Самый любимый человек.

***

Это холодное осеннее утро началось не с кофе, не с чая, и даже не с принятия прохладного бодрящего душа, не с проклинаний чертового будильника, не с лазаньи с грибами на завтрак. Оно началось с того, что самый любимый человек спрыгнул с крыши моего дома, дабы прекратить свою жизнь, длиною в девятнадцать лет.

Все началось с того, что меня разбудил назойливый стук в окно. Сначала, не придав значения, я попыталась вновь заснуть, хотя мысленно проклинала вся и всех, что мешают мне спать в это прекрасное воскресное утро. Только вот стук все не прекращался, а наоборот: в добавок к нему начались вопли, крики и черт знает что.

Не хотя встав с постели, я направилась к окну. По пути я умудрилась наступить на значок с надписью "лох" и перевернуть банку с блестками. Что же. Прекрасно.

Открыв жалюзи, я увидела лицо самого любимого человека. Он, наполовину лёжа на подоконнике, наполовину повиснув в воздухе, улыбался и радовался, только явно не из-за того, что увидел меня.

Я судорожно схватилась за ручку от окна, но, прежде чем я успела открыть его, самый любимый человек крикнул три самых главных слова и разжал пальцы.

В один миг, весь мир не то чтобы перевернулся с ног на голову: он исчез, вместе с самым любимым человеком. Моя рука еще несколько минут выходила за оконную раму, застыв в воздухе, а крик, полный боли, отрицания, гнева и мольбы об обратном исходе событий остался гнить в моей горле до сих пор.

И как осознать тот факт, что раскромасанное в фарш тело, лежащее на асфальте под родным шестым подъездом не глупая шутка судьбы или неудачный розыгрыш того самого человека, а суровая реальность?

Тот самый человек говорил мне, что умрет в одно прекрасное октябрьское воскресное утро. Говорил часто, и всегда смеялся по этом. Потому я считала все это шутками, и тоже смеялась, тоже шутила, только вот оказалось, что из нас двоих шутила только я. А зря.

Не понять счастливым людям той боли, когда ты осознаешь, что нет смысла больше ждать звонка в дверь и видеть в дверном проёме спонтанно решившего приехать самого любимого человека, сжимающего в руках горстку конфет с нугой, которые мы оба терпеть не могли уже лет так пять, но все равно всегда если именно их для поддержания традиций, зарожденных еще тогда, когда мне было двенадцать, а ему четырнадцать. Тогда мы были детьми, и, когда мы говорили кому-то, что любим друг друга, нам отвечали упреками и насмешками, ведь никто не верил в серьёзность любви в тот момент. Только вот теперь все "те" убедились.

А квартира все еще хранила запах этого человека: мята вперемешку с крепким кофе и терпким сигаретным дымом. И все еще на полке стояли его духи, выкраденные пару месяцев назад. Навечно эти запахи останутся бестелесными, ведь самого любимого человека, которому присущи эти ароматы, больше нет.

А в шкафу все так же средь пустоты находится его толстовка и несколько футболок, отданных для скрашивания одиноких холодных вечеров красками любви и воспоминаний о сентябрьских, октябрьских, майских и апрельских прогулках: те самые месяца, в которые, как нам казалось, мы были максимально счастливыми.

И как жить в квартире, что хранит память о том, кого уже не вернуть? Она хранит все его прикосновения, смех, шутки про СССР и речи, посвящённые к, в некоторых местах даже странной, любви к анархии.

Как жить в доме, с которого он спрыгнул, и в городе, в котором его не стало? В конце концов, как жить в мире, где его больше нет - его, самого любимого и нужного человека? Да и нужно ли вообще жить при таком раскладе? Навряд ли.

Знаешь, дорогой мой, теперь уже бестелесный, в сотни раз больше, чем друг, сейчас, я больше всего на свете хотела бы уехать с Стокгольм и завести собаку породы хаски и назвать ее Аляской, пить с тобой по вечерам Глинтвейн и тушить об оконную раму недокуренные сигареты, танцевать под песни Муммия Троля, Сплина, Порнофильмы и просто понимать, что ты рядом, я могу дотронуться до тебя. Я просто хотела бы, чтобы все это обернулось совсем иначе, но, к сожалению - это, фактически, чудо. Невероятное чудо: то самое, в которое я перестала верить лет в шесть, когда мужчина в костюме Деда Мороза пообещал отвезти меня на Аляску, вот только отвез в переулок, наполненный запахом табака и водки, и попытался изнасиловать. Именно так трагично закончилась моя вера в чудо, но тот конец был не ужаснее, чем начало этого октябрьского воскресного утра.