Я действительно хочу уйти

ТЕССА

СЛУЧАЙ 5

Сначала это были просто шутки. Просто мысли, которые забывались с невероятной скоростью и отходили на второй план.
До сегодняшнего дня это все было лишь задумкой, но сейчас, когда под подушкой лежит целая пачка снотворного, мысли преобретают очертания.

Сейчас, когда слезы окончательно добили меня, мне стало немного лучше. Слезы, как лекарство от боли, но ненадолго.

Сейчас, когда мой взгляд сосредоточен на отражении в зеркале, я чувствую себя ущебной. Ничтожной. Неидеальной.

Сейчас, когда у меня ничего не осталось, кроме как самой себя, в голову прилетела мысль о самоубийстве.

Не верю, что я решилась просто сдаться и уйти. Это непохоже на меня.

Люди говорили мне, что я сильный человек и всегда всего добьюсь, но почему эти люди не копали глубже? Почему, когда я просила их поговорить со мной о чем-то большем, они отворачивались и невольно отвечали одну и ту же, ядовитую фразу: «Я занят».

И чем больше они были заняты, тем усилинее была занята и я. Только не работой, не учебой, а грустными мыслями.

Прошу, выслушайте меня. Выслушай хотя бы ты... Как же мне плохо.

Я ненавижу розовый цвет. Потому что вся моя комната - это смесь алых, розовых и красных оттенков. До тошноты.
Почему же я прицепилась к такой мелочи... Может, потому что моя комната, где я проводила большую часть в раздумьях о моем самоубийстве, так и осталась мне противна.

Огни гирлянд переливаются, и я улыбаюсь. Не знаю почему, но я всегда любила смотреть на эти огни.
Наверное, потому что они ассоциировались у меня с Рождеством, которое мы провели во Франции год назад.
Мамочка, папочка, мы ведь тогда были счастливы? Вы ведь тогда любили меня такой, какая я есть. Но почему же сейчас все поменялось? Что случилось с нашей семьей?

Почему папа задерживается после работы?

Почему ты, мама, ужинаешь одним вином и постоянно плачешь? И я ведь хотела, чтобы мы открылись друг другу, но ты, подняв этот чертов бокал с пупурным вином, произнесла что-то вроде: «Тесса, мне сейчас не до тебя. Иди к себе. Оставь меня, пожалуйста».

И я оставила тебя, потому что почувствовала себя отверженной.

Все всегда говорили мне, что я безумно красивая. Блондинка с голубыми глазами. Классика.
Сначала я была рада тому, что меня окружают люди, засыпывающие комплиментами. И как же стало одиноко, когда эти же люди посчитали меня лишь красивой «оболочкой» с пустотой внутри. Но ведь это не так.
Совсем скоро мне надоело быть обьектом, на который можно лишь посмотреть.

Я скажу лишь одно: боюсь боли. Адской боли, которая будет сопровождать меня вплоть до самой смерти.

Никто и не мог подумать, чтобы я держала у себя под подушкой упаковку «Донормила». Но сейчас самое время для того, чтобы раз и навсегда покончить с этой жалкой жизнью.

Я сыплю в руки горсть таблеток. Их всего тридцать - слишком много, или мало? Я не разбираюсь в этом. Я даже не обращалась за информацией в Интернет, потому что последние два дня мне ничего не хотелось делать, как валяться на кровати и пытаться переубедить собственные мысли. Забавно, но я правда верила в то, что смогу поменять мнение и начать жить.

Тридцать таблеток лежат у меня на ладони. Я смотрю на них и все еще не могу понять то, что это самое настоящее перевоплощение смерти.

Почему-то сейчас я вспомнила об одной книге, которую прочитала совсем недавно: «Тринадцать причин почему». Я искала ответ в ней. Ответ на самый главный вопрос для меня, - как начать жить? Не существовать, а именно жить с любовью к жизни, к себе и к людям.
Но я так и не нашла ответа. Зато там была очень хорошая фраза. Вот лишь ее концовка:

«... самоубийц никто не любит»

Да, так и есть. Никто не любит их и уже никогда не поймет.

Но достаточно раздумий... Я подношу руку с горстью снотворного к губам. Чувствую этот запах лекарств и глотаю их всех до единой. После этого я валюсь на кровать и закрываю глаза. Легкую дремоту, что настигла меня за пару минут неожиданно прерывает запах тошноты. И меня начинает рвать. Вся кровать за считанные секунды пачкается, а комната наполняется этим ужасным, противным запахом.

Я бегу в ванную, держась одной рукой за живот, другой за волосы. Меня все еще рвет по пути.

Как же противно. И как же было глупо подскользнуться на скользкой плитке, упав и ударившись головой об угол ванны.

И теперь я лежу, уже смирившись с тем, что захлебываюсь в этой безудержной рвоте. Вся моя одежда и всё вокруг оказалось в содержимом моего же желудка.

Я не знала за что ругала себя больше в тот момент, когда тихо и мучительно умирала: за то, что не приняла противорвотные средства, или

же за то,

что решила

убить себя.