Любовный треугольник

22 глава

Город застыл - огромный и тихий. Мороз ударил такой, что замерзла речка, разлившись белой глыбой льда в тесных берегах. Небо серое, седое. Как будто мое море перевернули, и теперь оно плещется над головами. В студии тихо, как никогда раньше. Я иду по ступенькам, стараясь не шуметь и двигаться как можно тише. Я останавливаюсь в лестничном пролете между третьим и четвертым этажами, чтобы перевести дух. То, что я собиралась ему сказать, было для меня равносильно признанию в собственной слабости. В коридоре четвертого этажа только что вымыты полы, ни одна лампа не горит. Тонкая полоска света льется из-за приоткрытой двери репетиционной, слегка освещая полутемный коридор. Я делаю неуверенный шаг, не обращая внимания на подозрительные звуки. Минута, пока я тащусь до двери, кажется мне вечностью. Вот сейчас все и встанет на свои места. Сейчас он согласится, и моя боль поделится надвое.
Я открываю дверь и замираю на пороге. На столе, лицом ко мне, сидит Надин. Она одета в короткое облегающее платье, шубку и ботинки на каблуке. В широком вырезе виден черный гипюровый лифчик. Глаза ее ярко накрашены, а красная помада размазалась по щеке. Правая рука Адама сжимает ее талию, его пальцы путаются в ее волосах, а левая мацает оголенное бедро девушки. Сам он согнулся так, как наверное, мог бы согнуться и надо мной. Видно его выступающие под тканью рубашки лопатки. Его пиджак валяется на диване.
- Ой! - тихо пищит Надин и предпринимает попытку спрыгнуть со стола и оправить юбку. Однако, парень властным движением сажает ее обратно и поднимает голову от ее плечика. Я дергаюсь, готовая сбежать. Левин оборачивается, а Надин сжимается в комочек. Он похож на зверя над своей добычей - блеск в глазах, красные от помады губы. Потеря самоконтроля.
- Кто еще приперся? - шипит он, а потом его брови удивленно ползут вверх, - Мария?
Скатываюсь вниз по лестнице. Я не плачу, нет. Чего плакать? Он ничего мне не обещал, я пришла не во время, я помешала. Я виновата.
Дыши, детка, просто дыши.
Останавливаюсь на крыльце, оглядываясь по сторонам. Холодно. Куртка на распашку. Меня никогда не предавали, потому что у меня никого не было. Я никогда не чувствовала ревности, потому что никогда не любила.
Я ступаю на ступеньку крыльца и с грохотом рухаю на асфальт. Больно зад. Я лежу на льду, в пустом городе, на который уже опустились сумерки. Смотрю в светлое небо, думая о том, какое я ничтожество и неудачница. Дыра в моем теле чернеет и начинает гнить. Я могу избавиться от этого, если очень постараюсь. Я ведь сильная.
Я хочу выдрать и растоптать его сердце. Он был тем самым человеком, который знал меня лучше, чем кто либо другой, потому что читал мои книги и слышал мою музыку. Я сама, абсолютно добровольно, отдавала ему свои чувства во временное пользование. Я так надеюсь, что моя искренность, с которой я писала музыку и строки, утонет в его безразличии и гневе. Чтобы я никогда не вспоминала о том, что человек, который знает меня такой, какая я на самом деле - это он, тот, кто меня ненавидит.
Если я сейчас позвоню на линию суицидников, меня попросят подождать.
Потому что в мире нет никому дела до тебя и твоих проблем, все думают только о себе. Мы все - ужасные эгоисты, которые умеют только страдать.
Над моим лицом нависает лицо Надин - перепуганное до полусмерти. Она шлепает меня по щекам, по ее лицу катятся слезы. Она рыдает, как дитя. Захлебывается практически. Говорит что-то о том, чтобы вызвали скорую, что-то беспорядочно вопит и зовет меня по имени. Я не виню ее, кто ж виноват в том, что я - неудачница. Не Надин, уж точно.
Чьи-то руки приподнимают меня в сидячее положение, а потом и вовсе - в воздух. Голова кружится, и я проваливаюсь в чернильную мглу.