актриса бродвея

По вечерам, в среднем три часа, я до безумия люблю актрису мюзиклов.

Когда Бродвей пылко хватает меня в свои объятия, на сцене живёт она — до кончиков пальцев идеальная Айрин. Её голос сплетается с мелодиями, которые я практически не слышу; в её глазах пляшет огонёк, на грани безумия; её движения то резкие, сумасшедшие, то плавные и грациозные. Она заставляет зрителя то любить её, то ненавидеть, то страстно хотеть. Приковывает своими цепями-движениями и испепеляет пламенем-взглядом. Айрин живёт здесь: в каждой мелодии, в каждом танце, в каждой роли.


По ночам, в среднем час, я бесконечно люблю незнакомку без имени.

Когда стрелка циферблата переступает полночь и я тону в прокуренных кабаках — за самым дальним столиком незнакомка тушит четвёртую по счёту сигарету. Чёрное платье слишком короткое, но она и не стесняется. Глаза смотрят в никуда, а вызывающе-красные губы слишком соблазнительно обхватывают сигаретный фильтр. И никто не увидит этих слёз, спрятанных за табачным дымом, которые она запивает виски. Девушка оставляет в кабаках свои боли, только никто этого не заметит за пятьдесят баксов. Она уходит так же незаметно, как и приходит — будто в любой момент готова раствориться в прокуренном жизнями воздухе.


По утрам, в среднем два часа, я до дрожи люблю милую соседку Бэ Джухён.

Когда утро заглядывает в мои окна и ласково разливает тепло, Бэ Джухён из соседней квартиры заваривает самый лучший в мире кофе. В её волосах беспорядочно путаются солнечные зайчики, и улыбка у Джухён — солнце. Приветливо машет мне с соседнего балкона и громко-громко приглашает на кофе. От неё пахнет лавандой и, кажется, счастьем. Джухён разговаривает перезвоном колоколчиков, отчего её истории, даже самые странные, я слушаю с интересом. А ещё Бэ Джухён печёт булочки, и я бы ел их всю жизнь, если бы она мне их пекла каждый день.


Каждый день, в среднем вечность, я до беспамятства люблю её — бесконечность.