Свободы ветерок

В записках

Натыкаясь на чужой, когда-то кем-то забытый личный дневник, первым, что всегда просыпается — это любопытство. Заинтересованность. Желание узнать о том, какие скрытые тайны мог узнать его некогда обладатель. Даже иностранный, кажется, немецкий язык не служит преградой. Такие действия нельзя же назвать вторжением в чью-то личную жизнь — обладателю рукописи явно уже все равно на то, кто и что с ней будет делать. Уже изрядно подпорченные временем страницы необходимо переворачивать аккуратно, но кто знает, какие тайны и чувства они могут хранить?

«Господин Шольц сказал мне вести дневник. С момента смерти Веймара я нахожусь в неясной мне апатии, он сказал, что это поможет. В любом случае у меня нет времени писать тут что-то особо часто. Мне нужно заботиться о Германе и Аннель, они сейчас нуждаются во мне. Папа, братик, почему вы ушли так рано? Я скучаю. Веймар, пожалуйста, пусть это всё лишь кошмар. Пусть ты как обычно гладишь мои волосы с утра, назвав меня соней. Пусть не было никакого снайпера, пусть ты вернёшься, братик. Я не знаю, что мне делать. Я чувствую уже привязку к территории. Я чувствую горе людей, чувствую их грусть. Но я чувствую, что стал сильнее, чем когда-либо. Мне нужно брать власть в свои руки. Если бы не этот ебаный русский, я уверен, ты, Веймар, никогда бы не сунулся в свой недо-коммунизм! Он был на похоронах и тоже плакал. Наверняка он знает, кто виноват в твоей смерти. Я надеюсь эти записки никто не будет читать. А если вы это читаете, то закройте мой дневник. Это не вашего ума дело»

«Присоединился к партии. Я даже не уверен, кто там главный, но люди в них верят. Мне ведь нужно идти за верой людей. Настрой становится куда более агрессивным. Я это чувствую. И этот мужчина. Я не совсем запомнил его фамилии, но он мне не нравится. Пытался заговорить мне зубы, а потом мастерски ускользнул, когда я его словил на этом. Да и идеология мне эта не нравится. У меня нет выбора в любом случае, нет времени разбираться во всём этом. Шольц сказал мне писать чаще, но я не знаю, что писать. И я не понимаю смысла этой херни»
На следующих страницах — детские рисунки. Под ними аккуратно выведенные имена их авторов: Герман и Аннель. Кривоватые котики, цветочки и всё тому подобное покрывали эти листы. Но между ними затесался совершенно милый и одновременно грустный рисунок: высокий человечек держит за руки двух улыбающихся детей, а с облаков на них смотрят ещё два человечка. Рядом нарисована кривоватая кошечка, рисунок не слишком яркий. На множестве остальных страниц нет совершенно ничего интересного или привлекательного: чувства, бытовуха, рисунки. Один только факт становится интересным: чем дальше листать, тем почерк становится более скачущим и резким, появляется всё больше зачеркиваний, словно человек сам не был уверен в том, что пишет, и рисунков. Но наконец-то удалось найти интересную запись.