Июльская ночь

1.

Бенкендорф в самом начале тринадцатых суток июля тысяча восемьсот двадцать шестого года чувствовал на своих плечах необыкновенную тяжесть, эполеты с бахромой давили на него. Его мысли путались, и каждый раз в сознании его всплывал тот или иной момент, произошедший за эти десять лет.  Он то думал об организации и возникновении «Союза Спасения», то о несчастном князе Волконском, а иной раз содрогался от мысли о самоубийстве полковника Булатова. Он вспоминал свои слезы на следствии, свою горечь, свою злость на  мятежников.
Александр Христофорович был удивлен, узнав о странной монаршей милости.  Николай Павлович, теперь уже Император Всероссийский, распорядился казнить лишь пятерых заговорщиков, которые находились «вне разрядов». Преступников же «1 разряда» было велено сослать на вечную каторгу в Сибирь.
Бенкендорф рассудил, что уж лучше Сибирь, нежели смерть. Хотя для дворянина потеря титула и чести – хуже всякой погибели. Но и дворяне, и императоры , и мещане – люди, которые очень любят и хотят жить, несмотря ни на что.
Александр Христофорович присутствовал и на «гражданской казни», и на смертельной.
Во время «гражданской» казни Бенкендорф, сперва исполненный сочувствием к мятежникам и скорбной печали , вскоре преисполнился возмущением. Он искренне сопереживал  юным  талантливым  умам ,что решились на страшное предприятие. Многие из этих молодых людей служили с Бенкендорфом, а некоторые даже были его товарищами, например князь Сергей Волконский. Также важно сообщить нашему читателю, что почти все осужденные на гражданскую казнь были из очень хороших семей.
- Извините! Позвольте передать брату новые эполеты,- раздался звонкий голос полковника Аврамова сквозь солдатскую цепь, - Понимаете, они скоро пригодятся ему при производстве в полковники!
Офицер немного подпрыгивал , надеясь, что так его скорее заметят. Его вытянутое лицо выглядело истощенным и измученным после мрачной и сырой клетки Петропавловской крепости.
Бенкендорф с интересом подъехал ближе к этому смелому молодому человеку и немного склонился вперед, стараясь в ночи разобрать выражение лица и настроение этого человека. На просьбу полковника Аврамова Александр Христофорович с удовольствием согласился. Он приказал начальнику караула принять золотые эполеты и передать их по назначению. Лицо юноши просияло добродушной и счастливой благодарностью.

Нашему читателю стоит пояснить, что суть сей экзекуции ,под названием «Гражданская казнь» ,заключалась в том, чтобы вызвать полное раскаяние у бунтовщиков , заставить полностью изменить свое мнение и взгляды. Но ничего из этого не произошло. Во время гражданской казни узников ненадолго выпустили из страшных объятий Петропаловской крепости. На крепостной вал вывели офицеров в мундирах и при всех заслуженных ими орденах. Осужденных позорно поставили на колени, за спинами их расположились высокие и каменные фигуры конвойных. Стали зачитывать приговор.
Александр Христофорович огляделся, было еще очень темно. Рассвет даже не думал начинаться, а на небе царила вечная черная мгла. Лишь иногда бисеринки далеких звезд украшая беспросветную темноту. Звучали строгие барабаны.
Он рассматривал этих людей, старался вглядеться  в каждого. В отблесках заготовленных костров их лица закались старше, морщины выступали более резко, брови хмурились сильнее. Генерал- адъютант с интересом заметил , что некоторые из осужденных активно вдыхают свежий воздух, словно никак не могут надышаться. Некоторые даже не слушали приговора, а думали о своем., иногда поднимая глаза к небу. Но с ужасом Бенкендорф  отметил, что во время чтения на лице многих из офицеров появились счастливые улыбки, послышались смешки. Голенищев- Кутузов  с Александром Христофоровичем быстро переглянулись. Лицо нового генерал-губернатора Санкт-Петербурга , полное и некрасивое, выражало обыкновенное непонимание.
Поручик Анненков смеялся , словно умалишенный, когда с него срывали ордена и награды, а после кидали их в костер. Причиной этому могло быть долгое пребывание в стенах Петропавловской крепости, которое может свести с ума и самого стойкого человека. Хотя не исключено, что Анненков был просто рад, что остался жив.
Когда профос  срывал с несчастных преступников мундиры, последние начали хихикать и разговаривать друг с другом. Они наконец увиделись после долгого заточения , вновь почувствовали  запах свежего воздуха, а не сырой камеры. Они вновь ощутили дыхание жизни.
Кроме инцидентов с поведением осужденных, был еще один. Когда над головой Сергея Трубецкого стали ломать шпагу, лишая его дворянского чина, то с первого раза разломить  грозный металл не получилось. Подпилили плохо. Тогда эту самую шпагу просто сломали ему об голову. В этот момент лицо Трубецкого оставалось холодным и невозмутимым, а по лбу текла кровь из рассеченной раны на голове. Несостоявшийся диктатор, который не боялся ни пуль, ни ядер, только сглотнул.
Далее на осужденных стали одевать белые арестантские халаты. Якубович, увидев свой маленький халатик, расхохотался и даже шутил . « Не правда ли ,я очень хорош  в этом?»- указывал на свой наряд осужденный. Затем эту веселость на некоторое время подхватили остальные. Так почему халат Якубовича вызвал смех?  Дело в том, что Александр Иванович был крупного телосложения, поэтому халатик  оказался ему мал.
Сергей Волконский даже раскланивался со своим давним другом, бывшем товарищем по всякого рода хулиганствам – Михаилом Луниным.
Поведение заключенных ошарашило Бенкендорфа. Они не только не испытывали ни малейшего стыда за содеянное, но и даже шутили и смеялись. Вся процедура казни оказалась бесполезной- осужденные не раскаялись. Царский жандарм, однако,  предоставил арестованным свободу в их веселье,.
Наблюдая за концом гражданской казни, Александр Христофорович  отвел наконец свой взгляд от преступников. В отблесках язычков костров можно было видеть только блеск эполетов и орденов на широкой груди царского жандарма. К нему подъехал бледный и испуганный Голенищев –Кутузов.
-Настало время преступать к более страшному делу. Распоряжения я уже отдал,- затем он наклонился к лицу генерал-адъютанта и дрожащим голосом прошептал,- половина виселицы исчезла! Извозчик, как мне доложили, заблудился в темноте.. Это.. Уж не новый ли тайный мятеж?!
С этими словами он вздрогнул, а Бенкендорф задумался. В ушах Александра Христофоровича звенели цепи приговоренных к вечной каторге, которые смешивались с топотом уходящих ног.
«Новый бунт? Невозможно…»- подумал генерал-адъютант. Во время следствия некоторые вещи остались ему неясными. В подготовке этого заговора могли быть замешены высшие сановники империи. Например,  князь Петр Волконский. Как можно было утвердить бюджет Второй армии, который в несколько раз превышал ее потребности? Вторая армия располагалась на юге, как и Южное общество, к которому принадлежал князь Сергей Волконский- шурин князя Петра Волконского. А революция, как известно, не бывает бесплатной.
В сознании Бенкендорфа пронеслась мысль об императоре , рука его сильнее сжала лошадиные поводья. Вспомнил его истощенное лицо накануне четырнадцатого декабря, его слова о возможной скорой смерти. Наконец у старого вояки начало болезненно щемить сердце. Он переживал за молодого Николая, за его царствование, которое началось со страшного мятежа. Александр служил ему  преданно и верно. Он уже давно чувствовал, что между ними образовалась теплая привязанность. Она лишь укрепилась после событий четырнадцатого декабря. И привязанность эта вытекала прежде всего из преданности. Александр Христофорович считал своим долгом защиту молодого императора от обмана, от новых заговорщиков, которые , не дай Бог, появятся вновь. И долг этот он выполнял с некой любовью по отношению к монаршей особе.
- Мятеж?- переспросил Бенкендорф, внешне оставаясь спокоен-  невозможно, не сейчас.
Однако внутри Александр начал беспокоиться и нервничать.
-Едемте,- быстро сказал он Голенищеву-Кутузову,- нас ждут.
Генерал-губернатор  Петербурга согласился с ним. Они отправились на место  смертельной  казни. Вскоре они прибыли на вал Кронверки  Петропавловской крепости. Их взгляду представилась трагикомическая картина. Пятеро осужденных сидели на траве , переговариваясь между собой. Бестужев- Рюмин держал в зубах травинку, с любопытством наблюдая за строительством эшафота. Павел Пестель , измученный стенами Петропавловской крепости и болезнью, лежал на траве, смотря в небо. Каховский дрожал и , похоже, всхлипывал. Рылеев сидел с высоко поднятой головой , а Сергей Муравьев- Апостол что-то шептал своему другу, Михаилу Бестужеву-Рюмину на ухо.
-Как в вашем стихотворении, Кондратий Федорович, «И так точно, может статься, \ Я сгорю- как мотылек!»,-  заметил Бестужев- Рюмин.
- Вы еще и язвить изволите, Михаил Павлович,- без какой-либо надежды в голосе монотонно говорил Рылеев.
- Я не имел цели язвить. Хотел сказать, что Вы как в воду глядели, - ответил ему собеседник, смотря на медленно плывущие облака.
- Смотрите, друзья, нас сейчас будут вешать,- произнес Муравьев- Апостол , - и почему нас заставляют ждать? Даже эшафота вовремя не сколотили..
- Мы заслужили лучшей смерти. Я надеялся, что нас расстреляют. Я должен был быть расстрелян,- на последних словах Пестель сделал особый акцент. Вид виселицы привел полковника в замешательство.
-У меня ведь дочь осталась, жена… Что с ними будет?- спрашивал Рылеев, обращаясь скорее к самому себе, нежели к товарищам. Он чувствовал вину перед своей  семьей.
- Сколько же войск здесь собрали. Их тут гораздо больше, чем для охраны. Видать, мы здесь еще и для их устрашения,- обратил внимание Каховский, продолжая всхлипывать,- Какой позор!
В их малом обществе не было страха. Они уже свыклись со своей страшной карой, со своей расплатой за содеянное. Но напомним читателю, что от своих идей пятеро казненных не отказались. Они оставались верны им и умерли достойно. Даже самый молодой из них – мальчишка Бестужев-Рюмин, принимал свою смерть так, как должен принимать ее дворянин. Сдали только нервы Петра Каховского, совершившего , пожалуй, одного из самых страшных преступлений на Сенатской площади. Он убил графа Михаила Андреевича Милорадовича, живую легенду и солдатского любимца. Точнее, Каховский выстрелил в него, а Оболенский добил штыком. (Но Евгения Оболенского к смертной казни не приговорили, так как смертельным для Милорадовича оказалось именно пулевое ранение.)
-Друзья мои, знаете, я счастлив , что имел честь быть знакомым с каждым из вас. Я не жалею о вступлении в ряды наши, -неожиданно начал Муравьев- Апостол, и слезы выступили у него на глазах. Остальные четверо с ним согласились, звеня кандалами.
Далее осужденных отвели в одно из ближайших зданий, где они были обязаны дожидаться своей скорой участи, то есть, окончания строительства эшафота.
Вид несчастных тотчас вызвал в Бенкендорфе жалость. Он толком не смотрел на них, не говорил с Дибичем, Чернышевым, Левашовым, Чернышевым и с другими важными лицами, которые присутствовали на казни. В его ушах только звучало бряцанье кандалов и монотонные удары топора. Мысли Александра Христофоровича стали крутиться вокруг осужденных. Он по-человечески сопереживал им. Жандарм много раз видел смерть, не раз смотрел ей в лицо, но подобного эффекта от скорой кончины он еще никогда не испытывал. Поглощающее чувство безысходности , неотвратимости судьбы и шока, смешанного с рвущей сердце жалостью- это и был этот эффект. Однако жандарм прекрасно помнил, что пятеро осужденных- это государственные преступники, которые планировали убийство Августейшей фамилии.
В Российской Империи уже очень – очень давно не казнили ни одного дворянина, это было немыслимо. Последним казненным человеком являлся бунтовщик Емельян Пугачев, да и тот ведь крестьянин.
Одним из батальонов войск, которые в тот день находились на месте казни, командовал младший брат Павла Пестеля – Владимир. Он прекрасно видел ослабевшего брата, которого теперь называли страшным преступником. Владимир Иванович понял, отчего он сейчас наблюдает за смертью Павла. Флигель- адъютант Его Величества когда-то состоял и в «Союзе Спасения», и в «Союзе Благоденствия».
Наконец эшафот был готов. Смертников привели на место казни. Полицмейстер Чихачёв начал зачитывать приговор. Заканчивался он словами: «За такие злодеяния повесить!».
Пятерых заговорщиков начали одевать в белые рубахи, заставив некоторых снять мундиры. Затем их повели под виселицу. Священник Мысловский начал читать коротенькую молитву, проходя перед смертниками . Когда тот проходил перед Рылеевым, то литератор приложил руку Мысловского к своей груди и спросил: «Как бьется мое сердце?». Священник ничего не ответил. Когда же Мысловский прошел перед  Пестелем, то железный полковник обратился к нему : «Святой Отец! Я не принадлежу к вашей церкви, но прошу Вас: простите меня в моих грехах и благословите в путь дальний и ужасный!». Каховский обнял священника и плакал.
После этого пятеро осужденных обнялись, гремя кандалами .  Им на голову одели белые колпаки и таблички с именем осужденного и словом «преступник».
Далее все снова пошло не по плану. Виселица оказалась слишком высокой, поэтому смертники не доставали головами до петель. Изначально под их ногами была вырыта яма, которую покрыли досками. Планировалось, что эти самые доски в момент казни будут выбиты у них из-под ног. Но из-за возникшей проблемы было решено было принести скамеечку. Принесли и поставили. Заиграли барабаны , и вдруг один из двух палачей упал в обморок.
Бенкендорф припал к гриве лошади, не желая смотреть на процесс смерти. На лбу его выступили капельки холодного пота.
Скамеечку выбили из-под ног осужденных. Трое из повешенных рухнули в яму, пробив под собственной тяжестью доски. Белые колпаки на их головах порвались, сами они были все в ссадинах и ранах от падения.
Пестель же доставал носками ног до досок, поэтому еще полчаса медленно умирал в мучениях. Бестужев-Рюмин погиб сразу.
Петр Каховский, стараясь ослабить петлю на своей шее и активно вдыхая воздух, крикнул , обращаясь к кучке генералов, среди которых был и Бенкендорф:
- Опричники! Удушите нас своими аксельбантами, может быть, они окажутся прочнее!
- Бедная Россия! И повесить-то порядочно у нас не могут!- сказал еле живой Сергей Муравьев- Апостол, который активно глотал ртом воздух, борясь за свою жизнь.
Священник Мысловский бросился к трем живым казненным. Он вытащил Рылеева из ямы, а затем обратился к генералам :
- Бог не желает их смерти! На Руси сорвавшихся миловали!- в надежде закричал он, но по лицу важных лиц понял, что его просьба напрасна.
Однако, в  эту самую секунду Александр быстро выпрямился, рассматривая трех несчастных. Его взгляд быстро метался от одного к другому. Он понимал, что порвавшиеся веревки- это результат многолетнего бездействия в области смертных казней, но в голове его вдруг стали вертеться мысли : «Может, их жизнь еще необходима нашей Империи? Бог для того и милует их, чтобы дать им возможность всей своей последующей жизнью искупить грехи молодости?». Александр Христофорович не желал русской крови.
-Во всякой другой стране,- начал было он, но резко оборвался на полуслове. Очи Бенкендорфа встретились с ледяным взглядом Чернышева и растерянными глазами нового генерал-губернатора Санкт-Петербурга. Вмиг жандарм понял, что поддержки ему не найти.
- Вешайте,- сухими губами приказал Голенищев- Кутузов ,командовавшей  казнью .
-Генерал, обрадуйте своего Государя, его желание исполнено. Мы умираем в мучениях. Но я счастлив, что второй раз умираю за Отечество!- нашел в себе силы сказать Кондратий Рылеев, шатаясь. Его затуманенный взор и речь были обращены только лишь к начавшемуся рассвету, но каждое слово поэта откликалось в ушах жандарма протяжным эхом.
Александр Христофорович вновь припал к лошадиной гриве, спрятав свое лицо. Спустя полтора часа приказание было исполнено. Мятежников наконец повесили.