Двадцать лет под кроватью Виктор Ю. Драгунский

Он живой и светится

Однажды вечером я сидел во дворе, возле песка, и ждал маму. Она, наверное, задерживалась в институте, или в магазине, или, может быть долго стояло на автобусной остановке. Не знаю. Только все родители нашего двора уже пришли, и все ребята пошли с ними по домам уже, наверно, пили чай с бубликами и брынзой, а моей мамы все ещё не было...

     И вот уже стали зажигаться в окнах огоньки, и радио заиграло музыку, и в небе задвигались тёмные облака - они были похожи на бородотых стариков...
И мне захотелось есть, а мамы всё не было, я подумал, что, если бы я не знал, что моя мама хочет есть и ждёт меня где-то на краю света, я бы моментально к ней побежал, а не опаздывал бы и не заставлял её сидеть на песке и скучать.
И в это время во двор вышел Мишка. Он сказал:
     - Здорово!
     И я сказал:
     - Здорово!
     Мишка сел со мной и взял в руки самосвал.
     -Ого! - сказал Мишка. - Где достал? А он сам набирает песок? Не сам? А сам сваливает? Да? А ручка? Для чего она? Её можно вертеть? Да? А? Ого! Дашь мне его домой?

Я сказал:- Нет, домой не дам. Подарок. Папа подарил перед отъездом.Мишка надулся и отодвинулся от меня. На дворе стало ещё темнее. Я смотрел на ворота, чтоб не пропустить, когда придёт мама. Но она всё не шла. Видно, встретила тётю Розу, и они стоят и разговаривают и даже не думают про меня. Я лёг не песок.

Тут Мишка говорит:
- Не дашь самосвал?
Я говорю:
- Отвяжись, Мишка.
Тогда Мишка говорит:
- Я тебя за него могу дать одну Гватемалу и два Барбадоса!
Я говорю:
- Сравнил Барбадос с самосвалом.
А Мишка:
- Ну, хочешь, я дам тебе плавательный круг?
Я говорю:
- Он у тебя лопнутый.
А Мишка:
- Ты его заклеишь!
Я даже рассердился:
- А плавать где? В ванной? По вторникам?
И Мишка опять надулся. А потом говорит:
- Ну, была не была! Знай мою добрость! На!
И он протянул мне коробочку от спичек. Я взял её в руки.
- Ты открой её, - сказал Мишка, - тогда увидишь!
Я открыл коробочку и сперва ничего не увидел, а потом увидел маленький светло-зелёный огонёк, как будто где-то далеко-далеко от меня горела крошечная звёздочка, и в то же время я сам держал её сейчас в руках.

- Что это, Мишка, - сказал я шёпотом, - что это такое?
- Это светлячок, - сказал Мишка. - Что, хорош? Он живой, не думай.
- Мишка, - сказал я, - бери мой самосвал, хочешь? Навсегда бери, насовсем! А мне отдай эту звёздочку, я её домой возьму.
И Мишка схватил мой самосвал и побежал домой. А я остался со своим светлячком, глядел на него, глядел никак не мог наглядеться: какой он зелёный, словно в сказке, и как он, хоть и близко, на ладони, а светит, словно издалека... И я не мог ровно дышать, и я слышал, как быстро стучит моё сердце, и чуть-чуть кололо в носу, как будто хотелось плакать.
И я долго так сидел, очень долго. И никого не было вокруг. И я забыл про всех на белом свете.
Но тут пришла мама, и я очень обрадовался, и мы пошли домой. А когда стали пить чай с бубликами и брынзой, мама спросила:
- Ну, как твой самосвал?
А я сказал:
- Я, мама, променял его.
Мама сказала:
- Интересно! А на что?
- На светлячка! - ответил я. - Вот он, в коробочке живёт. Погаси-ка свет.
И мама погасила свет, и стало темно, и мы стали вдвоём смотреть на бледно-бледно-зелёную звёздочку.
Потом мама зажгла свет.
- Да, - сказала она, - это волшебство! Но всё-таки как ты решился отдать такую ценную вещь как самосвал, за этого червячка?
- Я так долго ждал тебя, - сказал я, - и мне было так скучно, а этот светлячок, он оказался лучше любого самосвала на свете.
Мама пристально посмотрела на меня и спросила:
- А чем же, чем же именно он лучше?
Я сказал:
- Да как же ты не понимаешь?! Ведь он живой! И светится!..