1958

g

Я приходил в больницу и сегодня, и вчера, и три дня назад, но тебя там не было. Не было тебя и во всем городе, целом штате, и континенте. 

Ты уехала в Африку, ту самую страну, которая нуждается в тебе. А знаешь, кто больше всего нуждается в тебе? Это моё сердце, опустошенное и омраченное этим событием, твоим поступком.

Мы даже не сумели попрощаться, сказать кроткое "до свидания" или же крепко сжать друг друга в объятиях и плакать, неистово рыдать на плече каждого из нас. Но нет, Галатея, ты все решила за нас двоих, за что в праве был ненавидеть тебя, но вместе с тем я обезумел от своей любви и стал словно цербером из царства Аида.

Я ругался с соседями, кричал на таксистов, хмурил брови при каждой встрече с кем-то из знакомых, а после, приходя домой без сил, с разбитым сердцем, плакал в подушку, горько и с огромным сожалением того, что какая-то Африка значит для тебя больше, чем я.

Писал письма, испортил, наверное, центнер этой бумаги, а ведь мог сэкономить свои деньги, но писал и писал, складывая их в угол подоконника. К концу майя их оказалось 28, но я был не в силах отправить их тебе.

Почему?

Я знал, что ты страдаешь не меньше моего (по крайней мере надеялся на это), не хотел лишний раз портить настроение, которого, наверное, нет и так. Любил и страдал, молчал и глотал слёзы, искал тебя среди тысячи американских девушек, в надежде, что ты вернулась в город, но все тщетно. Все мои попытки были равны тому, как найти иголку в стоге сена.

Я копил письма до середины сентября, пока не получил от тебя первую весточку. Это была обычная фотокарточка, но я был безумно счастлив, что блеск в зелёных глазах оставался по прежнему. А это значит, что и любовь до сих пор живёт в твоём сердце, а душа цветет, несмотря на увядающий сентябрь.

Это был первый месяц осени 1958 года, первый месяц осени, когда меня изнутри съедала депрессия, и я не хотел жить.