Когда я жил со своими родителями, то всегда ненавидел вечно открытые окна, из которых постоянно сквозило, и слышался шум автомобильных пробок.
Сегодня окно на кухне я открыл сам.
Хотя, впрочем, многое невозвратимо поменялось. По улице разливался свет и тепло майского дня, а проживал я – уже давно – на тихой улочке, до которой ни у какого громкого звука не оставалось шансов долететь. Но главное, пожалуй, это то, что с родителями я уже не жил.
А всё потому, что в моей жизни был Никита. Никита Мартинов. Гордость элитного лицея. Отрада своих богатых родителей. Ангел с голубыми глазами. Мой парень. Хладнокровный убийца моей брезжащей на заре пубертата гетеросексуальности.
РЕКЛАМА
•
16+
Яндекс Игры
И было у нас всё, как в песне Placebo: I will be your mother, I’ll be your father, I’ll be yours. Между нами – всего два года разницы, но это ни разу не помешало тому, что Никита носился со мной, как с маленьким. Поначалу это умиляло, я с упоением принимал всю ту любовь и заботу, которой он меня окружал. Оно и понятно – будучи недолюбленным с глубокого детства, любая ласка вызывает удивление и неминуемо приводит твоё сердце в восторг.
Я был готов отдать всю свою душу всего за один уютный вечер, проведённый в его объятиях или за разговорами в скромных размеров кухне. За один поцелуй в лоб утром, перед тем, как встать и начать собираться в школу. За одно чёртово поглаживание по пояснице, когда он обнимает меня с порога, вернувшись из универа.
Когда он делал всё вышеперечисленное, я чувствовал себя счастливым, будто ребёнок, выигравший поездку в Диснейленд. Но было одно существенное дополнение: невинным ребёнком я оставался только по паспорту. Шестнадцать – это уже тот возраст, когда невинных поглаживаний становится мало, и я рад бы это отрицать, но, отдрачивая себе утром в душе, врать просто некому. Если только самому себе. Именно этим я и занялся. Ха, только самоудовлетворения это не давало никакого.
Было однажды и то, что ненадолго поумерило мой пыл. Как не сложно догадаться, рано или поздно, если запереть двух влюблённых людей в одном пространстве, они начнут зажимать друг друга у стен, на кровати и на прочих хоть сколько-нибудь горизонтальных поверхностях. Так и случилось.
Совершенно обезумев от горячих рук под одеждой и мокрого языка, изучающего мой рот, я бесконтрольно тёрся об него собственным возбуждением, бесстыдно топорщащим ткань узких джинсов. Само собой, это было так космически хорошо и упоительно, но, когда, неосторожно проведя рукой, я понял, что Ник тоже… Дыхание просто вышибло. Я не на шутку испугался, впервые поняв, что это вообще-то закономерно, когда слово «секс» для тебя до сих пор вслух заменяется на «это».
