Мы со Скипом не раз пытались убить его маленького брата Донни, но только для прикола. Не устаю повторять это помощникам шерифа , а полицейским все по барабану: подхватят пластиковые стаканчики с кофе, выйдут на секунду и тут же возвращаются - прилепят свои задницы к металлической столешнице передо мной и не спускают с меня глаз. Взгляд у копов печальный ,утомленный ,можно сказать ,нежный, если бы в нем не угадывалась ненависть.Нас не интересуют Донни и Скип, говорят.Плевать нам на твои детские выходки. Тебу уже 20. И ОТНОШЕНИЕ К ТЕБЕ БУДЕТ КАК КО ВЗРОСЛОМУ. Слова вылетают изо рта ,точно напечатанные огромными заглавленными буквами и порхают по залитой синюшным светом комнате. Я пытаюсь поймать их, но буквы растворяются в воздухе, а я получаю по рукам, они у меня все в бледно-розовых пятнах. Помыть руки мне не разрешают.
Помощники шерифа желают побольше узнать про женщину. Я смеюсь. Про какую женщину? В моей жизни полным-полно женщин. Всех возрастов, комплекций ,размеров и разной степени чистоты.
- Про мертвую женщину в заброшенной конторе шахты за железнодорожными путями, -говорит один из них и кривится ,будто вот-вот блеванет.
Я закрываю глаза и представляю себе сцену. Дырявая крыша. Прогнивший пол, засыпанный битым стеклом, ржавыми болтами и непонятными расплющенными железяками. Когда я в конце концов привел ее сюда, она не попросила меня прибраться. Сказала, что не хочет ничего менять, ведь это место особенное. Сказала, ей нравится тишина и спокойствие запустения. Она любила искусство, и порой ее слова звучали очень живописно.
Во мне разгорается яркость, медленно и верно, как правильно сложенный костер. Руки начинают трястись, и я прячу их под себя, чтобы полицейские не заметили
