Потемневшее уже как несколько часов небо озарилось мерцанием звёзд, приманивающих к себе взгляды любопытных ребят, наблюдающих за зрелищем кто откуда: из окон домов, дворов или уличных закоулков. Некоторые из них тайно выбегали из дома, пользуясь недостаточным контролем со стороны родителей, хотя знали, что потом, если их поймают, им немало за такое влетит. Небо было одним для всех: и для них, восторгающихся красотой, и для юноши, с грустью смотрящего на серую стену перед собой. В голове Ньюта не было ни одной приятной мысли – все они крутились вокруг мрачной точки там, где собиралось самое плохое, что он успел пережить за свои довольно малые годы.
Ночь не приносила ему облегчения. В это время суток Ньют особенно сильно чувствовал, что когда-то остался один, и никто с ним рядом больше не будет. Он сидел на грубой подстилке, покрывающей холодный пол, и хмурился при каждом воспоминании, которое омрачало его и без того ужасную жизнь. Тишину в комнате нарушало два звука: его дыхание и ворчание во сне женщины, которая приходилась ему тётушкой. Человеком, который никак не являлся ему родным, но остался единственной опорой после смерти его родителей.
Где-то вдалеке, посреди звёзд, ярко вспыхнула искра, вмиг пришедшая в движение. Восторженные детские оклики одновременно стали доноситься с разных сторон поселения, один за другим они, показывая пальцем в небо и прикрывая от удивления рот рукой, смотрели на небесное тело, стрелой разрезающее ночной небосклон. Ньют даже не двинулся с места. Маленькое окошко, и без того мало что позволявшее рассмотреть из происходящего снаружи, не было ему интересно. Суетное движение мыслей, накрывшее его волной, унесло юношу в царство беспокойных снов, тесно граничащих с часто посещавшими его кошмарами.
Избитая дорога мостовой под нахлынувшим дождём казалась ещё более серой и неприметной. Скользкие камни, один рядом с другим, выстраивались в неровный ряд, норовя заставить споткнуться любого невнимательного прохожего. Ряды людей редели с каждой минутой: все прятались кто куда, от зарядившего на всю мощь ливня. Только белокурый мальчишка бежал, куда глаза глядят, пытаясь разобрать хоть что-то сквозь пелену выступивших на глазах слёз. Приглушённые всхлипы вырывались из груди всё чаще, и он просто остановился, запрокинув голову наверх и сжав веки. Небесные потоки, низвергнутые на землю, ничуть не жалели ткань его прохудившейся одежды, ставшей похожей на серые, потрёпанные лохмотья. Они свисали с него бесформенной тряпкой, местами на которой виднелись дыры. Но мальчик не обращал на это внимания. Он не чувствовал ничего, кроме ужасной боли, пронзившей его сердце в ту минуту, когда он увидел, как его мать, не увернувшаяся от очередного удара обезображенного мужчины, не удержалась и упала на бок, ударившись головой. Никто ей не помог, а она больше не встала. И он тоже не мог ей помочь, потому что мнением отбросов общества никто не интересовался. В эту секунду он последний раз видел её, свою родную душу. А может, уже и не душу, а всего лишь безжизненное тело, которое она покинула от голода и болезни. Мальчишка всхлипнул и опустился на колени, свесившись между перилами. Тёмное небо покрылось чёрным, ночным оттенком. Дождь не уступал свои позиции, со всей яростью низвергаясь на землю. Белокурому хотелось закрыть глаза и больше не открыть. Ему страшно хотелось прыгнуть, и он опустил ноги, позволив телу скользнуть вниз, с холодного камня, в сильные потоки вод.
Ньют очнулся от собственного крика, раздиравшего его горло во сне, когда он падал в воду. Когда он не пытался ей воспротивиться, потому что не умел плавать, а её волны только и делали, что накрывали его с головой, заталкивая в свои глубины. Вокруг по-прежнему была темнота, а он так же лежал на холодном полу заброшенной каморки. Подстилка комком валялась где-то сбоку, а за стеной слышался звук сильных дождевых капель, барабанящих по любой препятствующей им поверхности.
Ньют выдохнул и прислушался к тишине. В ушах всё ещё звучал глухой стук беспокойного сердца, пропускающего удары в секунду, когда юноше вспоминался недавний кошмар. Он поморщился от осознания того, какой сложный предстоит день в эту погоду, но тут же отбросил глупые мысли о том, что у него есть выбор, идти или нет. Потому что для таких как он, выбора никогда не существовало. Ньют должен был выживать. Спасать себя и тётушку, которая когда-то спасла его.
Так проходил день за днём, год за годом. Одни сутки плавно перетекали в следующие, ничем не отличающиеся от предыдущих. Время шло своим чередом, и Ньют уже принял всё за само собой разумеющееся, пока однажды поздней ночью не открыл дверь и не увидел в каморке двоих человек. Мистер Эдисон. Ньют знал его как одного из лучших врачей, известных на то время в Лондоне. Молодой человек все свои силы отдавал в помощь людям, насколько бы чудовищно огромной эта помощь ни казалась. Но сегодняшний день был каким-то другим, Ньют это чувствовал. Приветливый мистер Эдисон не улыбался, как это можно было видеть обычно. На лице его царило неподдельное беспокойство, смешанное с тревогой и начинающейся паникой. Как только Ньют оказался в двери, юный врач тут же вскочил и метнулся в его сторону, вытолкнув наружу, и приказал оставаться там до тех пор, пока он сам не выйдет. В недоумении юноша уставился на захлопнувшуюся дверь, которую и так можно было бы выломать при старании. Но он почему-то не собирался этого делать. Даже самое кратковременное общение Томаса с ним доставляло Ньюту радость и душевное тепло. Откуда – он сам не мог понять.
Прошло немало минут, а может, и часов. Ньют потерял счёт времени, да и не следил, в пол глаза задремав, облокотившись спиной о стену. Скрип двери и несколько негромких шагов разорвали пелену чуткого сна, и белокурый вмиг открыл глаза, уставившись на присевшего на корточки напротив него Томаса. Брюнет ничуть не смягчился во взгляде. Он лишь смотрел на Ньюта, словно выискивая в нём что-то похожее на подтверждение, что тот готов принять правду, какой бы она ни была. Тишина затянулась надолго. И только через несколько минут мистер Эдисон смог взять себя в руки. Поднявшись на ноги, он протянул юноше руку, за которую тот, не зная зачем, но схватился и выровнялся в росте, став напротив Томаса.
– Мистер Эдисон? – он окликнул врача, который каким-то невидящим взором смотрел поверх его плеча. – Вы что-то хотели...
– Пандемия, Ньют, – приглушённый тон, которым было произнесено первое слово, ударил по юноше сильнее, чем все самые худшие ожидания новостей. – Её не спасти. И ты в опасности.
Повисла гробовая тишина. Ньют вдруг решил, что стоит поверить в чудо. Глупая мысль пустила корни в его голову, и когда он услышал повторный оклик Томаса, ему показалось, что всё это – всего лишь никчемные новости, и он заработает, и он вылечит матушку, и он всё сможет, главное верить... Но Томас не унимался. На все отрицания Ньюта он уговаривал того перейти в отдельное укромное место, где он может обеспечить ему спокойную жизнь без вероятности заражения, он пытался убедить его, что нет лучше возможности, чем просто уйти, не подвергая себя опасности. Но Ньют качнул головой. Напряжённая пауза застряла между ними, когда Томас смотрел Ньюту в глаза взглядом, полным решимости помочь, а в ответ видел только безучастность и смирение под волю судьбы. Эдисон сомкнул на пару секунд глаза и потёр переносицу. Спустя мгновение он холодно произнёс то, после чего в случае отказа пообещал себе уйти и больше не возвращаться. Он знал, что произойдёт, если Ньют не согласится. Он понимал, что больше не увидит его живым.
– Ты убьёшь заодно и себя. Не делай этого, Ньют. Прошу тебя.
Светловолосый резко умолк. Все хаотичные мысли о том, как он сможет пересилить случившееся, подверглись огню сомнения, которое посеял в его сердце Томас. Они были сожжены дотла и развеяны по пустынному ветру. Ньют остался обезоружен, не в силах хотя бы что-то возразить. Где-то в глубинах израненной души колыхнулся слабый огонёк надежды, что он кому-то нужен, и пусть это просто врач, который появляется у них чаще обычного, а точнее – на самом деле он не должен был появляться у них никогда... Пусть это просто юный специалист, Ньюту всё равно. Он благодарен и за это.
Он перестал вести счёт времени своего проживания в других, пусть и скромных, но безопасных условиях. Томас, по сравнению с любым представителем населения, был обеспечен многим, о чём другие могли только во снах мечтать. Если не каждый день, то через день Ньют пытался выбить из Эдисона информацию о том, как там его тётушка, но получал общие ответы, ничего особо для него не означающие. Томас всячески уклонялся от подробных разговоров, и озадаченность на его лице резко сменялась теплотой и радушием, как только он при возвращении встречал Ньюта, ожидающего хоть какую-то воодушевляющую новость.
Улицы города с каждым днём мрачнели, оставляя на своих просторах мучающихся людей, умоляющих о смерти, которая от них давно уже отвернулась. Ньют по привычке не выглядывал в окна, уже не столько не интересуясь происходящим, сколько боясь его. Томас говорил опасаться выходить из дома без его на то разрешения. Ньют беспрекословно послушался. И всё-таки что-то внутри мучило его, копошащееся любопытство не давало покоя, и каждый день Ньют пересиливал самого себя, когда жаждал ответов на вопросы, но не получал их, а потом думал искать их сам. Так шло по чёртову замкнутому кругу.
Опомнился светловолосый, когда получил пощёчину не ясно, по какой причине. Перед затуманенным взором находился Эдисон, активно жестикулирующий и что-то говорящий, но Ньют не слышал его. Мутная, ещё сонная дымка, накрывала собой его сознание. Он ещё не понимал, видит ли сон, или всё же захлебнулся наконец-то в своём самом ужасном за всю жизнь кошмаре, и теперь видит ангела. Дрожь в теле не унималась, хотя разум потихоньку прояснялся, и Ньют тщетно пытался себя утешить, обхватив себя руками и поглаживая. Сон казался настолько реальным, и каждый раз в нём он старался утонуть, всё глубже ныряя, вопреки тому, что не умеет плавать. Всё глубже и глубже.
– Ньют, – успокаивающий шёпот мягко возвращал его из омута угнетающих воспоминаний, и светловолосый невольно, словно с нескончаемой жаждой, повернулся к источнику этого притягивающего к себе спокойствия, и встретился со взглядом янтарных глаз, о цвете которых он мог сказать, потому что видел их на свету. Сейчас же они потемнели, как и время на улице. – Ньют, ты слышишь? Что бы ни случилось – я не оставлю тебя.
Он кивнул. Глупо хотелось верить, что всё, что он сейчас слышит – это правда. Ньют слабо улыбнулся и вдруг осознал, что дрожь в теле успокоилась, как только необычное ощущение накрыло его с новой силой неизвестных чувств – его губ коснулись губы Эдисона.
Светловолосый коротко вздохнул, к своему удивлению поняв, что не хочет отстраняться. Казалось, он ждал этого момента, но сам не мог себе в этом признаться. Подавшись навстречу Томасу, он подвинулся всем телом, отстранившись от стены, чтобы быть как можно ближе к брюнету. Руки потянулись к плечам напротив и замкнулись замком за шеей, весь мир, который беспокоил его каждый день, сошёлся в одной точке, из которой исходили волны спокойствия, умиротворения. Томас не отдалился. Взяв лицо Ньюта в свои руки, он целовал его нежно, мягко, так, как только мог, чтобы вселить уверенность и уничтожить угнетающие страхи. Ньют, сам не понимая, как, позволял себе отдаваться, пробовал чужие губы на вкус, на мягкость, на нежность, скользил по ним языком, приоткрывая рот и позволяя делать то же самое с собой, будучи ведомым каким-то неизведанным, но до жути притягательным желанием. На несколько минут он мог себе позволить забыть обо всём, что беспокоило его каждый день, потому что он чувствовал себя нужным. Он чувствовал, что ему кто-то нужен.
Впервые он смог назвать своё существование жизнью. Ньют мог бы поверить в сказку, он хотел бы это сделать, но несмотря на это, каждый день он прислушивался к ужасающим звукам, леденящим душу. Звукам, которые приглушали на улицах, а тех, кто их издавал, насильно куда-то уводили. Он подозревал что-то неладное. Пандемия. Ньют был уверен, что Томас не ошибался, и от этого становилось ещё страшнее. Неведомая сила толкала его выведать, что происходило с его тётушкой. Пасмурным днём он выскользнул из дома, оставленного по неосторожности открытым, и последовал туда, откуда Томас всеми силами его спас.
Она была бессильна. Волосы, чёрные как смоль, слиплись, и падали на плечи тёмными верёвками. Иссушенное лицо, впалые щёки, пустые глаза – всё это обескуражило Ньюта, пришедшего в свой дом. Женщина лежала на покрывале и только тянула к нему свои руки, когда он сделал к ней шаг. Сухие губы что-то быстро шептали, но он не мог разобрать, что. Рукава чёрного балахона, местами порванные, открывали поражённые участки неестественно потемневшей кожи, которую, как юноше показалось, выжигали. Он рванул к ней, ни о чём больше не думая, и сгрёб практически в охапку, обхватывая наполовину безжизненное тело в попытках удержать в нём эту жизнь. Она никак не отреагировала. Ньют думал, что она просто не могла ответить. Пока не увидел, как безвольно опустилась её рука, которую он держал в своих ладонях. Он не смог её спасти.
Дальше он ничего не смог запомнить. Все мысли мелькали одна за другой, картинки менялись, всё словно происходило в каком-то бреду, и Ньют не мог разобрать, что случилось. Где-то на задворках сознания промелькнула мысль, что он заболел. Юноша усмехнулся сам в себе, прежде чем снова провалиться в забытье. Так час шёл за часом, день за днём. Ньют открыл глаза.
Серые потолки над головой были необычайно неуютными. Всё, что он видел, было похоже на заброшенную лечебницу, но никак не на какое-то убежище. Он резко осознал, что недавно наделал. Он предал Томаса. Он убил себя. Лишил кого-то родного человека, как и когда-то лишили его. Чей-то мягкий голос снова обратился к нему, и Ньют постарался обернуться на зов.
Эдисон сидел рядом с ним, в помещении, где не было счёта больным, находящимся в строгом карантине. Юноша, как только осознал, резко отодвинулся от брюнета в инстинктивном страхе заразить его. Но Томас не шелохнулся. Лёгкая горькая улыбка играла на губах, когда он запустил свои пальцы в золотистые волосы Ньюта, перебирая нежные пряди. Слова застыли в горле, и брюнет просто смотрел на того, кого полюбил так быстро, и кого жизнь уже успела его лишить. Он недоумевал, как такое с Ньютом сделали несколько часов, когда на некоторых так влияют дни, а то и недели. Он сидел рядом с ним, когда остальные врачи ходили в масках, а сам свою бросил на пол возле больничной койки, послав к чертям предупреждения, что может заразиться. Он знал. И он этого хотел. И не было в его жизни человека, за которым он был готов пойти в лапы смерти, пока он не встретил белокурого юношу, который сам её искал.
– Что бы ни случилось, – едва двигая губами произнёс Ньют, смотря в полные горя и отчаяния глаза. – Ты не оставил меня...
Он всё ещё смотрел на Ньюта, впавшего в полудрёму-полубред. Блондин снова прыгнул с моста и погрузился в этот ледяной поток. Он нырял раз за разом, всплывая на поверхность. Но на этот раз нырнул слишком глубоко, утонув в этой темноте, накрытый мятежными волнами своего сознания. Эдисон сглотнул. Склонившись к Ньюту, он слабо поцеловал его в лоб и, без моральных сил, так и остался сидеть, содрогаясь в рыданиях, обнимая безжизненное тело. Он желал смерти, которая забрала самое дорогое, что он имел, но она безжалостно отвернулась, насмехаясь над ним.
Потемневшее ночное небо озарилось мерцанием звёзд, приманивающих к себе взгляды прохожих. Томас стоял, запрокинув голову, смотря на зрелище, зачаровывающее своей красотой. Небо было одним для всех: и для тех, кто любовался прекрасным небосводом, и для тех, кто оттуда наблюдал за янтарными глазами, переливающимися в оттенках выступивших на них слёз.