миша.

...

«Это пиздец»

Такова была единственная фраза, описывающая происходящее вдоволь и поперек.

Галлахер думал именно так же, очередной раз чувствуя странные - болезненно-приятные - ощущения, только видя одного человека. Каждый раз натыкаясь, проходя мимо, каждый раз, Галлахер чувствовал такой силы необъяснимый трепет, что думал начать обходить стороной, молчаливой тенью шарахаясь на километр. Но судьба - в лице Михаила-Шарль-Лекворка, будь он проклят - была не благосклонна, расставляя фигуры так, что не взаимодействовать с этим человеком было сложнее, чем залезть в одиночку на Оперный театр в Золотом (гребанном) миге.

Но если второе объяснялось хотя бы охраной, может быть должностью Галлахера как главы клана гончих, или хотя бы тем что он, блять, летает. То причины такой умышленной подставы в первом случае искать можно было до следующего прихода первопроходцев (до смерти, грубо говоря)

И учитывая все вышеперечисленные факторы, Галлахер, прокручивая эту цепочку мыслей в голове ежесекундно, откровенно подзаебался. Судьба, как ни странно на его стороне не была, и стабильно о себе напоминала, милосердно подкидывая новые странности.

Одной из них стало очень даже открытое внимание со стороны того человека.

Вообще, сначала Галлахер подумал, что слегка поехал кое-чем кое-куда, но не заметить просто уже слепой не мог. (отчасти потому что тот человек очень уж много - мило-приятно-нежно-боже-яоши-помилуй - разговаривал.) и обязательное для спокойной работы сердечно-сосудистой системы расстояние в добрый километр сократилось до метра, и разговор от пары слов в экстренной ситуации дошел до прогулки вдоль по улице Рифа, и даже разница роста почти в метр перестала казаться странной. (волна мурашек проходится по позвонку вниз, не думай Галлахер, нет, нет, нет)

Примерная дата прибытия экспресса, призрачно назначенная Часовщиком, оставалась далекой забытой тревогой, все шло своим чередом, а значит времени было еще много. Но отсутствие конца света и их с этим человеком смертей не помогало разобраться больше в своих странных чувствах. Наоборот, скрывать факт их не очень земного, так скажем, происхождения становилось проблематично в постоянных разговорах о тем и о сем.

И все оставалось более-менее приемлемым пока не объявился он - отвратительный и неизбежный страх любого животного, а также как Галлахер недавно понял и выдуманного, мать его, персонажа - гон.