"Королёк Птичка-певчая" Решад Нури Гюнтекин

***

После этого происшествия счастливая вдовушка перестала появляться у нас в доме. Что касается Кямрана, то, я чувствовала, он побаивается меня. Всякий раз, возвращаясь из Стамбула, он привозил мне подарки: то разрисованный японский зонтик, то шелковый платок или шелковые чулки, то туалетное зеркало сердечком или изящную сумочку... Все эти безделушки больше предназначались взрослой девушке, чем проказливой девчонке.
В чем же был смысл этих подношений? Не иначе, он хотел задобрить Чалыкушу, зажать ей рот, чтобы она никому ничего не разболтала!
Я была уже в том возрасте, когда мысль, что тебя помнят, не забывают, доставляет удовольствие. Да и красивые вещи мне очень нравились. Но мне почему-то не хотелось, чтобы Кямран или кто-нибудь другой знал, что я придаю значение этим подаркам. Если в пыль падал мой зонтик, разукрашенный бамбуковыми домиками и косоглазыми японками, я не спешила его поднимать, и тогда одна из моих тетушек выговаривала мне:
– Ах, Феридэ, вот как ты ценишь подарки!
Среди подношений Кямрана была сумочка из мягкой блестящей кожи. Невозможно передать, какое наслаждение мне доставляло гладить ее рукой, но однажды я сделала вид, будто хочу набить ее сочными ягодами. Ну и крик подняли мои тетушки!..
Была бы я похитрее, то, наверно, еще долго пользовалась бы испугом Кямрана и выманивала у него всякие безделушки.
Я очень любила подаренные им вещички, но иногда мне хотелось разорвать их, растерзать, швырнуть под ноги и топтать, топтать в исступлении. Мое отвращение, моя неприязнь к кузену не ослабевали.
Если в прежние годы приближающийся отъезд в пансион«вызывал во мне грусть, то на этот раз я, наоборот, с нетерпением ждала момента, когда расстанусь со своими родственниками.
В первый же воскресный день после возобновления занятий нас повели на
прогулку к Кяатхане(Кяатхане – речка в название района в окрестностях Стамбула).Сестры не любили долгие прогулки по улицам, но в этот вечер мы почему-то задержались до темноты.
Я плелась в самом хвосте. Вдруг смотрю, вокруг никого нет. Не понимаю, как я умудрилась так отстать и меня никто не хватился. Сестры, наверно, думали, что я, как обычно, иду впереди всех. Неожиданно возле меня вырос чей-то силуэт. Присмотрелась: это Мишель.–   Чалыкушу! Ты?! – удивилась она. – Почему так медленно плетешься? Почему одна?
Я показала на свою правую ногу, перевязанную у щиколотки платком.
– Разве ты не знаешь? Когда мы играли, я упала и разбила ногу.
Мишель была славная девушка. Ей стало жаль меня, и она предложила:
– Хочешь, помогу тебе?
– Уж не собираешься ли ты предоставить в мое распоряжение свою спину?
– Конечно, нет. Это невозможно... Но я могу взять тебя под руку. Что ты скажешь?.. Нет, нет, по-другому... Положи мне свою руку на плечо. Держись крепче, я обниму тебя за талию. Так тебе будет легче. Ну как? Меньше болит?
Я послушалась Мишель, – действительно, идти стало легче.
– Спасибо, Мишель, – улыбнулась я. – Ты замечательный товарищ!
Немного погодя Мишель сказала:
– А знаешь, Феридэ тоже влюбилась и делится с Мишель своими секретами.
Я остановилась.
– Ты это серьезно говоришь?
– Ну да...
– В таком случае отпусти меня. Немедленно!Я сказала это повелительным тоном командира, отдающего приказ.
– Ах, большая глупышка! – засмеялась Мишель, не отпуская моей талии. – Неужели ты не понимаешь шуток?
– Глупышка? Это почему же?
– Неужто девочки не знают тебя?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Да ведь все знают, что у тебя не может быть романов. Виданное ли дело – любовная интрижка у Чалыкушу!
– Это почему же? Вы считаете меня некрасивой?
– Нет. Почему некрасивой? Ты очень даже хорошенькая. Но ты ведь... глуповата... и неисправимо наивна.
– Ты действительно так думаешь обо мне?
– Не я одна, все так думают. Девочки говорят: «В любовных делах Чалыкушу настоящая gourde...»
В турецком языке я не блистала. Но французское слово gourde мне было знакомо: «фляга», «кувшин», «баклажка», – словом, во всех значениях вещь мало поэтическая. К тому же нельзя сказать, чтобы моя плотная, приземистая фигура чем-то не напоминала один из подобных сосудов. Какой ужас, если вдобавок к «Чалыкушу» мне прилепят еще и прозвище «gourde»! Надо во что бы то ни стало спасать свою честь.
И тут я положила голову на плечо Мишель – манера, заимствованная от моих подруг, – потом, бросив на нее многозначительный взгляд, печально улыбнулась.
– Ну что ж, можете так думать...
Мишель остановилась и изумленно глянула на меня.
– Это говоришь ты, Феридэ?
– Да, к сожалению, это так, – кивнула я и глубоко вздохнула, чтобы моя ложь выглядела более правдоподобной.
Теперь Мишель от удивления даже перекрестилась – Это прекрасно, чудесно, Феридэ! Но только очень жаль, я никак не могу тебе поверить!
Бедняжка Мишель была такой страстной почитательницей любовных историй, что ей доставляло удовольствие быть даже просто свидетелем сердечных переживаний других. Но, увы, я так мало еще сказала, что она не решилась мне поверить и открыто выразить свою радость.
Впрочем, я, кажется, зашла в своих признаниях слишком далеко. Отступать было бы просто нечестно.
– Да, Мишель, – подтвердила я, – я тоже люблю!..
– Всего-навсего только любишь, Чалыкушу? – Ну, разумеется, не без взаимности, grande gourde.
Итак, я возвратила Мишель прозвище «gourde», которым она меня только что наградила, да еще в превосходной степени, и ей не пришло в голову возразить: «Это ты gourde. Это твое прозвище».
Стоит начать лгать, как сразу же удается еще больше расположить к себе человека. Вот чудо! Теперь Мишель поддерживала меня за талию еще нежнее.
– Расскажи, Феридэ... Расскажи, как это было. Выходит, и ты тоже... Правда, любить – это чудесно, не так ли?
– Конечно, чудесно...– А кто он? Он очень красив, этот юноша, которого ты любишь?
– Очень красив...
– Где ты с ним встретилась? Как вы познакомились?
Я не отвечала.
– Ну... не скрывай...
Я прямо из кожи лезла, чтобы не скрывать. «Ах, что придумать? Что сказать?» Но мне ничего не приходило в голову. Нужен возлюбленный, который существует на самом деле, чтобы поразить всех моих подруг. А ведь так трудно, так невероятно трудно найти... хотя бы даже просто в воображении!
– Ну, Феридэ, не тяни. А то я всем скажу, что ты пошутила со«мной.
Мне сразу стало не по себе. Пошутила? Не дай господи! Тогда прозовут не только «фляжкой» или «кувшином»! Я тут же решила: Надо срочно сочинить любовную историю, от которой бы у Мишель дух захватило».
Как вы думаете, кого я представила Мишель в качестве своего возлюбленного?.. Кямрана!
– У нас роман с кузеном... – сказала я.
– Это тот светловолосый юноша, которого я видела год тому назад у нас в прихожей?
– Ну да...
– Ах, он такой красивый!
Я вам уже сказала, что Мишель была помешана на любовных историях. За все время Кямран навестил меня в пансионе раза два-три. Очевидно, Мишель почуяла присутствие в пансионе молодого человека, как кошка мясо, и тайком подсматривала за нами, когда мы болтали в прихожей. Как странно, не правда ли?
На небе зажглись звезды. Стояла осень, но было тепло; казалось, что в воздухе пахнет нескошенной травой.
Я всем телом навалилась на Мишель, моя щека была крепко прижата к ее щеке. Я принялась рассказывать ей историю своей несуществующей любви:
– Была ночь еще более прекрасная, чем эта. Мы покинули нашу шумную компанию, которая осталась у дома. Я шла впереди, мой кузен сзади... Он говорил мне красивые слова. Сейчас я не в состоянии повторять их, просто не хочу... Оглушительно трещали кузнечики. Мы шли и шли... Аллеи, по которым мы проходили, были залиты лунным светом. Потом мы оказались в тени деревьев затем снова под светом луны, чтобы через минуту опять погрузиться в темноту...
– Господи, какой у вас большой сад, Феридэ! – вставила нетерпеливая Мишель.
Я испугалась: «Может, у меня получается неестественно?»
– Не такой уж он большой. Просто мы не торопились, – продолжала я. – Наконец мы очутились... в конце сада, у забора, отделяющего нас от соседей, где растет огромная чинара. Дойдя до нее, мы остановились. Я привстала на цыпочки и сделала вид, будто смотрю через забор. Мой кузен нерешительно потирал руки, словно хотел что-то сделать и не мог осмелиться...
– Но ведь ты смотрела в соседский сад! Как ты могла все это заметить?
– На забор падала тень кузена, мне было все видно.
Очевидно, я неплохо вошла в роль: тело мое вздрагивало, голос прерывался, на глаза набегали слезы.
– Ну, а дальше, Феридэ, дальше... – Потом вдруг кузен схватил меня за руки...
– Ах, как чудесно! Дальше...
– Дальше? Откуда я знаю...
– Боже, ты остановилась на самом интересном месте!
– Потом вдруг на дереве закричала какая-то птица, гадкая, отвратительная птица... Мы испугались и убежали.
Я не смогла сдержать слез, припала к груди Мишель и разрыдалась.
Неизвестно, сколько бы я так плакала, но, к счастью, наше исчезновение было замечено. Послышались крики девочек, нас разыскивали:
Мишель откликнулась: – Идем!.. Мы не можем быстро!.. У Чалыкушу болит нога!..
– Ты правильно сказала, Мишель... И я плачу именно поэтому. Теперь мы можем пойти быстрее...