Душа в залог

Глава 3. Формальности

Говорят, нужно ценить то, что имеешь. Нужно смотреть на мир как на то, что дано тебе чистой случайностью и что волей же случая в одну злосчастную секунду может запросто исчезнуть. Бог дал, Бог взял. Но зачем Богу давать тебе что-то, а затем безо всякого предупреждения забирать подаренное? Что он получает от этого? И почему люди думают, что он вообще в чём-то нуждается? Небеса - это смерть. Рай - это смерть. После смерти нет ничего. Ни пути, ни цели, ни амбиций, ни надежд, ни мечтаний. После смерти умирает тело, а душа без тела - что вода без сосуда - бесформенная текучая субстанция, не имеющая формы и, следственно, образа. А разве может нечто без формы и образа чего-то желать и о чём-то жалеть? Человеческий мир состоит из материи. Даже вещи, обозначаемые понятиями "честь" или "право", можно увидеть и прочувствовать. И разве может человек, лишившись всего материального в себе и самом своём определении как человека, и дальше принадлежать миру вещественности? И сможет ли существо из плоти и крови, привыкшее к мировому порядку принципов и фактов, законам и морали, низу и верху, хоть секунду прожить в месте, лишённом всех этих понятий? Сможет ли принять суть бестелесного и многократно воспроизведённого в бесконечности?

Флоренции очень повезло. Она потеряла свой мир. Его забрали у неё внезапно, с жестокой лёгкостью, так быстро, что иногда в её груди ещё вспыхивала малюсенькая искорка надежды: "Может, это всё - сон? Может, он вот-вот закончится?". Но ничего не заканчивалось. Ни её жизнь вместе с изъятием души, ни её надежда, ни этот ужасающих размеров коридор, увитый сетью багрового мрамора и золотых в нём трещин. Ей очень повезло, что она всё ещё могла ощущать мир вокруг себя, видеть, трогать и чувствовать. Наверное, если бы она не смогла ощутить то пространство, в котором находится, было бы гораздо, гораздо хуже. И Батори бы не удивилась, если бы узнала, что это место, носящее красноречивое название Преисподней, располагало такими пытками разума, запертого в безразмерной клетке небытия.

Алые мраморные стены. Потрескавшиеся то ли от времени, то ли по прихоти хозяина. Каждая трещина залита полужидким золотом, будто лава перетекающим из одного конца расселины в другой и обратно. Увлекательнейшее зрелище. Одно из двух, от которых невозможно оторвать глаз. И, увидев, как течёт огонь, Флоренс уже ни секунды не сомневалась, что на остатке своей жизни ещё увидит, как горит вода.

Мимо по угольно-чёрному полу из громоздких известняковых плит, о толщине которых девица могла только догадываться, то и дело проносились какие-то люди, все поголовно одетые в интересного вида униформу: на юношах можно было разглядеть фрачные жилеты в бордово-чёрную широкую полоску, на девушках - длинные, почти в пол, платья из тяжёлой чёрной ткани с красными передниками. В двух словах, одежда прислуги. Неизменно эти люди, то опережающие Флоренцию с сопровождающим её господином, то, наоборот, исчезающие за их спинами, склонялись на ходу или бегу в лёгком поклоне и тихонько приветствовали: "Маестет". И неизменно же, когда латинистка осмеливалась поднять глаза на лицо Маестета, это лицо непременно улыбалось, выражая своей улыбкой поистине королевскую благосклонность ко всему, что его окружало. И Флоренцию это всё больше и больше беспокоило. Было вполне ясно, что властитель Ада во плоти был, мягко говоря, сдержан. Но ещё более было ясно, что вся эта сдержанность может быть прикрытием для чего-то настолько ужасающего, что несчастный, ставший свидетелем этому, не увидит следующий день.