Маленькая незнакомка

Глава 5 Оливия

Объятия в постели изменились после той ночи.
Он смотрит на меня так же, но теперь в его взгляде появилось что-то новое — какое-то глубокое желание или голод, а может, это отвращение из-за того, что мы почти сделали? Я не уверена, зол ли он или сбит с толку тем, что произошло, или же сожалеет о своих действиях.
Я имею в виду, он ведь действительно попытался положить руку своей сестры себе в шорты. Но с другой стороны, я же тоже терлась об него.
Мысленно бью себя по лбу, когда вспоминаю ту ночь два месяца назад.
Мы до сих пор проводим много времени вместе, и я все так же отказываюсь подходить к его пушистому пауку. Когда мы засыпаем, будь то у меня в постели или у него, объятия стали теплее, наши ноги переплетаются, и я всегда сплю лучше, когда он рядом.
Мы оба понимаем, что на нас смотрели бы косо. Наши родители были бы в ужасе, если бы знали, насколько мы близки.
Малакки тоже это знает. Однажды утром мама постучала в мою дверь, и ему пришлось быстро скатиться с кровати и спрятаться под ней, пока она говорила со мной снова о том, что нужно уговорить его пойти на терапию — как будто мы сговаривались против него. Затем она поблагодарила меня за то, что я встречаюсь с Адамом и Паркером, и спросила, кто из них мне больше приглянулся.
Я могла бы её ударить, когда она сказала, что видела, как я их целовала.
После этого он не разговаривал со мной почти две недели, и это было ужасно — одиноко и скучно.
Потом я пошла к Абби на ночевку, и проснулась посреди ночи, увидев, как Малакки лезет в её окно. Он закрыл мне рот рукой и заставил меня уйти с ним. Мы оказались в моей постели, и он заснул, но я лежала без сна несколько часов, с каждым моментом всё сильнее чувствуя желание его коснуться — сильное напряжение пульсировало между моих бедер, пока он тихо посапывал мне в ухо.
Будучи единственным свидетелем, я поцеловала его в щеку, пока он спал, переплела наши пальцы, и — когда любопытство взяло верх — осторожно провела рукой от его груди вниз по его подтянутому прессу, чтобы позволить своим пальцам скользнуть под его пояс.
Я не трогала его — не совсем. Я слегка коснулась мягкой кожи, почувствовала, как он вздрогнул, когда я обхватила его ладонью, и резко отдёрнула руку, когда он пошевелился. Но я хотела трогать его ещё. Я хотела прикоснуться к нему и не думать о последствиях.
Это плохо? Плохо, что я тронула своего брата, пока он спал? Я поступаю неправильно, привязываясь к нему?

Паркер: Куда ты едешь в поездку? Думаешь, сможешь ускользнуть на пару часов?
Я: Я за восемь часов отсюда.
Паркер: Когда ты вернёшься?
Я: В понедельник. Но я занята всю неделю.
Паркер: Похоже, увижу тебя, когда увижу.
Я выключаю экран и качаю головой, глядя в окно, как огни города и здания сменяются деревьями и лесами.
Малакки сидит рядом, а все вещи для кемпинга запихнуты в багажник, спальники сложены между нами. Мы уезжаем на выходные в какое-то место, которое папа отчаянно хочет посетить в горах, и у нас не было выбора, кроме как поехать тоже. Семейное время и всё такое.
Можно подумать, что с нашими богатыми родителями, шикарным домом и множеством машин, они бы взяли с собой дом на колёсах или хотя бы грузовик, чтобы всё поместить, но нет — папа хочет попробовать кемпинг по-настоящему, утрамбовав нас с вещами в багажнике.
Я измотана — плохо спала прошлой ночью, потому что Малакки был с друзьями и не вернулся домой до утра. Он залез в моё окно в шесть утра, пахнущий алкоголем и сигаретами, с покрасневшими глазами, шатаясь к моей кровати.
Он включил лампу и начал показывать мне жестами, но настолько сбивчиво, что я его не поняла. Он стоял посреди моей комнаты, качаясь и проводя руками по волосам в раздражении, продолжая пытаться общаться со мной, но безуспешно.
Я просто помогла ему снять худи и штаны, дала стакан воды и заснула у него на груди, пока его руки обнимали меня. Когда я проснулась спустя несколько часов, его уже не было, а папа стучал кулаком в дверь, требуя, чтобы я собиралась на длинные выходные с палаткой.
Отстой.
Телефон снова вибрирует, и я сжимаю челюсти.
Малакки: Держи меня за руку.
Я перечитываю это три раза, затем смотрю на него, но он уткнулся в свой телефон.
Малакки: Не делай это очевидным.
Я: Почему ты хочешь держать меня за руку?
Малакки: Разве мне нужна причина? Дай мне свою руку, иначе я скажу маме, что ты трогал мой член, пока я спал.
Я задыхаюсь, и папа заглядывает через плечо.
- Ты в порядке, ангел?
- Да , — отвечаю я. - Совершенно нормально.
Я: Ты не спал?
Малакки Я всегда не сплю. Дай мне свою руку.
Я: Не тогда, когда они могут видеть.
Малакки шевелится рядом со мной, и я вижу, как он снимает свою фланелевую рубашку и бросает ее между нами. У меня перехватывает дыхание, когда он тянет мою руку под одежду и переплетает наши пальцы, наши родители ничего не замечают. Мои щеки горят, а горло пересыхает.
Он сжимает пальцы вокруг моих, и я сжимаю их в ответ, отворачивая глаза, когда мама убавляет звук радио. - Ты упаковал сэндвичи, которые я оставила на столе
— спрашивает она меня.
- Да. Они в сумке Малакки.
- А рулон туалетной бумаги?
- Да, — говорит папа. - У нас есть всё. Перестань слишком много думать.
- Но мы так далеко от дома. А что, если нам срочно передадут приемную семью?
- А потом мы поедем обратно. У нас будет телефонный сигнал, так что не начинай паниковать из-за этого.
Он всегда называет её «деткой», и это всегда заставляет меня удивляться. Я не помню многого из своей жизни до приезда к Вайзам, но имя «детка» всегда вызывает у меня дискомфорт, и я думаю, что это может быть для меня триггером. Я рада, что у меня нет воспоминаний о том, как я боялась темноты и криков.
Мама вздыхает, затем поворачивается к моему брату. - Где ты был вчера вечером?
Он смотрит прямо сквозь неё, не отпуская мою руку.
Когда мама понимает, что не получит никакого ответа, она закатывает глаза и снова смотрит вперёд. - Иногда это как разговаривать со стеной. Его не было в своей комнате.
Она снова поворачивается. - Ты был с той блондинкой?
Я чувствую дрожь и пытаюсь вырвать руку, но он крепко держит меня, не обращая внимания на маму.
- Нет, он никогда не встречался с ней, помнишь? — напоминает ему папа. - Она слишком его боялась. Меня охватывает облегчение, и я смотрю на Малакки, который изучает мою реакцию.
- Тебе не следует быть резким с ними, — говорю я себе под нос. - Куда ты вообще ходил вчера вечером? - Я понижаю голос. - Перед тем, как пришел ко мне в постель. Я прекращаю контакт, как только он убирает руку и показывает жестами: «Я был с друзьями. Я уже говорил тебе это». Папа увеличивает громкость радио, и я отвечаю жестами: «Тебе было весело?»
«Не очень».
«Почему?» — спрашиваю я. Он смеется и снова отворачивает взгляд, засовывая руку под фланель между нами — ждет. Его улыбка становится шире, когда я тоже улыбаюсь, и мы молча держимся за руки, мама подпевает песне Изабель Ларозы.
Он снова печатает на своем телефоне, а мой звонит.
Малакки: Ты разозлилась. Почему?
Я: Я не знаю, о чем ты говоришь.
Малакки: Моя младшая сестра ревнует?
Я гримасничаю и выключаю экран, затем смотрю на него и вижу, как он смеется, улыбаясь, его ямочки на щеках впиваются внутрь.
Я говорю одними губами: «Засранец», когда наши взгляды встречаются.

Я не уверена, когда заснула, но просыпаюсь, когда машина резко останавливается посреди ничего, и большой палец Малакки пробегает по моей руке, теперь уже на его бедре, рубашка все еще скрывает наши руки от мамы и папы.
Мы распускаем руки, и он показывает жестами: «Я слышал, как ты храпишь. Даже сквозь нелепое пение мамы».
Я прищуриваюсь. - Я не храплю.
- Да, храпишь, ангел, — говорит папа, посмеиваясь.
- Это совсем не по-женски, дорогая, — добавляет мама.
- К черту всех в этой машине.
-Ладно, — начинает папа, отстегивая ремень и поворачиваясь к нам, а я сажусь прямее. - Малакки, ты хочешь разделиться со мной или с сестрой? У нас две двухместные палатки.
Странно, что он спрашивает. Зачем ему делиться с отцом, с которым он не ладит? Они нечасто разговаривают, если вообще разговаривают, поэтому, вместо того чтобы расписаться или оторвать взгляд от телефона, он указывает на меня и снова начинает печатать большим пальцем.
- Ладно. Дети вместе. И я, и ты.
- Почему ты не купил одну большую палатку? — спрашивает мама.
Затем они начинают спорить о палатках, пока я пытаюсь посмотреть на групповой чат, в котором общается Малакки, но со своего ракурса я вижу только эмодзи и мем, который прислал один из его друзей.
С ними довольно сложно общаться. Я забрала его однажды, когда он был пьян, и они играли хэви-метал, их волосы были взъерошены, а на лицах присутствовал пирсинг.
Я стояла на подъездной дорожке в своей форме чирлидеров, и они смотрели на меня так, словно я была той, кто не вписывался. Не так, как когда мы все были в школе, и они были изгоями.
Малакки ударил одного из своих друзей, который пытался флиртовать со мной в тот вечер — теперь они все держатся от меня подальше, как от болезни. Он может быть довольно... жестоким.
Странно, что мне нравится, когда он злится и избивает людей из-за меня? Кроме Адама — он ничего плохого не сделал, и он был очень милым на наших свиданиях. Нервный, но милый. Я до сих пор не понимаю, почему Малакки напал на него.
Как только мы устанавливаем обе палатки, разводим между ними небольшой костер и организовываем наши туалеты - согреваемся у огня, темнота опускается на нас, а звезды ярко светят. Треск дров заполняет тишину. Мама накинула спальный мешок на плечи; она улыбается, наблюдая, как мы с Малакки пытаемся и не можем поджарить зефир на огне.
Его бедро прижато к моему, и я это отчетливо осознаю. Интересно, замечают ли это наши родители. Но они ничего не говорят, если видят — они просто болтают между собой, пока Малакки помогает выбрать самый большой зефир и нанизывает его на палку для меня.
- Кто хочет прогуляться? — спрашивает папа, и мама поднимает руку. - Пойдем. Думаю, мы сможем лучше рассмотреть звезды возле обрыва. Вы идете, дети?
Нам восемнадцать и девятнадцать, и он все еще называет нас детьми. Мы оба качаем головами.