Если будет страшно - кричи. | Кенма х Тендо

.

Кенма сидит в пустом вагоне электрички и не смотрит в окно. Там червь состава несётся по рельсам сквозь разлитый повсюду медвяный свет фонарей, полупустые замёрзшие улицы пролетают мимо, смазываясь мешаниной серого камня, жёлтого проблеска уходящих лучей и пёстрых граффити. В пролетающих мимо уродливых пейзажах сверкают бешеными взглядами клочковатые звери, и Кенма ёжится от отсветов их диковатых глаз. Идти домой сквозь переулки и разбрызганный местами, будто в насмешку над фантазией, свет, страшно до дрожи.

Лёд хрустко проминается под ногами, цепи на ботинках чуть звенят, привлекая внимание, и, даже если бы Кенма не хотел, звери услышали бы грохот его сердца. Один из них сверкает глазами как раз когда парень уже заворачивает в заветный домашний переулок. Подходит медленно, пошатываясь, успевая перетечь из пугающе уродливой зверофермы в не менее пугающую человеческую. Цветастая алая рубашка с узором из белых лилий висит на нем безразмерным рваным мешком, равно как потёртые черные джинсы и старые сланцы.

Он задерживает дыхание, когда зверь наклоняется к нему, сверкая кровеносным взглядом, и вздрагивает, когда красноволосое чудовище скалится, обнажая клыки. Скалится, но не прикасается. Давит аурой.

— разрешите доебаться, добропорядочный гражданин.

Кенму давит резкий, испуганный выдох и смотрит зверю в глаза, втайне благодаря вселенную за то, что его лицо едва ли выражает эмоции. Чудовище молчит и пожирает взглядом тонкие черты, рассматривает Кенму с задумчивой улыбкой, а потом вдруг делает шаг вперёд и наклоняется к не по-мужски тонкой шее. Его давит испуганный вскрик, отшатывается, вжимаясь в стену, жмурится, стараясь уйти от прикосновения, пока зверь ведёт носом по бледной коже, делает длинный, глубокий вдох и отклоняется, отскакивает на полшага назад.

— чел, от тебя несёт Куроо, — и усмехается, — кажется, я понимаю, почему такой лакомый кусочек ещё не стал собственностью здешних стай.

Кенма вздергивает подбородок, смотрит почти с вызовом, щурит ореховые глаза и почти шипит. Зверь смеется заливисто и резко, покачивается в бесшумной тишине, то придвигаясь к Козуме, то отшатываясь обратно, а потом вдруг улыбается и тянет, — ты знаешь, — мальчик, я не боюсь мертвецов.

И Кенма верит ему. Верит каждому слову. Он боится его. Старый шрам от чужих зубов на его плече ноет и жжёт изнутри раскаленным лезвием. Из оскаленного рта чудовища вырывается пар, облачко тает в воздухе раз за разом, как дым, и Козуме отчаянно хочется закурить. Согреть ладони о тонкое дрожащее пламя зажигалки, вдохнуть тёплый дым и выдохнуть огромное серое облако. Чтоб как раньше. Чтоб Куроо поморщился и отобрал пачку, принюхался к шее и разулыбался, взъерошив жидкие шоколадные волосы.