Возрождение: создай свою жизнь

Глава 14

Шэнь Юнь не знал, о чем он думал, поэтому он только приподнял уголки губ и злобно улыбнулся: "Президент Чжоу привык убивать в деловом мире, привык к интригам и обману, как он может верить тому, что я говорю? Такой наивный?"

Чжоу Лань молчал. Каким бы глупым ни был Шэнь Юнь, он мог видеть, что что-то не так. Он отпустил Чжоу Лана, испытал головную боль и пошел забрать свою одежду.

Чжоу Лань, однако, надавил ему на плечи и холодно посмотрел в глаза: "Шэнь Юнь, пока я не устану, тебе не позволено иметь никого другого".

Шэнь Юнь нахмурился с легкой насмешливой улыбкой в глазах и посмотрел на него: "Я не помню, чтобы у нас было такое состояние".

Чжоу Лань погладил родинку в виде цветка персика в уголке глаза кончиками пальцев и сказал: "Я только что добавил ее".

Шэнь Юнь холодно улыбнулся: "Разве президент Чжоу не чувствует, что он перешел черту?"

Чжоу Лань действительно перешел черту, но он не планировал ничего менять. Его взгляд был твердым и спокойным, с чувством угнетения кем-то высшим.

Сжав плечо Шэнь Юнь, в отличие от своей обычной властной манеры, он сказал: "Сначала встань и поешь".

Шэнь Юнь продолжал смотреть на него горящими глазами, ничего не говоря, упрямо ожидая ответа.

Скука, сомнение, истощение, беспомощность - все лилось из этих глаз, захлестывая его.

Чжоу Лань посмотрел на него; такой нежный молодой человек, но в нем чувствовалась усталость от мира человека, прошедшего через превратности судьбы. Да, это была усталость от мира.

Он не мог не почувствовать стеснения в груди. Он наклонился, чтобы поднять одежду Шэнь Юнь, помог ему надеть ее по частям, взял его за руку и вышел.

На столе была пшенная каша и яичница-болтунья с помидорами. Пшенная каша была слишком густой. Оставленная ненадолго, она уже стала твердой.

Чжоу Лань налил в миску кипятку, хорошо размешал ложкой и сунул в руки Шэнь Юню: "Съешь это".

Шэнь Юнь молча отправил еду в рот. Пшенная каша потеряла свой первоначальный вкус, когда ее разбавили водой, а омлет с помидорами оказался слишком соленым, чтобы его можно было есть.

Он ел кусочек за кусочком, опустив голову и глаза, молча, и на сердце у него было адски горько.