Кошки окружали меня с детства, и я всегда чувствовал, что нашел с ними взаимопонимание. Когда я был еще ребенком, у нас было несколько сиамцев, и я помню, что однажды дома появилась красивая кошка черепаховой окраски. Обо всех них у меня сохранились теплые воспоминания, но, полагаю, особо яркие воспоминания у меня сохранились о темной кошке.
Я вырос в Англии и в Австралии. Какое-то время мы жили в местечке под названием Крейджи, в Западной Австралии, и там у нас был очаровательный пушистый котенок белого цвета. Не помню, откуда он у нас появился, но у меня есть чувство, что нам его подарил местный фермер. Где бы он ни жил раньше, это был ужасный дом. Прежде чем котенок попал к нам, его не удосужились свозить к врачу, и вскоре оказалось, что у бедняги полно блох.
Заметили это не сразу. Проблема была в том, что у котенка был такой густой белый мех, что блохи с легкостью прятались в нем, мучая беднягу, и никто не знал об этом. Как известно, блохи - паразиты. Они высасывают жизнь из других существ, чтобы продлить собственную, и они высосали из несчастного котенка практически всю кровь. Когда мы заметили это, было уже поздно. Мать отвезла его к ветеринару, но ей сказали, что точка невозвращения пройдена. У него были все виды инфекций и множество других проблем. Он умер через пару недель после того, как попал к нам. Мне тогда было лет пять-шесть, и я был сломлен, - как и моя мать.
На протяжении долгих лет каждый раз, когда я видел белых котов, я вспоминал этого котенка. Но в тот мартовский уик-энд, который я провел с рыжиком, этот котенок не выходил у меня из головы. Я уже говорил, что шерсть рыжика была в ужасном состоянии. Местами на ней были ужасающие залысины. И я страшно боялся, что его постигнет та же участь, что и белого котенка.
Сидя с ним в гостиной субботним вечером, я решил: я не позволю этому случиться. Я отдавал себе отчет в том, что того, что я уже сделал для него, недостаточно. И не собирался убеждать себя в обратном.
Я должен был отвезти его к ветеринару. Я понимал, что моего импровизированного лечения недостаточно, чтобы поставить его на ноги и залечить раны. И я не знал, есть ли у него другие проблемы со здоровьем. Я не собирался рисковать, ожидая, когда его состояние улучшится, поэтому решил встать с утра пораньше и отвести его в ближайший центр RSPCA, располагавшийся в конце Сэвен-Систерс-Роад у парка Финсбери.
Выключив будильник, я встал и накормил кота смесью сухого корма и тунца. Утро было холодным и серым, но я знал, что это не может быть оправданием.
Учитывая состояние его лапы, я знал, что он не выдержит полуторачасовую ходьбу, поэтому решил посадить его в зеленое мусорное ведро. Я просто не нашел ничего другого. Не успели мы отправиться в путь, как стало ясно, что ему не нравится. Он шевелился в ведре, цеплялся лапами за верх, пытаясь выбраться. В конце концов, я сдался.
- Вылезай, я понесу тебя, - решил я, вытаскивая его из ведра свободной рукой. Он вскарабкался мне на плечи и устроился там. Я позволил ему сидеть там всю дорогу до центра RSPCA.
Войдя внутрь, мы словно очутились в центре Ада. Приемная была переполнена. В основном здесь были собаки и их хозяева, большая часть которых оказалась пацанами со стрижками под скинхедов и жуткими татуировками. Процентов семьдесят составляли стаффордширские бультерьеры, почти наверняка пострадавшие в схватке с другими псами в собачьих боях.
Люди говорят об англичанах, как о «нации любителей животных». Но здесь, уж точно, не было и капли любви. То, как некоторые относятся к своим домашним животным, вызывает у меня отвращение.
Кот сидел то у меня на коленях, то перебирался на плечи. Он нервничал, и я не мог его в этом винить. Он глухо ворчал на собак в приемной. Пара из них туго натянула поводки, пытаясь добраться до кота.
Одну за другой, собак уводили в процедурную. Когда появлялась медсестра, мы радовались, что ожидание закончилось, но нас ждало разочарование. Так пролетело четыре с половиной часа.
Наконец, она сказала: «Мистер Боуэн, ветеринар сейчас вас примет».
Ветеринар оказался мужчиной средних лет. Он выглядел уставшим, а на лице его застыло выражение, которое я не раз видел на других лицах - словно он уже все повидал в этом мире. Может быть, это было всего лишь следствием агрессии, объектом которой мы стали в приемной, но рядом с ветеринаром я ощутил, что стою на краю пропасти.
- В чем ваша проблема? - спросил он меня.
Я понимал, что парень просто делает свою работу, и, хотя собирался уже огрызнуться: «Если бы я знал, меня бы здесь не было», сдержался.
Я рассказал, как нашел кота в подъезде и показал нарыв на задней лапе.
- Хорошо, давай-ка его осмотрим, - сказал он.
Он сказал, что коту больно и вколол ему небольшую дозу диазепама, чтобы унять боль. А потом объяснил мне, что собирается выдать предписание о двухнедельном курсе амоксициллина, чтобы помочь коту восстановить силы.
- Если за две недели состояние не улучшится, приходите снова, - посоветовал он.
Я решил воспользоваться возможностью и спросил о блохах. Он быстро осмотрел шерсть и сказал, что ничего нет.
- Возможно, вам стоит дать ему какие-нибудь таблетки. У молодых котов часто бывают проблемы с блохами.
Я в очередной раз подавил желание сказать ему, что знаю об этом, и просто смотрел, как он выписывает рецепт.
Справедливости ради стоит заметить, что он проверил кота на наличие микрочипа. Его не оказалось, и ветеринар предположил, что это уличный кот.
- Когда появится возможность, пройдите курс лечения, - сказал врач. - И, думаю, будет неплохо кастрировать его в ближайшее время, - добавил он, протянув мне брошюру и заявку на бесплатную стерилизацию бездомных кошек. Учитывая, во что кот превратил мой дом, и как он исцарапал мне руки, я кивнул, соглашаясь с его диагнозом.
- Думаю, это хорошая идея, - улыбнулся я, ожидая, что, по крайней мере, ветеринар спросит «почему»?
Но его, похоже, не заинтересовало. Он застучал по клавишам, забивая данные в компьютер, и распечатал рецепт. Очевидно, прием в центре представлял собой конвейер, потому что дверь открылась перед следующим пациентом. Это не было виной врача - это просто система.
Через несколько минут все закончилось. Покинув процедурную, я подошел к окошку аптеки и протянул рецепт.
Женщина в белом халате оказалась более дружелюбна, чем ветеринар.
- Какой красавец, - восхитилась она. - У моей мамы тоже был рыжий кот. Он был ее лучшим другом, и у него был чудесный характер. Он днями сидел у ее ног и смотрел, как движется вокруг мир. Даже если бы рядом взорвалась бомба, он бы ее не бросил.
Она подошла к кассе и пробила чек.
- Двадцать два фунта, пожалуйста, милый, - сказала она.
Сердце у меня сжалось.
- Двадцать два фунта! Ого, - только и сказал я. На тот момент у меня в кармане было всего тридцать фунтов.
- Боюсь что так, милый, - кивнула медсестра, она одновременно казалась и сочувствующей, и непреклонной.
Я смирился и протянул ей тридцать фунтов.
Для меня это были большие деньги. Всё, что я зарабатывал за день. Но я знал, что другого выбора нет: Я не мог дать умереть моему новому другу.
- Похоже, на ближайшие две недели ты застрял у меня, - сказал я коту, когда мы покинули центр и направились домой.
Это было правдой. Я не собирался избавляться от кота до того, как закончится курс лечения. Никто кроме меня не проследит, чтобы он съедал таблетки, и я не мог выпустить его на улицу, опасаясь, что он подхватит еще какую-то заразу.
Не знаю почему, но ответственность за судьбу кота приводила меня в радостное возбуждение. Я чувствовал, что в моей жизни появилась новая цель - сделать что-то хорошее не только для себя, но и для кого-то другого.
В тот же день я сходил в местный зоомагазин и купил коту хороший корм, которого хватило бы на пару недель. В RSPCA мне дали маленький пакетик с кошачьим кормом премиум класса, и прошлой ночью я попробовал скормить его коту. Ему понравилось, поэтому я купил большой пакет. Еще я приобрел всякие миски. Это обошлось мне в девять фунтов. Так я потратил все имеющиеся у меня деньги.
Той же ночью я оставил кота дома одного и, прихватив гитару, отправился к Ковент-Гарден. Теперь мне надо было кормить два рта.
За несколько следующих дней, пока я лечил кота, я получше узнал его. И тогда я дал ему имя: Боб. Эта мысль пришла мне в голову, когда я смотрел свой любимый сериал, «Твин Пикс». Там был персонаж, которого все звали Убийца Боб. Это был настоящий псих, типа Джекила и Хайда. Сейчас он нормальный, здравомыслящий парень, а в следующий момент слетает с катушек. Кот был похож на него. Когда он был счастлив и доволен, казалось, что в мире нет кота спокойнее и ласковее. Но когда ему что-то взбредало в голову, он превращался в настоящего маньяка и носился по всей квартире. Как-то ночью я болтал со своей подругой Беллой, и тут меня осенило.
- Он немного похож на Убийцу Боба из «Твин Пикс», - поделился я, а Белла озадаченно посмотрела на меня.
Но это было уже неважно. Важен был только Боб.
Теперь я окончательно понял, что Боб, должно быть, жил на улице. Когда дело дошло до туалета, он категорически отказался ходить в лоток, который я купил. И мне пришлось взять его и отнести на улицу, чтобы он мог сделать свое дело в кустах, окружавших дом. Он тут же навалил кучку и, повинуясь инстинкту, забросал улики землей.
Как-то утром, наблюдая за этим ритуалом, я подумал, не принадлежал ли он путешественникам. В Тоттенхэме их было довольно много. Их лагерь располагался недалеко от моего дома. Возможно, кот принадлежал одной из семей, и когда они поехали дальше, он отстал. Теперь я точно знал, что он не домашний кот.
Не было никаких сомнений в том, что он начал ко мне привязываться. Как, впрочем, и я к нему. Сперва он был довольно ласковым, хоть немного и опасался меня.
Но постепенно он становился все более уверенным и дружелюбным. Временами он был очень горластым и даже агрессивным, но теперь я понимал, что это были признаки того, что его необходимо кастрировать.
Жизнь наша постепенно превращалась в рутину. Каждое утро я оставлял Боба в квартире и отправлялся к Ковент-Гарден, где играл на гитаре, пока не зарабатывал достаточную сумму.
Когда я возвращался, он встречал меня у входной двери. А потом шел на диван в гостиной и смотрел со мной телек.
Теперь я начал понимать, насколько Боб был умным. Он понимал всё, что я ему говорил.
Когда я хлопал по дивану, приглашая его запрыгнуть ко мне, он слушался. Когда я говорил ему, что пришло время пить лекарства, он понимал, о чем я. И каждый раз он смотрел на меня, словно говоря: «Мне это действительно нужно?». Но когда я клал таблетки ему в рот и осторожно гладил горло, чтобы он проглотил их, Боб не сопротивлялся. Большая часть кошек разозлится, если вы попытаетесь открыть им пасть, но Боб верил мне.
В тот момент я стал понимать, что в нем есть что-то необычное. Я никогда раньше не встречал такого кота, как Боб.
Тем не менее, он не был идеальным котом. Он знал, где лежит еда, и каждый день устраивал на кухне хаос, переворачивая горшки и кастрюли в поисках пищи. Двери кухонного гарнитура и холодильника были исцарапаны им в отчаянной попытке добраться до чего-нибудь вкусненького.
Но, стоит заметить, он слушался, когда я говорил «нет».
Я мог просто сказать: «Нет, слезь оттуда, Боб», и он спрыгивал. Он постоянно показывал мне, каким он был умным. А это рождало у меня новые вопросы о его происхождении. Станет ли дикий или уличный кот обращать внимание на подобные слова? В этом я сомневался.
Я наслаждался его компанией, но понимал, что надо быть осторожнее. Я не хотел слишком сильно привязываться к Бобу, потому что рано или поздно ему захочется вернуться на улицу. Он был не их тех, кому нравится сидеть взаперти. Он не был домашним.
Однако пусть даже на короткое время, но я отвечал за него, поэтому я решил приложить все силы, чтобы как можно лучше справиться с этим. Я понимал, что нужно сделать всё необходимое, чтоб он мог вернуться на улицу, поэтому однажды утром заполнил форму службы бесплатной стерилизации, которую дал мне ветеринар в RSPCA. Я отослал её по почте и, к своему удивлению, получил ответ буквально через пару дней. В письме лежал сертификат, дающий нам право на бесплатную стерилизацию.
Следующим утром я снова отнес Боба вниз, в туалет. Лоток, который я купил для него, так и остался неиспользованным. Он ему не понравился.
Как обычно у Боба ушла пара минут на то, чтобы сделать свои дела и закопать результат. Чистота и опрятность кошек никогда не перестают удивлять меня. Почему это для них так важно?
Боб убедился, что работа сделана, и пошел ко мне, когда вдруг замер и напрягся, увидев что-то.
Я собирался подойти и посмотреть, что его так встревожило, когда понял, что же это такое.
Боб рванул вперед со скоростью молнии. Все происходило, словно в тумане. Прежде чем я смог отреагировать, Боб схватил что-то в траве у изгороди. Я подошел поближе, чтобы присмотреться и увидел маленькую серую мышку длиной не более трех дюймов.
Малыш явно попытался проскользнуть мимо кота, но шансов у него не было. Боб кинулся с молниеносной быстротой и точностью, и теперь сжал несчастное создание зубами. Это было не самое приятное зрелище. Мышь перебирала лапами, и Боб сомкнул челюсти, чтобы прикончить ее. Мышка отказалась от борьбы, случилось неизбежное. Боб положил мышь на землю.
Я понимал, что должно случиться дальше, но не хотел, чтобы Боб её ел. Давно известно, что мыши переносят разные болезни. Поэтому я присел и попытался забрать его добычу. Он не обрадовался моим действиям и зарычал, а потом и зашипел на меня, после чего снова взял мышь в зубы.
- Отдай её мне, Боб, - приказал я, не желая сдаваться. - Отдай.
Бобу не очень-то это понравилось, потому что посмотрел на меня, словно говоря: «Это еще почему?»
Я порылся в карманах и нашел кусочек корма, который и предложил ему взамен.
- Возьми лучше это, Боб. Для тебя это будет полезнее.
Мои слова его не больно-то убедили, но через несколько секунд наше противостояние закончилось. Он сдался. Когда он отошел от мыши, я поднял ее за хвост и выбросил в урну.
Это происшествие в очередной раз напомнило мне об одном из самых интересных (по крайней мере, для меня самого) фактах о кошках: по своей природе они - опасные хищники. Многие люди не привыкли считать своего милого котенка серийным убийцей, но кошки есть кошки. Во многих уголках мира, включая Австралию, для кошек, которых выпускают погулять на ночь, действуют строгие правила, из-за того, что они слишком рьяно охотятся на грызунов и местных птиц.
Боб показал свою сущность. Его хладнокровие, скорость и точность поражали. Он точно знал, как и что делать. Это заставило меня снова задуматься о том, какую жизнь он вел до того, как появился в подъезде моего дома. Как ему жилось? Где он жил, и как ему удалось выжить? Приходилось ли ему выслеживать и есть добычу каждый день? Жил ли он когда-то дома или всегда был уличным? Как он стал тем котом, которого я знаю? Хотел бы я это выяснить. Я был уверен, у моего друга, уличного кота, нашлась бы в запасе пара историй.
В общем, у меня и у Боба было кое-что общее.
С тех пор, как я скатился к бродяжничеству, люди часто интересуются моей прошлой жизнью. «Как ты докатился до такого?» - спрашивали они меня. Некоторые из них были профессионалами. Я переговорил с десятками социальных работников, психологов и даже полицейских, которые допытывались, как меня занесло на улицу. А еще этим интересовались совершенно обычные люди.
Не знаю, почему люди с восхищением выслушивают истории о том, как другие люди скатываются на дно. Думаю, отчасти это что-то вроде: «Слава Богу, что это случилось не со мной», и осознание, что такое может произойти с каждым. Думаю, это заставляет людей ценить то, что они имеют. Заставляет их думать: «Может, я живу и не очень хорошо, но могло быть и хуже. Я мог жить, как этот бедняга».
Ответы, как люди, вроде меня, оказались на улице, конечно, всегда разные. Но, как правило, они имеют нечто общее. Часто главную роль в истории играют наркотики и алкоголь. Но во многих случаях дорога, приведшая их к жизни на улицах, берет свое начало из детства и отношений с семьей. И мой случай не стал исключением.
В детстве у меня не было родины, в основном потому, что я провел его, мотаясь между Великобританией и Австралией. Я родился в графстве Суррей, но, когда мне было три года, моя семья переехала в Мельбурн. К тому времени мои родители разошлись. Отец остался в Суррее, а мать, чтобы избавиться от плохих воспоминаний, приняла предложение «Rank Xerox», компании производящей оргтехнику, в Мельбурне. Она была хороша в своем деле и была одним из лучших продавцов компании.
Мать не любила сидеть на месте, и через два года мы переехали из Мельбурна в Западную Австралию. Там мы прожили три-четыре года, пока мне не исполнилось девять. Мне нравилось жить там. Мы жили в одном из бунгало, а позади каждого дома был разбит сад. Передо мной был огромный мир, в котором любой мальчишка был бы рад играть или изучать его. Мне нравились пейзажи Австралии. Беда была в том, что друзей у меня не было.
Я с трудом приспосабливался к новой школе, думаю, главным образом потому, что мы часто переезжали. Когда мне было девять, шансов на то, что я нормально устроюсь в Австралии, не осталось - мы переехали обратно в Соединенное Королевство, в Сассекс, недалеко от Хоршема. Я с радостью вернулся в Англию, и о тех временах у меня сохранились только хорошие воспоминания. Но стоило мне начать привыкать к жизни в северном полушарии, как мы полетели обратно в Западную Австралию. Мне тогда было лет двенадцать.
В тот раз мы осели в местечке под названием Квинс Рок. Думаю, с этого-то и начались мои проблемы. Из-за всех этих путешествий. Мы никогда не жили на одном месте дольше двух лет. Мама занималась перепродажей и постоянно передвигалась по стране. У меня никогда не было нормальной семьи, и я никогда не рос в одном месте. Мы вели своего рода цыганский образ жизни.
Я не психолог, хоть и немало перевидал их на своем веку, но я не сомневаюсь, что такое количество переездов не очень хорошо сказывается на растущем ребенке. Я оказался неприспособлен к нормальной жизни. В школе я с трудом заводил друзей, хотя и прилагал усилия. Я был слишком упрямым, чтобы произвести хорошее впечатление. А когда ты ребенок, это не очень-то хорошо. В результате все мои усилия приводили к противоположному результату: надо мной издевались в каждой школе. Особенно плохо было в Квинс Рок.
Я не мог избавиться от британского акцента и не желал никому уступать. Я был ходячей мишенью, в прямом смысле. Так что однажды мои одноклассники решили побить меня камнями.
Я не преувеличиваю. Квинс Рок неспроста назвали Квинс Роком, там повсюду лежали увесистые куски известняка, которыми и воспользовались дети. В общем, я получил сотрясение мозга.
Еще я в то время не очень-то ладил со своим отчимом, парнем по имени Ник. Подростком я считал его мудаком - так я его и называл. Мудак Ник. Мать познакомилась с ним, вступив в ряды полиции еще в Хоршеме, и когда она переехала в Австралию, он поехал с ней.
Пока я был подростком, мы так и продолжали вести кочевой образ жизни. Как правило, это было связано с многочисленными предприятиями моей матери.
Она была очень успешной женщиной. Одно время она записывала видео по обучению телемаркетингу. Какое-то время это приносило нам неплохой доход. Потом создала женский журнал «Горожанка», который расходился плохо. Иногда у нас было много денег, а порой их не хватало.
Но она была отличным предпринимателем - и бедствовали мы недолго.
Когда мне было около пятнадцати, я бросил школу - меня уже тошнило от издевательств, которым меня подвергали. И с Ником я по-прежнему не ладил. Я был очень независимым пацаном.
Я был «оторвой», которого никогда не было дома, и который не собирался слушать мать. Я не признавал никаких авторитетов. Так что не удивительно, что скоро я с завидным постоянством начал находить проблемы, справиться с которыми был не в состоянии.
Предсказуемо, что я увлекся наркотиками. Сперва я нюхал клей, наверное, чтобы уйти от реальности. К нему я так и не привык. Просто попробовал пару раз, увидев, как другой пацан это делает. Но это было только начало. Потом я начал курить дурь и нюхать толуол, промышленный растворитель, который добавляют в лак для ногтей и в клей. Всё это было связано, было частью одного цикла. Одно тянуло за собой другое, то следующее, и так далее.
Я был зол. Мне казалось, что я неудачник, растративший все шансы.
Говорят: покажите мне ребенка семи лет, и я покажу вам мужчину. Не уверен, что вы смогли бы предсказать мое будущее, увидев меня в семь лет, но когда мне было семнадцать, можно было легко догадаться, что ждет меня дальше. Я вступил на путь самоуничтожения.
Мать пыталась заставить меня бросить наркотики. Она видела, какой вред я наношу себе - даже больше, понимала, какие проблемы у меня будут, если не заставить меня отказаться от этих привычек. Она делала то же, что делают все матери. Шарила у меня по карманам в поисках наркотиков и даже запирала пару раз в спальне. Но дома у нас были замки с кнопками в центре. Я быстро понял, что их легко взломать простой заколкой. Я открывал их и выходил на свободу. Я не хотел, чтобы она опекала меня - ни она, ни кто-либо еще. Потом, мы, конечно, ругались, и это только ухудшало дело. Однажды мама потащила меня к психиатрам. И они диагностировали мне всё - от шизофрении до маниакально-депрессивного психоза и синдрома дефицита внимания и гиперактивности. Конечно, я думал, что всё это фигня. Я был подростком, который считал, что всё знает лучше всех. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что мать беспокоилась обо мне. Она наверняка чувствовала себя бессильной и приходила в ужас от понимания, что со мной происходит. Но я не обращал внимания на чувства других. Мне было на всех плевать, и я никого не слушал.
Отношения между нами еще больше испортились после того, как я пожил в христианской благотворительной организации. Я каждый день сбегал оттуда, принимал наркотики и играл на гитаре. Может, всё было в другом порядке, не помню.
В восемнадцать лет я заявил, что собираюсь вернуться в Лондон и пожить со своей сводной сестрой по отцу. Это положило начало моему падению.
В то время я выглядел и вел себя как обычный подросток. Мать повезла меня в аэропорт. Мы остановились на светофоре, и я выскочил наружу, чмокнув ее в щеку и помахав на прощание. Мы оба думали, что я уезжаю на полгода. Таков был план. Я собирался задержаться в Лондоне на шесть месяцев, пошататься по городу со сводной сестрой и исполнить заветную мечту стать великим музыкантом. Но все пошло не так.
Сначала я остановился у сводной сестры в южном Лондоне. Ее муж не сильно обрадовался моему приезду. Как я уже говорил, я был мятежным подростком, который одевался, как гот, и наверняка был настоящей занозой в заднице, особенно учитывая то, что я нигде не работал.
В Австралии я работал в сфере IT и продавал мобильные телефоны, но в Соединенном Королевстве не смог подыскать достойную работу. Сперва я устроился барменом. Но их не устроила моя внешность, и на Рождество 1997 года меня уволили, свалив на меня чужие косяки.
Но им было мало и этого. Они написали на биржу труда, будто я хотел бросить работу, и я лишился льгот, на которые мог рассчитывать по праву рождения.
После этого зять окончательно ополчился против меня. Наконец, они с сестрой выставили меня из дома. Я отыскал отца, даже встретился с ним пару раз, но скоро стало ясно, что мы не находим общий язык. Мы едва знали друг друга, поэтому о совместном житье не могло быть и речи. Я шатался по друзьям и спал то на полу, то на диванах. Довольно скоро я стал бродягой, таскался со своим спальником по разным квартирам и норам Лондона. Потом, когда меня стали выгонять из квартир, я перебрался на улицы.
Там опуститься на дно было проще простого.
Жизнь на улицах Лондона лишает тебя достоинства, личности - всего, что ты имеешь. Но хуже всего, что она меняет мнение людей о тебе.
Они видят, что ты живешь на улице, и перестают относиться к тебе как к человеку. Они не хотят иметь с тобой ничего общего. Вскоре у тебя просто не остается друзей. Когда я спал на улице, мне удалось устроиться на работу разнорабочим, грузчиком в ресторан. Но когда они узнали, что я бездомный, меня уволили, хотя я не сделал ничего плохого. Если ты бездомный - у тебя нет никаких шансов.
Единственное, что могло спасти меня - это возвращение в Австралию. У меня был билет, но за две недели до вылета я потерял паспорт. У меня не осталось документов, и не было денег, чтобы получить новые. Надежда вернуться домой в Австралию испарилась. В некотором роде, я и сам исчез.
Следующим этапом моей жизни стал туман из наркотиков, алкоголя и мелких правонарушений - ну, и безнадежности. Усугубляло дело и мое пристрастие к героину.
Сперва я брал его, просто чтобы лучше спать на улице. Это был наркоз от холода и одиночества. Он уносил меня в другой мир. К несчастью, я продал ему и душу. К 1998 году я полностью зависел от него. Наверное, пару раз я был близок к смерти, хотя, так как я почти все время был в наркотическом опьянении, не могу за это ручаться.
За все это время мне даже в голову не пришло связаться с кем-то из моей семьи. Я исчез с лица земли, но мне было пофигу. Я был слишком занят тем, чтобы выжить. Даже теперь, вспоминая все это, я с трудом могу представить, через какой ад прошли мои родители. Наверное, они с ума сходили от беспокойства.
Год спустя после моего прибытия в Лондон (и девять месяцев после того, как я очутился на улице), до меня начало доходить, как волновались мои родные.
Когда я приехал в Лондон, я связался с отцом, но потом несколько месяцев не разговаривал с ним. Но как-то на Рождество я решил позвонить. Трубку взяла его жена - моя мачеха. Он отказался подойти к телефону и заставил меня ждать несколько минут - так он был зол на меня.
- Где, блядь, тебя носит? Знаешь, как мы волновались о тебе, - сказал он, когда взял себя в руки настолько, чтобы все же поговорить со мной.
Он не стал выслушивать мои жалкие оправдания, только орал на меня.
Он рассказал, что моя мать связалась с ним, отчаянно пытаясь выяснить, где я. Это было главным доказательством, что она беспокоилась. Они с отцом вообще не разговаривали. Он кричал на меня, наверное, минут пять. Теперь я понимаю, что это была смесь облегчения и злости.
Наверное, он решил, что я умер; в какой-то мере я и был мертв.
Этот период моей жизни продолжался около года. В конце концов, я прибился к общественной организации, помогающей бездомным. Я останавливался в разных ночлежках.
«Connections», недалеко от Сент Мартин Лэйн, был одной из них. В то время я ночевал прямо на земле на рынке по соседству.
Тогда я уже попал в список «жилья для бездомных», который давал мне право на получение «защищенного жилья». Проблема была в том, что большую часть предыдущего десятилетия я жил в ужасных общагах, ночлежках, где давали постель на ночь и кормили завтраком, и в домах, где мне приходилось соседствовать с героиновыми наркоманами и любителями крэка, которые воровали всё, что не было прибито к полу. Все, что у меня было, украли в одном из таких домов. С тех пор я прятал все свое имущество под одежду и спал так. Единственное, о чем я думал - как выжить.
Безусловно, мое пристрастие к наркотикам только усугубилось. Когда мне было лет двадцать шесть, все стало настолько плохо, что я попал в реабилитационный центр. Я провел там пару месяцев, приходя в себя, а потом вступил в программу реабилитации наркоманов. На какое-то время ежедневные поездки в аптеку и, раз в две недели, на автобусе в Камден, чтобы избавиться от наркотической зависимости, стали самым главным в моей жизни. Они стали моим рефлексом. Я вставал с постели и делал всё на автопилоте, словно в тумане, в котором я, честно говоря, и находился большую часть времени.
Несколько раз я ходил на консультации. Я бесконечно говорил о моей зависимости, о том, как она началась, и как я собираюсь с ней покончить.
Легко придумать оправдание наркомании, но я знал, что причина во мне. Абсолютное одиночество. Героин позволял мне забыть о моей изолированности, о том, что у меня больше не было семьи и друзей. Я был сам по себе и, каким бы странным и непостижимым это не показалось бы окружающим, героин был моим единственным другом.
В глубине души, однако, я знал, что он меня убивает - в буквальном смысле. В общем, в течение нескольких лет я перешел с героина на метадон, синтетический опиоид, который используется в качестве заменителя в процессе реабилитации морфиновых и героиновых наркоманов. К весне 2007 я решил отказаться и от метадона и уверенно шел к этому.
Переезд в квартиру в Тоттенхэме был ключевой частью этого процесса. Это был обычный многоквартирный дом, в котором жили обычные люди. Я знал, что там у меня появится шанс вернуть жизнь в нужное русло.
Чтобы заплатить за квартиру я стал зарабатывать тем, что играл для прохожих у Ковент-Гарден. Получал я немного, но это позволяло купить еду и оплатить газ и электричество. А еще это помогло мне не сдаться. Я знал, что это шанс изменить мою жизнь. И знал, что в этот раз я его не упущу.
Если бы я был кошкой, это была бы моя девятая жизнь.
