Твои глаза и запах сигарет..

I

Джисон выстукивает себе понятную, только придуманную мелодию пальцами по поверхности стола. Звук начинает всё больше раздражать, хотя, какое-то время назад он помогал собрать мысли в кучку и удержать.
Сейчас всё опять рассыпалось по стенкам мозга, совершенно не собираясь возвращаться на прежние места.
Ли-чёртов-Минхо, почему ты сидишь там, где тебе не положено.
Голова Хана должна быть занята не лежащей напротив пачкой сигарет, рядом с ключами от крыши многоэтажки, в которой, как раз и живёт парень, а учебниками, тоже находящимися неподалёку.
Но первый вариант значительно выйгрывает, ведь, наверное, поэтому сейчас Джи срывается с места, хватая ключи и сигареты и несётся ко входной двери, поднимаясь на 20 этаж  многоквартирного дома.
Идя сквозь лестничные пролёты, Хан думает лишь о тех кошачьих глазах и милой улыбке, которая скрывается за вечной серьёзностью и холодом к человеческому миру.
Минхо рассказывает о себе мало, но не заметить ту боль и разочарование во взгляде, когда на секунду старший погружается в свои мысли, просто невозможно.
Особенно, если вы, как русоволосый, вглядываетесь в эти большие два кошачьих, пытаясь отыскать в них истину.
Последние бетонные ступеньки, обделанные кое-где потрескавшейся плиткой, заканчиваются, в виде продолжения следует обычная железная лестница, покрашенная в тёмно-серый цвет, а дальше массивная дверь с замком, ключи от которого есть только у главного по подъезду — Минхо, у Джисона,  потому что он их украл месяц назад у того же Минхо и у ещё какого-то богатенького дружка Ли, который обожает водить девушек, "посмотреть на звёзды".
Дверь оказывается открыта. Громкий скрип раздаётся на весь подъезд, кажется, что голова по швам трещит от этого противного звука, но стоит только ступить одной ногой на горизонтальную твёрдую поверхность в виде крыши, как прохладный поток апрельского воздуха касается пухлых щёк и аккуратного носика,  затмевая ранее сложно проделанный путь.
Хан вдыхает премись кислорода и чувствует небольшое жжение в груди. Глаза начинают непроизвольно слезиться от пыли, летящей из-за сильного ветра со старых труб, а руки зарываются в карманы чёрной толстовки глубже, переплетая пальцы друг с другом, дабы согреться. Хан направляется в сторону, где постоянно находится Минхо, но останавливает себя на пол пути, как только замечает всё там происходящее. Он видит старшего, его привычную спортивную одежду, самокрутку, тлеюющую в его длинных изящных пальцах, потому что обычные сигареты Минхо на дух не переносил. Вдумчивый, рассудительный взгляд, вглядывающийся в беспросветную тьму.
Он больше не смотрит на играющий яркими огнями Сеул, его взгляд направлен на холмистую местность неподалеку с красивыми, тихими местами.
Глаза поблескивают в темноте, словно у кошки. Выражение лица непоколебимо, а губы, вбирающие в себя дорожки лунного света, впервые за долгое время не улыбаются суете ночного города. Уголки растянулись в улыбке для тишины и спокойствия, для умиротворенности лесов и гор, скрывающих, в действительности, намного больше, чем те самые огни и привлекающие внимание вывески.
Хан делает пару осторожных шагов, до сих пор наблюдая за таким старшим и присаживается на притащенный откуда-то лежак.
Музыкальные пальцы Джисона достают тонкую сигарету из только купленной пачки, зажигалку из кармана и парень с характерным звуком, закуривает, выпуская едкий дым через нос и приоткрытую слегка ротовую полость. Никотин пробивается в легкие, обжигая своим теплом и растекается лёгкой слабостью по телу, подкатывает со второй втяжкой тошнотой к горлу, но Джисон продолжает.
Оба молчат, хоть и каждому есть что спросить и сказать..
Но это молчание говорит и спрашивает больше, чем слова. Оно излучает искренность и прощение всему, что когда-то было на этой крыше.
Минхо затягивается, вспоминая, как не нашёл месяц назад запасные ключи от этой двери. Хан тогда думал, что на эту крышу никто не ходит, поэтому пробирался туда ближе к ночи, закуривая дешёвую сигарету и всматривался вдаль, в непроглядную тьму вершин деревьев и холмов, разглядывая каждую деталь, размышляя о чём-то, что никому и никогда не понять.
Минхо тоже думал, что такого интересного смотрит парнишка в этой темноте. Почему поворачивается спиной к веселью, ярким проблескам вечерних тусовок, решительным выкрикам, которые слышны даже на расстоянии стольких километров? К машинам, которые то и дело дают то по тормазам, то разгоняются с характерными звуками? И почему стоит лицом к мрачности, холоду, отрешённости. К этим одиноким верхушкам деревьев и пустым холмикам. К этой тишине, которая разбавляется лишь стрекотанием сверчков?
А сейчас Минхо понимает, что эта тишина и есть то, что нас окружает всю жизнь, а веселье и яркие огни лишь иногда входят в неё, бесстыдно нарушая покой.
Ли выдыхает. Дым расплывается в своеобразных узорах, в итоге смешиваясь с воздухом, становясь с ним единым целым.
Джисон затягивается, вспоминая,  как столкнулся впервые со старшим на этой крыше.
Джинсовая куртка на два размера больше до сих пор лежит в кровати Хана, только вот запах Минхо она давно утеряла, но парня это не волнует, ему важно знать, что эта та самая куртка, которую Ли отдал Джисону в первую  встречу лицом к лицу.
Тогда было начало марта и холодно. Джисону было откровенно плевать на здоровье, ему нравилось ощущение, когда зубы стучат, руки от холода сводит и щёки покалывает от ледяного потока воздуха, вот и не одевался, как следует.
А Минхо, в один из таких дней, не выдержал, подошёл и накинул на парня свою утеплённую джинсовку и сказал, что если снимет, Ли расскажет о сигаретах его родителям и о спиженном ключе от крыши. Джисону всего 17, хоть он и живёт один, но только благодаря благополучной и обеспеченной семье, которая на семнадцатилетие и подарила эту квартирку. Хан тогда вымолвил только краткое «спасибо», и то неловко заикнувшись, не собираясь спорить со старшем по подъезду, как минимум.
И больше Минхо свою джинсовку не видел.
Хан выпускает остатки никотина, вместе с запахом того вечера и улыбается нагрянувшей меланхолии. Она появляется так внезапно и быстро, что Джисону не удаётся ее контролировать полностью, поэтому и сейчас глаза застилает пеленой солёных слёз, но ни одна не решается скатиться по пухлым щёчкам.
Минхо затягивается, вспоминая, как застал Хана плачущим во всё горло на этой крыше. Тогда старший не на шутку перепугался, не вытворит ли что парнишка по глупости, но тот, слава богу, в уме и здравии.
Тогда Джисона бросила лучшая подруга Суён, которая была с ним рядом на протяжение 12 лет, но отвергла за такую глупость.
Хан оказался геем, за что она и бросила его, кинув на прощание, чтобы варился в этом дерьме сам и ещё кучу гадостей.
Каждый имеет право любить того, кого он хочет, не так ли? К сожалению, в современном мире, пока что, не так.
Минхо отпускает дым из плена своего организма, с тяжестью заглядывая в наполненые слезами глаза младшего, тот в ответ не спешит повернуть голову, хотя знает, что Ли пристально смотрит в его душу, по особенному тихо спрашивая, почему Хан плачет.
А Хан просто вспоминает всё, что здесь было и думает над тем, что ещё будет, давая себе хоть малейший шанс, наверное, не зря.
Джисон делает втяжку, моменты всплывают один за другим и не находит нужного, хотя, их так много.
А может.. этот самый нужный  момент здесь и сейчас, в  настоящем? Тогда почему же Минхо так ожидает, когда Хан выльет всю тяжесть в груди наружу, поделившись со старшим хоть немного? Тогда почему Хан молчит, думая над бардаком в своей голове? И почему, так желает высказать то, что на самом деле тревожит его и беспокоит каждую ночь и день?
Потому что Ли Минхо.
Вот и ответ.