гнездо ночной фурии

дети ночной фурии (бонус)

Просыпается было непривычно. Помимо того, что Ночная фурия, вопреки своему обыкновению, не скакала по крыше, дабы добудиться Иккинга, а просто лежала рядом, - не было самой этой крыши, как, впрочем, и всего дома. Юный викинг, насилу продрав глаза, с немым удивлением взирал на цепи известковых наслоений на потолке, сияющие за пределами пещеры белесые скалы и собственный живот, вспухший, как при коликах.
Дракон же счастливо скалил беззубую пасть и терся носом о макушку хозяина, едва заметно поводя ушными раковинами в ответ на каждый лишний звук. За всю свою жизнь Беззубик не мог припомнить момента счастливее; даже тогда, когда стало ясно, что Иккинг не испустит дух и не останется совсем уж беспомощным калекой, или когда он очнулся после долгой комы – даже тогда дракон не был столь счастлив.
Его супруг, его самка, теперь с ним.

Браки между Ночными фуриями и людьми были так же редки, как и сами неуловимые создания огня и ночи. Зов инстинктов они слышали лишь раз в несколько столетий, и причина тому была довольно весомая. Яйца Ночных фурий не взрывались, как у Громмеля, не плевались горячей водой, как у Кипятильника, и не дымились, как у Престиголовов. Но ни один дракон не вылупляется без своих, особых, условий, таковые имелись и у Ночных фурий: скорлупа растворялась изнутри веществом, способным сжечь все вокруг – но человеческая плоть могла ей противостоять. Да и то, не каждая, а лишь начиненная неповторимым запахом самки дракона. Увы, такие люди рождались на свет не каждое столетие. Беззубик ждал своего человека два с половиной века. Ему, можно сказать, сказочно повезло – его непосредственный предок, Полуночная Ярость, встретил такого только на исходе тысячелетия.
пусть Иккинг чуть не убил его, пусть сам Беззубик чуть не спалил его деревню дотла; но, наверное, именно поэтому рука с кинжалом дрогнула, не смея опуститься, именно поэтому из горла дракона не вырвался сгусток синей плазмы, чтобы уничтожить подошедшего слишком близко человека. Потому что они знали друг друга и искали друг друга с самого рождения. Теперь поиски завершились.

Да, сейчас дракон был определенно счастлив. Безгранично, ослепительно, до неприличия счастлив, только вот, судя по ошеломленному взгляду юного викинга, он не разделял это счастье с Ночной фурией.
- Эй, приятель… - прошептал Иккинг, чуть поворачивая голову к Беззубику. Тот с готовностью муркнул. – Успокой меня, будь добр. Скажи, что мне не придется в таком виде ходить все оставшиеся пять дней до Храпельника.
Беззубик согласно кивнул, не прекращая мурлыкать. Человеческая плоть была на порядок холоднее драконьей, и по температуре идеально подходила для инкубации; гормоны, которые источали запах самки дракона, формировали из зародышей полноценных птенцов буквально за двенадцать-четырнадцать часов. Так что они вернутся в деревню гораздо раньше остальных драконов.
Из размышлений Беззубика вырвал судорожный всхлип хозяина; дракон тут же навострил уши и утробно зарычал, пытаясь предупредить любого чужака, который посмеет сунуть нос в пещеру, что ему в таком случае не поздоровится. Но причина всхлипов была не в этом:
- Бе… Беззубик, кажется, у меня в животе что-то хрустит.
В самом деле, натянутая кожа как будто завибрировала, и дернувшееся в том направлении ухо дракона уловило приглушенный скрип и хруст. Птенцы начали вылупляться.
Рептилия взволнованно завозилась, одновременно пытаясь хвостом развести ноги парня пошире, загородить его от дневного света и промурчать что-нибудь успокаивающее, чтобы он расслабился и не задавил ненароком птенцов. Но Иккинг никак успокаиваться не хотел: подтягивал колени поближе к груди, скулил и корчился в непроизвольных судорогах. Беззубик едва ли видел, что происходит; ему и хотелось посмотреть, понять, что все в порядке, и было страшно. В пещере, вмиг потемневшей из-за расправленных крыльев Ночной фурии, слышались только сдавленные стоны – до тех пор, пока их не перекрыл новый звук, доселе неслышный.
Дракончик, кубарем покатившийся по мху, встряхнулся и, даже прежде, чем открыть глаза, разинул беззубую розовую пасть и тоненько курлыкнул.

Всего птенцов оказалось четыре – ровно вполовину меньше, чем было яиц. Но Беззубик был несказанно рад, ведь даже четверо детенышей – это невероятная удача. Он уверенно обнюхивал каждого, проходя по ним широким раздвоенным языком в знак приветствия, в знак обожания. Иккинг, взяв одного дракончика на руки, провел пальцем по ещё не расправленным крылышкам, по гребешку на голове и спине, по целому – с двумя рулевыми плавниками, какая радость, - хвосту. Беззубик наблюдал за движением его пальцев. Он вдруг подумал о том, что викинг может и не согласится оставить их, помочь выкормить и вырастить.
Но в зеленых глазах юного викинга, таких же, как у каждого из трех катающихся по полу пещеры и одного сладко спящего на руках дракончиков, светились умиление и любовь.
- Какие они замечательные.
Иккинг! Беззубик! Локи вас покарай, где вы были целых два дня? – закричала Астрид, едва увидев, как на Южный мыс приземлился черный дракон с наездником. Она бросилась к ним, сшибая на пути матерых воинов и охотников, готовая надрать уши обоим за то, что исчезли без предупреждения, и была несказанно удивлена, когда из-за пазухи Иккинга на неё выскочили четыре уменьшенные копии Ночной фурии.
- Что же это?.. – ошеломленно пробормотала девушка, отдирая от себя радостно верещащих дракончиков. - Ого! Иккинг, так вы нашли самочку для Беззубика?
- Вроде того. – парень немного замялся с ответом, но Астрид, увлеченная птенцами, этого не заметила.
Беззубик с урчанием ткнулся в шею хозяина, и тот с улыбкой потрепал его по морде. Счастливая жизнь на Олухе продолжалась.