white

seven

Ожогами на коже проступают твои поцелуи, коими покрыто все тело. Зачем ты обнимаешь меня, если все равно расстаешь?

Ты растаешь в феврале, тридцатого, ровно в полночь. Ровно на пороге моего дома, как и прежде, ты умрёшь, а она останется, будет ходить за мной по пятам, будет следить своими зелеными глазами за моими движениями.

Ты исчезнешь, а она прикует меня к себе, как тогда это сделал её папаша, седовласый старик. Он помер, а она до сих пор рядом. До сих пор её прикосновения заставляют меня невольно содрогнуться, но молчать. Молчать, не выдавая боль. Здесь нельзя болеть. Нельзя жалеть. Нельзя любить.

Ты мне больше не напишешь узорами на стекле и не позвонишь, проникая в щели оконных рам, установленных здесь ещё во времена красных флагов и галстуков. Я буду валяться посреди пустынного поля, засыпанный снегом, утомленный и наполненный грязью, утопленный в грязи, где нет её, а есть лишь ты, каждая молекула содержит атомы тебя, но мне никак не удаётся уловить тот самый запах, то, что могло бы стать доказательством твоей любви. Или хотя бы взаимности.

Пустота наполняет меня, растворяет в тебе, а я зову её "родная", а тебя по отчеству.

Все разорвано на части, давно и неправильно. Кривые поля - моя жизнь, прямые углы - встречи с тобой.

Здесь нет углов, есть только скобки, скобки, скобки... Улыбки есть, а нас нет.

Ни с тобой, ни с ней.