Сломленные. Отпуск.

Шаги и Обиды

Когда мы подходили к Центровской базе, было около пяти часов утра. Достаточно холодно, несмотря на лето. Ангелина продумывала, как она убьет Анисимова, что учинил весь беспредел, а я думала, как буду обижаться на Марата.
И вдруг впереди прогремел взрыв. Нас оглушило ультрозвуком и мы упали на асфальт. Впереди поднималось огромное черное облако дыма.
— Бежим, — вскочила вдруг Ангелина. Она вздернула меня за ворот, поднимая и тут же припустила к месту взрыва. А вы, готова спорить, подумали, что наоборот, подальше от него.
Я поняла, что взорвалась база. А именно там сейчас должны были быть пацаны. Мы ускорились. Я не чувствовала ничего. Мне было холодно. То ли я просто устала, то ли еще что...
Подбежав к кучке знакомых парней, мы стали вглядываться в лица. Ангелина тут же нашла Рому и понеслась к нему. Я увидела Змея и Севера, видела, как Радио с каким-то незнакомцем выходил из-под обломков горящего здания. Второй, причем, был с заломанными руками.
Видела Пальто. И увидела рядом с ним Марата. Покалеченного. Опять. Ему опалило лицо, от чего на щеке появился ожег. Живой, и на том спасибо.
Меня Суворов не видел.
— А где Валера? — спросил вдруг Радио.
Все стали озираться. Турбо не было. Вдалеке завыла сирена пожарных. И вдруг Марат сорвался с места, припустив в сторону полыхающего здания. Побежал за Туркиным. И тут же, не думая, я тоже понеслась за ним.
На ходу вытащила из кармана два платка и бутылку воды. Вылила все на платки и на волосы. Их, бонусом, скрутила  и засунула под куртку. Один из платков прижала к лицу и оказалась внутри. В глаза тут же ударило дымом.
— Валера! — услышала я вдалеке рваные крики Марата. И припустила туда. Вот балбесина. Он или я, не знаю. Скорее, оба.
— Суворов... — прохрипело вдруг что-то рядом, снизу, из-под кучи непонятных деревяшек. И тут же это что-то вцепилось мне в ногу, от чего я вскрикнула.
— Туркин, ты? — удивилась я, падая возле непонятного объекта.
— Змеева? Ты что тут... дура, — хрипел он. Ну точно, Валерик.
— Щас будет больно, Валер, готовься, — предупредила я и стала быстро и не очень аккуратно пытаться стащить горящие доски со Старшего.
— Марат! Суворов! — орала я при этом. Один из платков я отдала Валере. Не знаю, толк есть или нет, но...
Я вдруг услышала топот Суворова. И именно в этот момент я откинула последнюю доску. Все ноги Туркина были в крови, скорее всего, даже попереломаны.
— Нет, одна я тебя не подниму, — выдохнула я. А воздуха не хватало, глаза слезились от дыма. Рядом вдруг с потолка что-то с грохотом упало и загорелось.
Мне в голову пришла идея. Я быстро взяла две доски и связала их курткой так, чтобы вышла недо-волокуша.
И тут же рядом оказался Марат. Ничего не спрашивая и не говоря, он принялся помогать затаскивать Туркина на волокуше-носилки. Я с облегчением увидела, что дышет он сквозь воротник. Слава богу, есть думалка еще! Мы с обеих сторон схватили доски с Туркиным и потащили на выход. Рядом все трещало и падало, горело. Пару раз мне прилетело по ноге, разок по руке горящей доской. От этого я едва не уронила Турбо. Но в итоге мы все же вышли, хотя меня сильно пошатывало, а в глазах стоял туман. Когда находящегося в бессознанке Валеру у нас забрали медики, я тут же упала на асфальт. Подоспевшему Андрею даже пришлось оттащить меня в сторону, дабы пожарники смогли подъехать.
— Симыч, ты как, живая? Не подыхать, меня Марат потом прикончит! — стал хлопать он меня по щекам.
Однако никакого эффекта это не дало. Зато приближающися и полыхающий гневом силуэт моего суженого-ряженого действие возымел: я тут же стала отползать в сторону.
— Змеева! — стал шипеть Марат, подходя.
— Не трогай: я буду драться, — предупредила я. — и вообще, я обиделась!
Его не убедило. Схватил меня за ворот и стал трясти, только ножки мои в воздухе болтались.
— Дура ты больная на голову, нахрена, скажи мне? — орал он мне в лицо. Прямо без приувиличений, орал!
— А ты нахрена туда полез?! Что прикажешь мне делать, если бы ты там... думать не хочу! — так же завопила я.
— А мне что делать, а?! Почему, скажи мне, у всех нормальные девушки, не доставляющие проблем, а у меня ты?!
— Я доставляю проблемы? Ну так давай разойдемся! Давай разойдемся и никому не надо будет беспокоиться! Ты перестанешь смотреть на то, как я пытаюсь спасти всех и все, кроме себя, я перестану ждать тебя со сборов, не зная, в каком ты придешь состоянии, и придешь ли вообще. Давай разойдемся и нам будет плевать друг на друга! Потому что я устала, черт возьми, бояться за каждого близкого человека и в особенности за тебя. Устала оправдываться перед всеми за то, что думаю о них больше, чем о себе. Быть может, правда стоит забить и разойтись. Причем так, чтобы я оказалась совсем одна в какой-то пустыне, чтобы было не о ком, кроме себя беспокоиться. Тогда и оправдываться ни перед кем не придется, — мы стояли и натурально орали друг на друга. Он перестал меня трясти, но сунул руки в карманы — я знала, сжимает кулаки. Он часто так делает, когда злится на меня. Сдерживается, чтобы не начать крушить все вокруг. И при этом прячет руки, чтобы сжатыми кулаками не пугать меня, что выросла на побоях бухого папаши.
Я не плакала. Было безумно обидно и хотелось куда-то спрятаться и сидеть в одиночестве, в темноте и холоде, но все слезы куда-то делись. Может, когда я побежала в пылающее здание за Маратом, внутри снова что-то треснуло.
Я прикрыла глаза и вдохнула.
— Ладно. Сейчас я пойду пройдусь и зайду в магазин. А ты езжай домой. Ну, или в качалку, вам же обычно надо обсудить. Короче, ты понял. Я позже приду, — я неожиданно спокойно развернулась и пошла вперед. Этого района я не знала, мы приехали на автобусе. Но где дом я примерна понимала и была уверена, что пешком дойду. Хоть развеюсь.
Слышала, как медики что-то высказывали Марату о его и моем состоянии, звали меня, чтобы осмотреть, но я сунула руки в карманы кофты и шла вперед. Только пройдя пару кварталов я вдруг поняла, что куртка моя осталась у базы Центра, а я иду в одной футболке и олимпийке поверх нее. Было холодно. Ну, проветрюсь зато, что уж.