Без Преград. АЛЛА| Реставрация

Зашибись тапочком.

Я выхожу замуж.

Сама не знаю, как так получилось.

После того, как я открываю рот, чтобы сказать правду и навсегда избавиться от наглого Алика, он неожиданно признается сам.

Прям так и говорит, что наша затея с браком — чистый бред, мною придуманный, и он извиняется перед Людмилой Ивановной за введение её в заблуждение, так как невеста — то есть я, сегодня уже не хочет замуж выходить. Короче, выставляет меня в роли хрустальной туфельки, превратившейся в калошу, себя же благородным принцем, что получился из жабы. Правда, от этого он не становится менее противным и зелёным, хотя в этот момент зелёная как раз-таки я.

В итоге моё эго вспенивается дальше некуда. И я хватаюсь за ручки кресла, пыхтя и придумывая на ходу, что бы сказать в ответ.

Пыхтеть получается лучше, чем придумывать, ведь в проигрыше, как ни крути, оказываюсь только я.

Откажись я от своих слов, и перед глазами вырисовывается картинка смеющейся Таньки и жалостливо смотрящего Женьки — это в лучшем случае. Посмеивающаяся втихаря вся больница — суровая реальность. И ведь не объяснишь, что цель была — отвязаться от экс-муженька.

Вариант с замужеством — тут же во всей красе встает Алик. Нижняя его часть. Которую я четко не вижу, но представляю размер катастрофы, судя по любвеобильности обладателя.

Я быстро моргаю, чтобы сменить картинку.

Людочка распахивает не только глаза, но и рот, и выглядит сейчас очень естественно и безобразно, абсолютно ничего не понимая. Она переводит взгляд с жабАлика на меня, но такое состояние длится долго не может.

Почему-то перспектива оказаться вруньей удручает больше, чем возможность стать женой лягушки. В конце концов — это просто фикция, ни к чему не обязывающий брак по расчёту на один день.

Алик находится первым, решая, что сама я себе помочь не в силах, а может потому, что замечает, как нервно дергается мой глаз.

— Водички, Аллочка? — он заботливо обнимает меня за плечи. — У неё очередной приступ, — лучше бы не помогал, — стрессово-гормональный шок. Последствие длительного целомудренного воздержания.

Теперь глаза и рот распахиваются у меня.

«Что ты несёшь!» — чуть не выкрикиваю я, но вовремя беру себя в руки, так как взгляд Людочки становится прежним, подозрительным и хищным. Она медленно крутит меж пальцев позолоченную ручку с выгравированными на её ребре инициалами, и буквально расплавляет меня бесцветными глазами-пуговками, как оловянного солдатики. К лицу подкатывает жар. К некоторым его частям. Краснеть пятнами — любимое свойство моего организма, отчего от природы бедная кожу превращается в красное решето.

Как можно осторожнее я высвобождаю свое плечо из назойливых рук псевдо-муженька.

— Ну что ты, дорогой... — ядовито улыбаюсь, подняв глаза. — Я взяла и передумала обратно — не могу же я оставить такого жениха без невесты. И пришла сюда поблагодарить Людмилу Ивановну за то, что та повысила тебя. На этаж. Так скоро. А то гормончики твои плохо влияют на моё целомудренное состояние до свадьбы.

Алик смотрит с ухмылкой. Еще бы, и пню понятно, насколько я негодую и злюсь, а он далеко не пень, а настоящее дубовое дерево, которое, хоть и кажется временами тупым, на самом деле прожжённое опытом и сломить его обычным дуновением ветерка, коим в данном случае выступаю я, не представляется возможным. В его глазах ясно читается, что именно этого он от меня и ждет, поэтому я перевожу взгляд на Людмилу Ивановну, безрезультатно успокаивая себя тем, что решение мое — только моё, и погружаюсь я в это болото совершенно добровольно, без пинка под зад от какой-то лягушки. И без акваланга. О последнем лучше не думать.

Если и остается надежда, что заведующая не сочтет меня больной на голову, то и та лопается после столь красноречивой речи, как мыльный пузырь.

Людочка смотрит на нас с сожалением. Поправочка. На одного из нас. На меня она не смотрит вообще.

«Молодец, Алла Анатольевна! Многообещающее знакомство с начальством».

После такого концерта, извиняясь, кланяясь и шипя друг на друга, вернее, шиплю только я, Алик же посмеивается, не размыкая губ, мы вываливаемся из кабинета в приёмную. О дальнейшем состоянии Людмилы Ивановны можно только догадываться, так как все время нашего одновременного проталкивания через дверь провожает она нас взглядом прищуренным и недобрым. Сомнений после себя оставляем море. Единственное безсомнительное одно: покидаю я её обитель с черной ленточкой на груди и надписью на мраморной плитке моей могилки — невеста Алика.