Videbamus Occasum

My Rival Forever On

Жёлтая роза в стакане на подоконнике. Подобные стаканы обычно используют смертные для того, чтобы пить из них воду. Чей была та жёлтая роза? Почему она стояла в стакане? И что она делала на подоконнике в огромном помещении для временного хранения багажа аэропорта Хитроу? 

 Лепестки её уже полностью раскрылись. Некоторые из них даже свисали, увядая. Роза появилась там пару дней назад. Появилась из ниоткуда и никуда не исчезала. Никто за ней не приходил. Никто её не забирал. Никто не наслаждался её ароматом. Все её избегали. Жёлтая роза. Символ разлуки. Джеффри хорошо это знал. 

 Он также хорошо знал, что убило Стражей в Южной Каролине. Он напал на след. И сразу же потерял его. Потому что существо спряталось, затаилось. Джеффри себя выдал и проклинал за это свою поспешность. Зачем он полез в бойню сразу же, как только услышал новости из Южной Каролины? Столетия было мало – они не успели потерять бдительность. Но Джеффри почему-то не терпелось. Что-то будто ужалило его в тот самый миг, когда пришли вести из-за океана. 

 Значит, солнечная Южная Каролина? Кто бы мог подумать? 

 «Кто бы мог подумать, что я найду тебя там? Значит, проклятье было каким-то образом преодолено». 

 Джеффри МакКаллум никогда не поддерживал связи ни с ними, ни с теми, кто им помогал. Он проживал свою жизнь. И эта жизнь была для него мучительна. Она была не просто томлением по дневному свету, по солнцу, по теплу, по человеческой еде, по возможности спокойно спать в своей кровати, не дожидаясь пробуждения и нового заката. Его жизнь была борьбой: с жаждой, с вечностью, с самим собой. 

 На табло появился очередной рейс. Диспетчер объявил о посадке, сигнал передался через небольшую рацию, прикреплённую к внешней стороне его флуоресцентного жилета. Ночью в Хитроу самолётов садилось не меньше, чем днём, поэтому работы было много. Джеффри менял сферу деятельности каждые пятнадцать лет. Этого было достаточно, прежде чем работодатель начинал задаваться вопросом, почему он не стареет. 

 «Однажды один упырь схватил меня за шею, разжал мои челюсти и влил ртом свою кровь прямо мне в глотку, сэр. С тех пор я не старею, сэр», — так бы он сказал своему шефу. И раньше это бы сработало. Раньше ему бы поверили, и у людей оставался бы повод терпеть Стражей Привена на улицах Лондона немного дольше обычного. В две тысячи первом году его бы посчитали сумасшедшим, скажи он такое. Англия забыла про охраняющих её Стражей, перестала в них нуждаться, она забыла про мор, про несущих угрозу кровожадных тварей, про убийства и войну. В две тысячи первом году никто ему не верил. Он и сам себе не верил, говоря, что когда-нибудь уничтожит последнего вампира в Англии. Это было ложью. Он не мог уничтожить самого себя. Парадоксально: он ненавидел свою жизнь, но его пугала мысль о собственной смерти. И он не был благодарен за то, что его таким сделали.