Дурачина

1.

Цукаса хмурит светлые брови, аккуратно и усердно бинтуя запястье Камиширо, пострадавшее после не самого удачного эксперимента.

— Дурачина, — недовольно бубнит себе под нос.

Слой за слоем, бинт закрывает обработанный порез. Ловкие движения пальцев Цукасы, и то, как сосредоточено его лицо — совершенно очаровательно для Руи.

Они сидят на незастеленной кровати в комнате Камиширо, прямо в школьной форме. Опираясь спиной на стену, Руи влюблёнными глазами блуждает по Цукасе. Считает количество веснушек на лице, но тех, как звёд в космосе.

— Дурачина, — повторяет Цукаса.

— Прости, — приглушённо говорит Руи. И Тенма демонстрирует своё недовольство ещё активнее.

— Нет, не прощу! А если бы порез глубже был? Почему ты так неосторожен?

— Прости.

Заканчивая с чужим запястьем, Цукаса вздыхает и закусывает губу, что-то обдумывая. Когда он поднимает свои янтарные глаза, полные влаги на Руи, у того замирает сердце. Подушечками пальцев Цукаса проводит по бинту, и спрашивает жалобно, так заботливо:

— Сильно больно?

— Да, — врёт Руи. В ответ блодин снова хмурится.

— Так тебе и надо, дурачина! — но его ладони на торсе Руи, сжимают ткань кофты, а сердцебиение учащается от волнения.

Вовсе рана у Камиширо ни опасная, ни болезненная и, конечно, ни смертельная. Однако то, как о нём позаботился Цукаса, как разволновался, увидев порез, как суматошно искал аптечку — всё это греет сердце Руи, пускает бабочек летать внутри грудной клетки.

— Ты… Вообще уже, — Цукаса всё ещё не может успокоиться. — Не думаешь ни о чём. А если бы я не пришёл? Ты бы сам забинтовал? Да ты бы…

Руи сбивает его с мысли, поддаваясь вперёд и легонько целуя в щёку. Тенма замирает, бледное лицо его приобретает розовые краски.

— Т-ты… — вновь начинает он, и вновь оказывается прерван — Руи оставляет смазаный поцелуй на его подбородке.

Цукаса очень возмущенно дышит. Молчание между ними развеивается зрительным контактом влюблённых глаз, имеющим значение намного большее, нежели любые слова.

В этот раз Цукаса сам пододвигается и целует Руи. Их губы задерживаются в контакте, и отстранясь, Тенма сразу прижимается щекой к чужой груди, а руками крепко обхватывает торс. Он слышит, как дышит Руи. Как стучит его сердце.

Тёплые закатные лучи солнца играют, сползая по стене вниз. Их свет приятен и вводит в ленивое состояние, накатывающее особо часто после тяжёлых учебных дней. Руи обнимает Цукасу в ответ, и они опускаются на кровать, оказываясь среди смятых простыней. Сонливость набегает медленным волнами. Быть вот так, вместе — это то, что им нужно, и то, что они любят. Медленно моргая светлыми ресницами, Цукаса хрипло произнесёт:

— Ты всё равно такой… — и выдохнет осуждающе.

— Я люблю тебя, — скажет Руи, сжимая того крепче. — Спасибо, что заботишься обо мне.

Тенма недолго помолчит, прежде чем сказать:

— И я люблю тебя… Дурачина.

И они уснут, любящие, успокоенные близостью друг друга, пока дразнящие лучи солнца будут медленно исчезать, менясь на глубокую тень ночи.