— Ну открой же ты, пожалуйста! — Чонгук ударился головой в дверь и волна слёз снова подкатила незаметно. Ты снова всхлипываешь и зарываешься руками в волосы, стараясь скрыться от всего.
— Деревенщина не хочет открывать дверь, — тихо проговариваешь, но громкости твоего заплаканного голоса достаточно, чтоб парень мог услышать тебя. Он пару раз попытался открыть дверь, но тщетно, ведь с той стороны сидишь ты — его милая и любимая девушка, которую он со злости обидел.
Прошло примерно два часа, а он так и не сдвинулся с места, также сидел на полу и ждал, когда ты откроешь. Его живот уже долгое время урчит, но накормить себя он, видимо, не желает, не желает без тебя. Ты в свою очередь успокоилась, но впала в состояние апатии. Такое чувство всегда преследовало тебя после долгого и непрерывного потока слёз. Ты до жути замёрзла, ведь в комнате открыто окно, а на улице довольно-таки холодно, когда ты сидишь в своей майке и пижамных штанах. Эти вещи не спасают, но ты сидишь и дуешься на своего парня. Казалось бы, обычная вещь, что здесь такого? Но тебя задело, ты очень ранимая и обидчивая девочка, которая и так получает достаточное количество оскорблений в университете, кстати, тоже по внешнему виду. На улице уже потемнело, слышно мяуканье дворовых котов под окном и лай собак, где-то там, вдалеке. Света в комнате нет, а тебе он сейчас и не нужен, даже несмотря на твой страх. В данный момент ты не боялась монстров под кроватью, разных теней и так далее, что обычно пугали тебя по ночам.
Наконец ты решаешь встать с этого пола, пропитанного твоим теплом, отойти от этой двери, такой же теплой, но не только от тебя, ещё и от твоего парня. Снова шмыгаешь носом и поворачиваешься к двери, сжимая свои маленькие кулачки. Ты всё ещё дуешься, всё ещё обижаешься. Ты слышишь, как парень с той стороны двери копошится, уже готовишься к моменту, как он откроет дверь. Ожидаемо, он аккуратно открывает мешавшую так долго вещь и проходит в комнату, уже напрягая не только свой пресс, но и всё тело, ведь знает, сейчас будет наказан. И верно, ты ударяешь его в грудь одной рукой, другой, бьёшь, не слабо бьёшь, а он терпит. Он считает, что заслужил этого, он не хотел обижать свою малышку.
— Ты ведь знаешь, что надо мной всегда смеются в университете из-за этого! — снова начинаешь ронять слёзы, парень сморщивает свои брови и смотрит в твои глаза, — и ты всегда поддерживал меня! А сейчас ты просто взял и... — всхлипывааешь, — и сам обидел!
Ты наконец останавливаешься и прекращаешь избивать парня, но начинаешь плакать по новой. Чонгук не выдерживает, он тихо шмыгает носом и крепко прижимает тебя к себе, успокаивая.
— Прости... — немного толкает тебя в сторону кровати, — прости меня, т/и, я исправлюсь, правда...
Чонгук аккуратно укладывает тебя в кровать и накрывает одеялом, отдаляется, чтоб закрыть окно и ложится к тебе, крепко обнимая. Он знает твой характер и знает, что в момент, когда ты обижена, ты не заботишься о себе. Парню приходится делать это за тебя. Он тёплый и такой родной. Чонгук сидел в тёплой части квартиры, поэтому не замёрз так, как замёрзла ты. Он крепко обнимает тебя и, спустя долгих пять минут объятий, берёт твоё личико в свои руки, вытирает слёзы с маленького, бледного личика и целует в губы, так аккуратно и нежно, как любишь только ты.
Он знает, он знает всю тебя, всю полностью. Ведь ты — только его, его и ничья другая.
Прим.: я не люблю, когда вы просите продолжение от какой-либо реакции, ведь у меня реально появляются идеи и выбрасывать их — ну вообще не вариант.
