Шаги по стеклу

ЭМВЕЛЛ-СТРИТ

Когда Грэм свернул с Роузбери-авеню на Эмвелл-стрит, мимо прогрохотала колонна тяжелых грузовиков; это были огромные серые самосвалы с высокими бортами из рифленого железа, перевозившие камень или щебенку; в почти полном безветрии они оставляли за собой шлейф пыли. Улица шла в горку, поэтому Грэм немного замедлил шаг. Он прислушался к реву двигателей, ощутил поток горячего воздуха, переложил папку для эскизов в другую руку и погрузился в мысли о ней. После той вечеринки Слейтер пару дней не попадался ему на глаза, и это время осталось как в тумане. Впрочем, в ближайший понедельник он появился на Ред-Лайон-стрит, в маленьком душноватом кафе с сэндвич-баром, куда постоянно захаживал во время семестра, и раскрутил Грэма на чай и несколько дорогих бутербродов с копченой лососиной на зерновом хлебе; Слейтер нарочито медленно рассказывал про Сэру.

Да, в Шрусбери они жили по соседству, но виделись, конечно, только на каникулах; и уж, конечно, познакомились не через дырку в заборе — он заметил ее из своего шалаша на дереве в родительском палисаднике, когда она училась верховой езде в семейных угодьях: на десяти акрах дикого леса и ухоженного пастбища.

— Шалаш на дереве? Думается мне, это только для настоящих мужчин, — подколол его Грэм. Слейтер не полез за словом в карман:

— Я там играл не в Тарзана, а в Джейн, голубчик мой.

Золотое времечко, продолжал он, наступило для Сэры сразу после окончания школы. Она, сокрушенно вздохнул Слейтер, стала отъявленной хулиганкой. Пила «Гиннесс», курила «голуаз», молотила все подряд — лишь бы с чесноком. Разило от нее за милю. Не расставалась с большой сумкой, в которой таскала картофелины: как завидит дорогой автомобиль — затыкала выхлопную трубу; при себе всегда имела острый кухонный нож, чтобы проделывать дырки в откидном верхе машин. Если удавалось подгадать, то в эти же дырки еще и блевала.
Она частенько напивалась, а как-то раз устроила стриптиз на рояле в местном пабе. (Во время одной из прогулок вдоль канала Грэм спросил у Сэры, правда ли это. Она с улыбкой потупилась, но, в конце концов, кивнула, хотя и не без смущения. «У меня была бурная юность», — негромко призналась она. Тут Грэма кольнуло нечто похожее на ревность, как и в то время, когда он слушал рассказ Слейтера. Как жаль, что он не знал ее в те годы, что не вошел в ее жизнь еще в ту пору. Он понял: это ревность к прошлому.)