Сэкки

Need a little understanding for all I've done,
In another situation I don't belong — Paradise Lost, 'Don't Belong'

Умер. Все, что он знал, так это то, что он — умер. По какой причине, каким образом, где и когда — он не помнил. Просто однажды, внезапно, мальчик вдруг отделился от мертвого тела, которого он, разумеется, не запомнил, и оказался в нигде и ни в чем. То есть, как «в нигде» — в пустом пространстве без границ, без времени и без запаха. Во тьме. Нематериальном, неосязаемом, неизвестном измерении, где не было света, но взамен ему стоял дикий холод, как в криогенной камере. Поначалу это странное, трудно описываемое и воспринимаемое место показалось мальчику некой квинтэссенцией абсурда. Куда он попал? Следуя логике, его душа должна была попасть в Чистилище, а оттуда — в Рай или Ад, однако этот темный ледяной мир мало походил на Чистилище. Собственно, а как оно выглядит, это Чистилище? Где же другие души усопших, томящихся в ожидании Великого Суда? Постойте-ка, он способен думать? Помимо абстрактного небытия, новое открытие потрясло мальчика: он может думать. Рассуждать. Делать выводы. Удивляться. Он умер, однако почему-то не утратил способности мыслить. А... что он такое? Мальчик, слепнув в непроглядной мгле, не мог различить очертания своего «посмертного», духовного тела и не чувствовал своих конечностей. Он слышал, ощущал холод, думал, но какой бы то ни было оболочки у него не было. Да и, по сути, мальчиком он уже не являлся, лишь юной, стремительно вылетевшей наружу и попавшей в иное измерение душой. Бесплотным духом. Но он еще существует. Он есть. Он... живет? Нет. Просто есть.

В ирреальном, глухом мирке было невообразимо страшно. Сознание своего страха пришло к нему вслед за пониманием того, что все, что от него осталось после смерти, все, из чего состоит его дух — лишь самосознание или, проще говоря, мозг, сканирующий чувства и воспринимающий информацию извне, которого не было. Страх одолевал, сковывал стальными оковами душу, рассеянную в самой тьме. Миллиард риторических, порой лишенных логики вопросов рождались из духовного небытия. Как долго он здесь пребывает? Останется ли он здесь навечно? Что произойдет дальше — и произойдет ли что-либо вообще? Маленькие острые иглы холода пронизывали его насквозь, постепенно, иголочка за иголочкой, как в тряпичную игольницу, впиваясь в ту область его бестелесности, где по законам природы находилось сердце. Холод замораживал его, пугал, спутывал бессвязные мысли в неразборчивый шум, и ему некуда было деться. Вокруг него, внутри него — мгла. Вязкая, словно смола, липкая, безразличная к нему темень. Страшно. Очень. Когда же он  наконец дождется Суда? Рай, Ад, ему было все равно, только бы не прозябать в послесмертном сумраке.