Ничего не предвещало беды, я отлично спал, но утром резкие боли в шее дали понять, что мой организм дал сбой. Сбой, который мешал мне жить и функционировать жизнью нормального человека. У меня защемило шею, да так, что выть хотелось. Хоть на Луну, хоть на Солнце. Я выл, словно маленький мальчик, у которого отобрали конфетку.
Отрыв в ящике с документами свой полис, я побрел сдаваться на волю народной медицины.
Облезшее двухэтажное здание провинциальной поликлиники говорило о том, что скорее здесь забирали жизнь, нежели восстанавливали здоровье. Я присоединился к идущим на смерть в очереди за талончиком.
Да-да, чтобы попасть к врачу нужно было взять талончик ко времени, а для получения заветной бумажки - отстоять семь кругов ада в очереди среди таких страдальцев. 3 часа пытки временем, и вот я уже на пороге таинственной двери с надписью «Невропатолог». Уже собравшись повернуть ручку, чтобы зайти к освободившемуся врачу, меня опередила хамоватая дама в белом халате. Она перла словно бык. Нет, словно стая быков. А взор ее испепелял вокруг всех, кто набрал воздуха, чтобы сыграть хоть нотку недовольства.
Последовав за нарушительницей правила великой очереди, я нарвался на крик врача: «У нас совещание!». За картонными дверями, отделявшими светил медицины со страдальцами, бурно шел симпозиум на тему посадки фиалок. Спустя 10 минут я все же пересек заветный порог и начал свой потрясающий рассказ о сложностях судьбы, повлекшей за собой трагедию в области шейных позвонков.
- Я тебя о чем-то сейчас спрашивала? - рявкнула злая ведьма, скрывавшаяся под образом целителя.
- Нет.
- А чего ты мне тут рассказываешь? На стул сел!
Сказать, что я охуел в тот момент, ничего не сказать. Меня как будто окатили ушатом говна. Такого едко-вонючего.
- Фамилия? - снова заревела целительница.
- Штольман, - еле выдавил я из себя.
Она томно выводила в своем журнале мою фамилию. И пусть весь мир подождет, пока из-под ее пера выйдут заветные буквы.
- Имя, отчество?
- В.А.
- Чего ты мне буквы называешь? Полностью.
Я чувствовал себя, будто оказался перед плохой версией моей первой учительницы Марины Леопольдовны. Страх сменился возмущением, переходящим в агрессию. Напомнить может ей, чем закончилась история Раскольникова и бабки-процентщицы?
