Если бы я мог перестать ей писать. если бы только у меня хватило смелости не заходить в диалог, не набирать сообщение (мерзкий стук клавиатуры). Каждый день я двуликий янус — слабый лик, сильный лик. И в случае с ней слабый побеждает.
Вы когда-то видели, чтобы слабый побеждал? Так посмотрите: я набираю ей сообщение. У меня легко получалось не погружаться до того. Это опасно — всякие чувства делают человека развалиной: слезы — слабость (мерзкие всхлипы, когда не можешь остановить истерику). Радость — торжество наивности (гогочущий смех). Не помню, чтобы кто-то, кроме нее видел, как я рыдаю. Возможно, причина в том, что она и была причиной моих слез.
Я не могу не ходить за ней по пятам. Я знаю, где она живет: двенадцатый этаж, фруктовые деревья в саду возле подъезда. Каждый раз, сидя возле входа в ее дом, я чувствую навязчивый запах торжествующей наивности — цветения вишни и акации (и пение первых птиц).
Я не могу пойти и трахнуть другую. Каждая открывает бездну гнили, пороков и слабостей. Зачем мне чьи-то грехи, кроме моих собственных? (шум пьяных разговоров в пятницу вечером) Мои оплошности и так стройными рядами покрывают мои руки, бедра, оседают морщинами на лице. Мое чувство вины забилось ватой мне в легкие — и больше не больно курить самые крепкие сигареты (треск табака от затяжки), но самое главное, больше не больно вообще. Не больно причинять боль, не больно ее получать, физически вспахивая гектары собственной кожи, морально вгоняя себя в прошлое. Мои друзья говорят мне: уходи от нее, но я иду к ней.
В глупом фильме с Уиллом Смитом была фраза: страха нет. Но почему я тогда не могу просто прекратить?
Почему я каждый раз захожу к ней в диалог и начинаю старую песню:
Прости, это я опять (ее тихое «эх»)
Я знаю, что слишком часто тебе пишу (хмыкнула)
На моем сердце нет места для новых рубцов, но самый главный всегда будет из-за тебя (тут она вздыхает)
Мне так жаль, что тебя больше нет с нами (тишина)