Видели бы вы его лицо. Он так орал, что у меня могли бы запросто лопнуть барабанные перепонки. Правда я в этот момент дико смеялся.
Меня зовут Кевин Уитекер. У меня короткие светлые волосы, длинное худосочное тело, худое лицо, слегка заостренный нос и хитрые зеленые глаза, загорающиеся от очередной коварной идеи. Из-за моей внешности друзья прозвали меня «Стервятником». Ах да, забыл самое главное – я обожаю пугать людей. Жить без этого не могу, крики для меня, как энергия, придающая сил. А сил мне нужно очень много.
– Придурок! – рассержено лупил меня по плечу кулачками малыш Билли.
– Это было очень смешно! Ну очень смешно! – хохотал я в ответ ему прямо в ухо.
Он еще отчаянно пытался возражать.
– Вовсе не смешно...
– Это очень смешно! – перебил я, заходясь в неистовом смехе, при этом в перерывах не забывая дышать, иначе попросту бы сдох от недостатка кислорода в легких. Серьезно, я ржал, как ненормальный конь.
– Ты больной! Ты просто сумасшедший! – вопил он не переставая.
– Да, Билли, – сказал я, вытирая слезы от смеха. – Я сумасшедший. Больной псих, сбежавший из психушки. И знаешь зачем я это сделал? – спросил я выдерживая эффектную паузу, дабы окончательно произвести на него впечатление. – Чтобы найти тебя, Билли, и забрать твои мозги! Мне нужны твои мозги, Билли, отдай их мне! – потребовал я, вытягивая руки вперед и наступая на него, словно зомби.
Малыш в испуге отшатнулся, свалился на траву, но тут же поднялся на ноги и помчался через весь газон, не переставая громко хныкать и звать на помощь.
– Ха-ха-ха! – я даже согнулся пополам от смеха. – Какой же ты трусишка, Билли! Доверчивый и слабый!
Он пробежал через дорогу. Миновав какого-то типа невысокого роста в черном плаще, взобрался по ступенькам на крыльцо и поспешно скрылся за дверью своего дома.
Этот старик стоял рядом с их почтовым ящиком и неотрывно на меня глядел немигающе, недобрым, пронзительным взглядом, словно собирался убить. У него была белая, как у покойника кожа, и густая черная ухоженная борода. И если мне не изменяет зрение, один глаз у него был молочно-белого цвета, а второй черного.
«Надеюсь это не один из чокнутых родственников Билли, – подумал я, правда за этой мыслью с ноткой вызова последовала другая. – Да плевать! Пускай хоть дедан его, мне-то что? Что он мне сделает?»
И со спокойной душой я поплелся домой. Внутрь проник с заднего двора прямиком в кухню, где уже находилась мама. Она стояла над раковиной и мыла посуду.
Я взял с полки пакет с хлопьями и щедро насыпал в тарелку, затем залил это молоком и размешал ложкой. Плюхнулся за стол, уплетая приготовленное лакомство.
– Ты опять пугал соседского мальчишку? – устало вздохнула мама.
Я промолчал, склонив голову над тарелкой.
– Зачем ты это делаешь, Кевин? – допытывалась она, усевшись рядом на стуле и пристально вглядываясь мне в глаза. – Что он тебе сделал такого плохого, что ты так над ним издеваешься?
– Я учу его преодолевать страх, – сказал я, погружая очередную ложку с хлопьями в рот. – Но он слишком доверчивый, за это и получает. Потом еще спасибо мне скажет. Я сделаю из него храбреца.
На самом деле мне было абсолютно плевать на малыша Билли, – останется он таким же никчемным жалким трусишкой или вырастет и превратиться в самого настоящего бесстрашного человека мира – меня просто забавляла его реакция. Вот и вся правда.
– И что мне с тобой делать? – задумчиво спросила мама.
– Ничего.
– Вот именно – ничего, – сказала она, затем встала и вышла из кухни, оставив меня одного, наедине со своими маниакальными мыслями. И хлопьями «Алфавит», которые изготовляли специально, как буквы. Обычно во время еды я любил объединять их в разные смешные слова или даже целые фразы; генерировал названия всех своих любимых фильмов ужасов, расставляя ложкой буквы в нужном порядке.
Страх – хорошее чувство. В некотором смысле охрана для организма. Он подталкивает людей к действию. Заставляет рисковать, шевелить конечностями. А без него, что стало бы с людьми?
Я залпом выпил остатки апельсинного сока и посмотрел в окно, ведущее во двор. Тот самый странный старик до сих пор стоял там, и буравил наш дом тяжелым взглядом, словно собирался спалить его к чертям. Он вдруг повернул голову и я невольно пригнулся, спрятавшись за занавесками. Он, словно каким-то образом догадался, что я смотрю на него. Но как!? Что ему вообще от меня нужно?
Я решил оставить этот вопрос. Постоит-постоит, надоест ему, да и уйдет. Он же не будет торчать здесь всю ночь, ведь так?
Вернувшись к тарелке, где на дне еще плавали в молоке пару буковок, я собирался поставить ее в раковину, когда бросил мимолетный взгляд и в ужасе вскрикнул, замерев на месте.
Хлопья-буквы сами собой сложились в слово. Они собрались в слово предупреждение.
Это было слово «Берегись».
***
Ночью я долго не мог уснуть. Постоянно ворочался, подходил к окну и смотрел на дорогу, освещенную единственным фонарным столбом. Там никого не было, однако не покидало ощущение, словно старик где-то рядом. В конце концов я вовсе забыл про него и погрузился в мир сновидений. Но во сне терзали кошмары.
Я спускался по лестнице на первый этаж, проходил на кухню, где кто-то сидел. В свете лампочки видел мужчину, державшего в руке охотничий нож. Он водил им по сторонам, разрезая воздух. Когда я вошел, он вдруг поднял голову, показывая глаза – один абсолютно белый, а другой черный, как смола или уголь; лицо в шрамах, словно недавно сделанных тем самым ножом, которым он поманил меня к себе. Откуда-то появилась кровь, капающая с лезвия в тарелку, стоявшую на пустом столе.
Я не мог закричать или позвать на помощь. У меня пропал голос. И я шел к нему – медленно, с каждым шагом ощущая, как ломится из груди сердце и как жутко стучит в висках. Он улыбнулся и кивком головы указал посмотреть вниз. Я опустил голову. На дне тарелки в темной крови плавали хлопья «Алфавит» сложенные в фразу «Теперь твоя очередь».
– Ты должен был понимать, чем все закончится, – спокойно сказал он, проводя пальцем по острию ножа. – Все смоет кровь...
