Семнадцатый оборот вокруг Солнца

Глава 1. Погружение в андеграунд

Читатель любой истории сам является её главным героем. Пролистывая книгу, он ставит себя на место персонажа или смотрит со стороны, следуя за ним по страницам, становясь его тенью. В своей собственной истории под банальным названием - «Моя жизнь» я был и тем и другим: я казался себе тенью, сторонним наблюдателем, всецело зависящим от человека, отбрасывающего мой контур; и был хозяином этой истории, думал, что всё зависит только от меня. А после убивался, понимая, что ошибся в обоих случаях.

За долгие годы я разучился думать о том городе, где родился и вырос, иначе как о месте прописки, но фантом из прошлого сам настиг в настоящем, запустил перпетум мобиле памяти и окунул в топкое болото стыда, незаданных вопросов и неполученных ответов. Даже музыка того времени окрасилась для меня минором. Мысли о человеке, которого я любил до безумия, просочились в сны и заключили в плен воспоминаний о годе юности, когда я совершал то одну, то вторую ошибку каждый день по несколько раз.

Один год, один оборот вокруг Солнца, вывернул наизнанку, разбил вдребезги, порезал на куски, а после несколько лет я собирал себя заново, склеивал и сшивал. И победил - теперь я цел. И всё же понял, мне необходимо выжечь воспоминания, хранящиеся в ящике Пандоры - моей памяти. Нужно открыть этот ящик, вытряхнуть прошлое и заключить его в буквы и символы, закрыть под замок кириллицы и больше никогда не думать о нём.

С чего начать рассказ об этом годе? Фрейд искал причины «нормальностей» и «ненормальностей» своих пациентов в их детстве, тогда и мне стоило бы вспомнить о своём. Будучи ещё ребёнком, я пришёл к выводу, что всё, внушаемое нам с пелёнок об отношениях и долге - отнюдь не аксиома. Потому что увидел слишком много обмана и клеветы во внешнем, общем мире, и считал, что истинное значение имеет только происходящее в мире скрытом от посторонних, независимом. Я задумался об этом впервые в возрасте одиннадцати лет, когда одним вечером вдруг ощутил новое для себя чувство тоски, ничтожности и ненужности для всех, даже для матери и отчима. О том, что так выло одиночество, осознал позже, а тогда не понимал ничего и с трудом ориентировался в пространстве. Тогда умерла моя бабушка. Покончив с похоронами, и родители оставили меня, с головой уйдя в терпящий крах собственный бизнес. Они занимались лесом, производство находилось далеко от города, и было необходимо жить поблизости с ним - в деревне, когда я с бабушкой жил в городе. Их редкие приезды на пару дней за две недели были праздником, а всё остальное время мы называли «командировками». В реальной жизни получалось наоборот: командировка - это приезд мамы к свекрови и сыну на полтора полных дня.

Моя семья - это первая Ложь в моей жизни. Хороша она - три человека: мама, отчим и я не ссоримся, не ругаемся, любим друг друга, да и деньги есть. Я всегда был одет и сыт, всегда имел груды, как говорила мама, «импортных» дорогих игрушек, и это в те времена, когда люди ели маргарин вместо масла. Мои родители искренне любили меня, и я это понимал. Они переживали и заботились, но когда я действительно нуждался в них, несмотря на всю любовь, оставался один.

Пока бабушка была жива, она присматривала за мной и воспитывала в меру своих сил, но после её смерти следить за мной стало некому. Тогда же пострадавшие от устроенного конкурентами пожара, родители больше не рисковали надолго покидать производство, стали один за другим терять бизнес-партнеров, принялись искать новых и забыли о слове «отпуск». Мы договорились, что некоторое время я поживу дома один. «Временно» - сказала мама. Она не знала, что это «временно» растянется на восемь лет. Но тогда мы решили, что будем созваниваться каждый день в определенное время, мама оставит мне полный холодильник еды и деньги. Я пожил так неделю. Квартиру не сжёг, в школу ходил, от голода не умер, только начал требовать кота или собаку в компаньоны. Кота получил. В те годы страна уже выбиралась из ельцинской ямы, но в нашем провинциальном городе люди продолжали переживать лишь о собственном выживании, и в школе мало интересовались тем, что одиннадцатилетний ребенок живет самостоятельно. Но даже если бы кто-то пробрался сквозь дебри материной лжи о новаторских методах воспитания, и о бесчисленных наставниках и няньках, времена расцвета сил органов опеки еще не пришли. К тому же оставляли меня в первое время редко. Так я научился жить с телефонно-проводным присутствием родителей и реальным присутствием кота и лучшего друга Эда.

Эдгар - отдушина для меня. Мы жили в одном подъезде: я на шестом этаже, а он на первом. Он был очень простым, но неглупым парнем, тощим и мелким, из-за чего всё детство комплексовал. Поводом для комплексов ещё являлась национальность, и то, что семья Эда была небогатой. Но несмотря ни на что, мы дружили и плевать хотели на условности.

Учился я в достаточно хорошей школе, но с одноклассниками мне не повезло. Когда мне исполнилось тринадцать, наш класс накрыла волна пробудившихся гормонов. Раньше я часто гулял с парнями, мы даже дружили, но постепенно начали отдаляться друг от друга. Дело, скорее, во мне - я никогда не был общительным. Виновата во всем привычка держаться в стороне и не подпускать близко тех, в ком не уверен. Мои одноклассники - обычные «чёткие» парни и, конечно же, я не стремился познать их «глубокие» внутренние миры. Вдобавок выглядел я заметно младше остальных, женского внимания не получал, да и сам девчонками не интересовался, когда парни только о них и думали.

Со времени знакомства с Эдгаром прошло уже три года, но наши интересы особенно не поменялись, разве что добавилось увлечение русским роком и тяжёлой музыкой в целом. Именно музыка окончательно отдалила меня от одноклассников. К тому времени экономическое состояние страны укрепилось, мои родители стали спать спокойнее, а вот мне всё чаще не спалось. Мы с Эдом подружились с компанией подростков с соседнего двора, и даже девчонки начали гулять с нами. Эд завел роман. Первая любовь - о, как же я ему завидовал! Он вырос молниеносно, буквально за одно лето, и я не заметил этого, но когда в его жизни появилась Юля, понял вдруг, что он уже не ребенок со сбитыми коленками, а взрослый парень. Он не был моей первой любовью. Конечно, я любил его как друга и даже мог ревновать. И ревновал! Эд начал проводить слишком много времени со своей зазнобой. Почти всё, которое раньше отводилось мне. Я старался его понять, но не мог принять, не мог смириться с тем, что мной пренебрегли. Мне стало тошно гулять с той компанией, Эдово предательство отвернуло от них. Тогда я задался вопросом: «А друг ли он мне?» и, сделав вывод, что друг не может бросить в пользу какой-то девчонки, посчитал, что нет.

«Единственный мой друг - это я сам, и только я» - решил тогда, но ошибся. Вскоре у меня появился новый довольно необычный друг, который был рядом всегда. Всегда! Он был мертв уже много лет, но это обстоятельство ничуть не мешало нам. Имя его я забыл, а фамилию помнил - Стивенсон. А подружились мы с ним так: шёл мой четырнадцатый год, Эд всё продолжал «гулять» со своей Юлькой, а я чах в одиночестве. Дома была большая библиотека, у меня - высокая температура и затяжной приступ меланхолии. Подойдя к заставленному книгами серванту, я вытащил одну со знакомым названием - «Остров сокровищ». Вместе с этой книгой я открыл для себя новый безграничный мир. Я увлекся чтением и совершенно забыл о том, что некогда задевало так сильно. Не заметил, как разменял свою первую сотню масок героев, не заметил, как прожил свою тысячную жизнь. Сотни судеб, плохих и хороших людей. Реальных ли? Неважно! Я окунался в другие миры, туда, где действовали свои правила, туда, где были установлены правила МОЕГО мира. Я не хотел изменений, и мой мир не менялся. Я увяз в какой-то тягучей пастиле, она затыкала мне уши и глаза, я не видел и не ощущал происходящего вокруг, но оно происходило.

Периодически мне приходилось просыпаться для внешнего мира, и в один из дней нечастой бодрости я узнал, что в нашем городе скоро пройдет концерт группы «Король и Шут». Мне и не верилось, что они когда-нибудь приедут к нам - мой город отнюдь не маленький, но до столицы ему далеко. Но вот, случилось. Выступали они в местном ДК. Ох, как же я боялся, что не пропустят внутрь! Удивительно, но никто на входе не посчитал меня маленьким для посещения неформального мероприятия. К сожалению, пошёл туда совсем один - Эд сказал, что его не пустили родители, но я был уверен, что его не пустила Юля. И вот, я смотрел на «КиШ», слушал, прыгал. И вот, пошатываясь от шквала обрушившихся впечатлений, охрипший, мокрый, но трезвый, ведь там не продавали ничего алкогольного, - наверное поэтому и пропустили меня без проблем - вывалился из зала в гардероб. Очередь... Длинная очередь из множества веселых, визжащих и неожиданно пьяных лиц. Я и сам был будто нетрезв - столько эмоций играло. Там я познакомился с теми, кто стал для меня семьёй на несколько лет вперед, и именно этим людям я должен быть благодарен за всё то хорошее, что происходило в годы юности. Их было четверо, и именно они впоследствии привели меня в неформальную тусовку.

Самым общительным и простым среди них был парень по кличке Толстый. Его называли так, потому что он был... тощим, тщедушным, костлявым. А также высоким. Волосы, или как их тогда называли - хаер, чересчур длинные - до лопаток, будто грязные, ненужные, просто отпущенные - сто лет не стригся, да и одет был плохо: в мятую выцветшую футболку, вытянутые же джинсы, за плечами - пыльный бэг. Моё лицо показалось Толстому знакомым, и он долго расспрашивал, где бы мы могли видеться раньше. Мы жили в одном районе, но когда я представился, Толстый понял, что не знакомы, назвал моё имя «дурацким» и придумал кличку - Тиль, а потом представил своим друзьям.

Эти концерт и знакомство значили для меня многое. В первую очередь то, что у меня появилась компания, и даже несколько близких приятелей. Психушка - так называлась наша тусовка, располагалась близко к моему дому, и большинство неформалов училось в моей школе. На Психушку приходило много, очень много интересных людей. Одним лишь своим наличием в моей жизни они разнообразили её и отвлекали меня от книг, своими поступками заставляли думать и учили. Я не переставал им удивляться - вопреки тогдашнему мнению, далеко не все неформалы были способны вызывать лишь отвращение и жалость. Очень многие - дети богатых родителей, которые в постперестроечные времена занялись своим бизнесом. Психушка стала мне семьёй, состоящей из таких же брошенных кем-то за какие-то блага.

Жгущие глаза противоречия между правилами жизни и её реалиями толкали людей объединяться в общества и субкультуры. Одни объединялись «против», другие - «за», но смысл не менялся - члены этих обществ просто прятались от реальности в ими же созданных микромирах. И вот, теперь мои друзья - некоторые ущербные, некоторые одаренные способностью альтернативно мыслить, уже не одни, а вместе друг с другом и сами с собой. С ними теперь оказался и я. Разумеется, всего нас было не пятеро, а не меньше двадцати человек, и, разумеется, мы собирались вместе не каждый день - состав тусовки постоянно менялся, только место сбора оставалось неизменным - территория психиатрической больницы.

В ДК, а позже в клубах часто проходили концерты городских и областных команд, которые я с удовольствием посещал. Родители тут же определили мою принадлежность к неформальству по серёжке в левом ухе и чёрным футболкам с мрачными принтами. Я смело заявил, что хожу и буду ходить на концерты, мама внимательно посмотрела в мои наичестнейшие глаза и дала своё родительское добро. Я же, в свою очередь, пообещал им, что буду паинькой и звонить стану не в девять вечера, как было всегда, а попозже, в одиннадцать, только вернусь с концерта домой. Отчим промолчал. Наши с ним отношения всегда оставались лёгкими, а тяжкая обязанность «воспитывать» меня лежала на маме.

Жизнь вошла в новое неспокойное, но счастливое русло. Неспокойное, потому что гопники нередко назначали нам «стрелки», и я не раз получал от них по лицу. Однажды мне сломали нос, но я был вовремя доставлен в травматологию и сильного искривления избежал - это оказалось мелочью. Я видел среди противников своих бывших «друзей» из компании Эда. Лично мне они ничего не говорили. И я им не говорил. Только бил, а они мне отвечали.