Дарую власть над собой

Воскрешение за булочку

Центральные равнины: Посёлок Шаошань

Открыл, закрыл.

Не важно, закрывал или открывал глаза, была одна непроглядная тьма.

Ши Уду знал, что после смерти треклятый демон не позволит его душе упокоится с миром. А так же знал, что Небожители не перерождаются. Вот и осталось только открывать да закрывать глаза, пытаясь всмотреться в непроглядную тьму и окутать свой разум роем разнообразных мыслей. А что ещё осталось делать? Его собственное тело словно окаменело, не давая возможность пошевелить конечностями. По ощущениям, казалось будто он тонет под толщей воды и никак не доберется до дна.

Сколько времени прошло с его смерти, он не знал, по ощущениям будто вечность. Этого времени вполне достаточно, что б переосмыслить последние события и сделать выводы.

Ши Уду точно знал, что будь у него возможность повернуть время в спять, то он поступил бы точно так же.

Он бы пожертвовал чем угодно и кем угодно, только бы спасти младшего брата от Божка Пустослова. Не будь то чертов Хэ Сюань, так кто-нибудь другой.

Уже так давно родную, глушащую тишину нарушил непонятный гул.

Ши Уду жалел только о том, что не смог вовремя заметить врага у себя под носом.

Гул продолжался, словно кто-то или что-то пыталось пробиться, а как сквозь толщу воды слышались какие-то другие, смутно знакомые звуки.

Как там Цинсюань? Жив ли он? А если жив, то где? Не голоден? Тепло ли одевается? Все так же пьет любимые вина? Или завязал? Смог ли укрыться в Небесной столице? Ему наверное страшно?

Гул продолжался, только теперь все громче и громче, и казалось Самодур уже мог что-то расслышать, но он слишком погружен в свои далёкие мысли.

А как там Пэй Мин с Линвэнь? Помогли ли они его глупому брату? Конечно помогли. Как бы там не было, каким бы Самодур не казался каменным и неприступным, были люди (Небожители), которым он всецело доверял.

Звуки были все громче и чётче. Что-то знакомое. Это… эти звуки— голос, нет, даже не один, а несколько голосов. Они что-то говорят… не разобрать. А за ними … Свет?

Ши Уду скучал. Скучал по вечно ветреному младшему брату. Цинсюань для Уду был всем миром, а весь мир— Цинсюанем. Скучал по глазам, которые сверкали ярче солнца, если ему что-то нравилось, по цветущей улыбке и по-детски звонкому смеху; по тому, как младший обиженно поджимал губы и дул щеки, если ему что-то не нравилось.