1 – Мама, а кто такой «верзила»? – спросила шестилетняя Настя и тут же получила короткий ответ от Татьяны, которая вытирала со стола крошки печенья. – Так говорят про очень высоких людей. Ответ матери заставил дочь задуматься. Настя помолчала, а потом изрекла свой глубокомысленный вывод: – Значит, Денис у нас верзила. – Нет, Денис у нас не верзила. – Хм, а Лёня? – А Лёня – да. – Почему? – не унималась дочь. – Денис и Лёня одного роста, только почему Лёня верзила, а Денис – нет. – Потому что верзила – это человек нескладного телосложения. – А что такое «нескладный»? – Это значит – «не очень стройный». – Так у Лёни очень складное телосложение. Почему тогда он верзила? Таня раздраженно вздохнула: – Настя, прекрати. Что ты пристала ко мне с этим «Лёней»? -Я к тебе не приставала с «Лёней»! – округлив глаза, искренне возмутилась Настя. – Я пристала с «верзилой»! Потому что я никак не понимаю – кто такой верзила! Слава Богу, звонок в дверь прервал этот мучительный допрос. – Подрастешь – поймешь, – отмахнулась Татьяна и пошла открывать дверь. – Мама, это не педагогично! – крикнула Настя. – Мне надо увидеть верзилу, – вполголоса проговорила девочка, словно поставив «галочку» в своем детском сознании. Спохватившись, она слезла со стула и помчалась в прихожую встречать гостей. Таня со вздохом покачала головой. Не педагогично... Это ж надо... Снова дочь нахваталась от деда умных слов. Теперь блещет знаниями. – Ой, как вы быстро! – Татьяна открыла дверь и радостно поприветствовала Дениса и Юлю. – Долго ли умеючи, – хмыкнул Денис. – О, да-а... – язвительно протянула Юля. – Ты умеешь. Еще как умеешь. – Я вас чуть позже ждала, но у меня уже все готово. Так что бегом мыть руки и за стол, – по-хозяйски уверенно распорядилась сестра. Шаурин сделал вид, что не заметил посланного женой уничтожающего взгляда и помог ей снять пальто. Потом подхватив племянницу на руки, перекинул через плечо – та залилась звонким смехом. – Как вы сходили? – спросила Таня, накрывая на стол. Денис поддернул вверх рукава голубого свитера и уселся на стул. Настя тут же пристроилась на соседнем. Юля припала к стакану с водой: замучила жажда. Во рту пересохло, словно от горячей злости. – Нормально, – ответил Денис. – Нормально?! – не выдержала Юля, оторвавшись от стакана. – Таня! Меня сегодня, как в той песне, колотит «нервенная дрожь»! – Господи, да что ж случилось? – Твой брат... у меня слов нет... – Юлька задыхалась. – Надеюсь, он не прибил психолога? – Не прибил! Но своими примочками чуть до инфаркта не довел! Мне кажется, ей самой теперь нужен психолог, чтобы после него в себя прийти. – Задавая тупые вопросы, человек получает от меня такие же тупые ответы. Какие тут примочки. – Ну, почему тупые-то? – воскликнула Юля. – Ну ладно, – махнула рукой, стараясь взять себя в руки, – в общем, дошутился, что ему приписали все признаки параноидального психоза и посоветовали нам подождать с ребенком. – Ты побольше ходи к этим мозгоправам, они тебе еще не то скажут, – усмехнулся Денис и как ни в чем не бывало придвинул в себе тарелку с отбивными и рисом. Юля взяла вилку, но потом отложила ее. – Я так перенервничала, что у меня даже аппетит пропал. И, Денис, это ни капли не смешно. Ты знаешь, как это было для меня важно. А устроил там клоунаду. Танюш, можно чаю с лимоном? – Сейчас, – кивнула Таня и поднялась с места. – Настя, сиди смирно, не болтай ногами, вся изъёрзалась уже. – Я знаю, что важно. Ты попросила – я пошел. Только не для того, чтобы у меня в мозгах какие-то умники ковырялись. – Ладно, не ругайтесь, – успокаивающе сказала Таня, всерьез опасаясь за мир в этой семье. – Это было в первый и последний раз. Я про походы к психологу. А то вылечат еще не дай бог, – ирония, прозвучавшая в последних словах, не смягчала твердости обещания. Юля тяжело выпустила из себя воздух. – Спасибо. Я и сама, наверное, не скоро решусь. – А вот этот твой параноидальный психоз передается воздушно-капельным путем? – озабоченно спросила Настя, снова блеснув знаниями. Девочка так пристально смотрела в серые глаза любимого дяди, пытаясь выявить какие-то признаки так называемой болезни, что Денис улыбнулся. Да и не улыбка это была вовсе, а легкая ирония, пробежавшая по губам. – Конечно, – сохраняя серьезный вид, сказал он. – Причем передается в самой острой форме. Таня и Юля прыснули от смеха, и как-то сразу ушло небольшое напряжение, царившее за столом. – Тогда ты меня больше не целуй, – испуганно сказала девочка, шарахнувшись в сторону. Денис мягко засмеялся и взъерошил белокурые кудряшки племянницы. – Настенька, он шутит, – успокоила Юля ребенка. – Юмор у твоего дядечки такой... специфический. – Точно? – с недоверием спросила Настюша. – Точно, – кивнула Юля, но Настя посмотрела на Дениса, ожидая и от него подтверждения. – Точно. Слово даю. Воздушно-капельным путем мой параноидальный психоз не передается, – успокоил железным аргументом. – Настя, это шутка, – сказала Таня. – Денис шутит, нет у него никакого психоза. Если ты покушала, тогда беги играй. Настя исчезла с кухни, но ровно на пять минут. – У меня для тебя есть дело, – важно сказала она и крепко вцепилась в мужское запястье. – Ну, пойдем. Что у тебя за дело? Тань, сделай кофе, я скоро поеду уже. Юльку оставлю тебе на воспитание. У меня еще кое-какие дела. Настя настойчиво потянула Дениса за собой в комнату, потом обернулась и посмотрела хитро прищурившись: – А вам ничего знать не обязательно. И не подглядывайте! – Ага, так и побежали мы за вами подглядывать, – посмеялась Таня и с видом ожидающего чего-то человека посмотрела на Юлю. Та отодвинула от себя чашку и сложила локти на столе, – как собралась внутренне, настроившись посекретничать. – Я только не поняла, зачем вы вообще ходили к психологу? Ты, когда мне сегодня позвонила и сказала, я чуть со стула не упала. – Потому что я не могу забеременеть. Со здоровьем у нас все в порядке, значит проблема в другом, – тихо и бесцветно проговорила Юля, чтобы ее не было слышно за пределами кухни. Кухня у Тани светлая и какая-то воздушная, с белыми шкафами и полупрозрачными занавесками. Кажется, стены слов не удержат. – Я думаю, у тебя нет никакого повода для беспокойства. Вы мало живете. Всего... Сколько? – подсчитала в уме. – Месяцев семь? – Семь, – согласно кивнула Юля. – Я Настей долго не могла забеременеть. А потом как-то закрутилась, забылась, даже не заметила задержку. И вон оно счастье мое – в этом году в школу пойдет. Так и ты перестань загоняться, и все будет хорошо. Блин, кофе! – вскочила Таня, чтобы налить брату кофе. – С ним загонишься, – проворчала Юля и вдруг поняла, что внутренне совсем успокоилась. Наверное, это Таня так на нее действовала. Говорила таким голосом, что поневоле расслабишься. Разные они, Денис и Татьяна, но есть одно общее в них, чего невозможно не заметить. То, что особенно подчеркивает их близкое родство, – несуетливость. Во внешнем облике несуетливость, в словах и в движениях. На кухню вошел Денис, и Юля примолкла. Он взял свою кружку, стоя сделал несколько глотков и посмотрел на сестру: – Утром завтра будьте готовы. За вами Лёня заедет. – Почему Лёня? – Потому что Лёне как раз по пути за тобой заехать, я отвезу Сергея Владимировича и Наталью в аэропорт, оттуда мы с Юлей сразу на Поселковую. Чтобы не делать лишних кругов, не тратить время. – Настя еще не определилась: с дедом ей в санаторий ехать или с нами за город. – Так пора бы уже определиться. – Вот вечером папа зайдет, так и решим. Если с ним поедет, то он ее сразу к себе заберет. Дед-то наш не против. Это мне не очень нравится эта идея, не хочу, чтобы Настя мешала им с Ниной. Не отдохнут же! Ты же видишь, какая она егоза, на месте пятнадцать минут не может усидеть. – Если дед не против, то не мешай. Пусть заберет ее. Ему же это в радость. Найдут они, чем ее занять. – Угу, – Таня согласно кивнула. – Все, я ушел. Часа через два буду. Юля поднялась, чтобы проводить мужа. Таня занялась грязной посудой. – А вы с Лёней так и не разобрались? – вернувшись, напрямую спросила Юля, словно в спину стрелу вонзив. – Черт, вот теперь я хочу есть. – Ну ты молодец! Уже все остыло, давай разогрею. – Нет, – остановила ее Юля, – не суетись, Танюш, я вот отбивнушку возьму, сделаю бутерброд. Они такие сочные у тебя, вкусные. Я такие не умею жарить. Не получается. – А ты их маринуешь? – Ну да, в специях. Но ничего такого особенного. – Ничего особенного и не надо. Вот замаринуешь в специях и добавь немножко растительного масла, пусть мясо полежит. Все впитается, будет мягкое. – Да? – Да, – улыбнулась Таня. – Ну ты хозяйка со стажем, у тебя свои секреты. – Ой, помню, как меня Борис доставал. То ему мясо сухое, то макароны разваренные, то, не дай бог, подгорит что-то. Столько понаслушалась. А у меня Настя маленькая на руках – то не успею котлеты перевернуть, то вообще забуду, что кастрюля на плите. Всякое было. Так обидно, до слез просто... было... Будто я такая никчемная хозяйка, вроде стараюсь, а все плохая. Ну, плевать мне на котлеты, если у ребенка животик крутит! – с таким запалом Таня говорила, словно развод пережила не пять лет назад, а месяц. А может, еще не пережила вовсе. – Тань, вот у меня еще нет ребенка, но я тебе точно могу сказать, что на котлеты мне тоже плевать. – Ладно, – Таня нервно отбросила полотенце, которым вытирала руки. Словно не его, а мысли непрошенные о своем муже отбрасывала. – Денис, я надеюсь, не мотает тебе нервы из-за сухих отбивных? – Дени-и-с? – Юля удивленно протянула гласные. – Не-е-ет. Пусть только попробует, – усмехнулась. – А вообще нет. Никогда он ничего плохого о моих кулинарные способностях не говорит, хотя сам с большими претензиями. Он может сказать: «Интересно». Но теперь я точно знаю, что если он какое-то блюдо оценил как «интересное», то можно смело все выбрасывать в мусорное ведро, он есть это не будет. – Денис с претензиями, потому что так воспитан. Он так привык. У нас папа всегда готовил много и вкусно, когда я подросла, стала ему помогать, а потом вообще кухню на себя взяла. – Так, коро-о-че... Ты не съезжай с темы. Я тебя вообще не об этом спрашивала. У меня есть кому отбивные для Шаурина пожарить, если что. Таня засмеялась. Юльку не так-то легко сбить с выбранного направления. Не удалось и ей сменить тему. – А что нам разбираться? – уклончиво начала. – Мы после... – оборвалась, потому что на кухню вбежала Настя, сразу нацелившись на вазочку с конфетами, – ну ты поняла... Не можем нормально общаться. Юля подождала, пока Настя снова убежит в свою комнату. – Понятное дело. После секса люди становятся либо любовниками, либо друзьями. А вы и не любовники, но уже и не друзья. Зависли в пространстве. Таня так тяжело вздохнула, что Юля не выдержала и съязвила: – Ой, вот только не надо сейчас сакраментального «все, что произошло было ошибкой» и так далее по списку. Ты свободная женщина – пользуйся моментом. – Угу, – гмыкнула Татьяна, – уже воспользовалась раз. Нам с тобой вдвоем пить нельзя, сразу на подвиги тянет. Надо кого-то третьего, чтобы остановить это безобразие. Юлька весело рассмеялась: – Да, в тот раз «третьим» так удачно оказался Вуич! Блин, Танюха! – Юлька вскочила со стула и порывисто обняла Таню. – Я тебя так люблю! Так хочу, чтобы ты была счастлива! Лёнька, он же такой здоровый бычара, такой сильнючий, его только пользовать и пользовать. – Юля села рядом и взглянула на Таню веселыми искрящимися глазами. – Тебе же понравилось... чего ты теряешься? – Да прям... – отмахнулась Таня, чувствуя, что заливается румянцем. – Я тебе точно говорю, я Лёньку как свои пять пальцев знаю. Таня засмеялась, а потом сдержанно сомкнула губы и чуть пригнулась к Юле: – Зато теперь я точно знаю, почему у него куча баб. Там есть чему возрадоваться. Кухня взорвалась от смеха. Смех был такой звонкий и громкий, что Настя не усидела на месте и ворвалась в комнату. – Ну скажите мне, – захныкала она. – Я тоже хочу посмеяться. – Настюша, да и говорить особо нечего, – с трудом успокоившись, проговорила Юля, – мы с твоей мамой просто решили... возрадоваться, – и снова залилась смехом. Таня расхохоталась следом. И только Настя с недоумением поглядывала то на Юлю, то на маму. Потом покрутила пальцем у виска и ушла к себе. 2 Следующее утро выдалось беспокойным и хлопотливым. Но не потому что был тому повод, или дел вдруг навалилась куча. Совсем нет. Все лишь от внутреннего волнения. И ничего Таня с собой поделать не могла. Проснулась раньше будильника, долго лежала глядя в потолок. Занять бы себя, да нечем: вещи собраны, Настя со вчерашнего дня у деда. Пока принимала душ и завтракала, немного успокоилась. Негромко включила телевизор. Как обычно, в канун Дня Победы зрителей развлекали военными фильмами. Порылась в косметичке, посмотрелась в маленькое зеркальце. Да, мышь серая она и есть мышь серая. Губы тонкие, ресницы бесцветные. Единственное, чем природа ее несомненно наградила, так это чистой ровной кожей. Хоть и бледная она, кожа, – даже загар толком не липнет. Ну и ладно... Таня достала тушь и глянула на часы. До десяти утра еще полчаса. Скоро должен подъехать Лёня. Почему-то ждала, что он позвонит. Но в назначенный час звонка не произошло. Его и чуть позже не случилось. Минут пятнадцать одиннадцатого выглянула в окно и увидела внизу Лёнькину машину. А потом и самого Лёньку. Он выбрался из джипа и закурил. Ответил кому-то по телефону. Таня наблюдала за ним как в ступоре. Почему-то не могла оторвать глаз. Интересно, и как давно он подъехал? Это Денис ей сказал быть готовой к десяти, а с Лёнькой они не созванивались, вот она и подумала, что он должен сообщить, как подъедет. А он не позвонил, просто ждал ее в машине у подъезда. Вуич стоял к ней спиной, опустив подбородок. Глядел под ноги и пинал мелкие камешки. Потом вздрогнул всем телом, чуть закинул голову, возможно засмеялся. Таня это поняла по дрожанию могучих плеч. Надо выходить из дома, но она так и стояла у окна, не в силах двинуться с места. Стояла оцепенело, обуреваемая какими-то непонятными смешанными чувствами. Хотелось общаться с ним, с Лёней, как раньше, – весело, задорно, без напряжения, – но все изменилось после той далекой ночи. Хотя, наверное, только для нее. Это ей было неловко и волнительно, это она старательно избегала встреч наедине. Лёня же вел себя как ни в чем не бывало. Почти. Или тщательно скрывал свои чувства. Может, и не намеренно. По крайней мере Таня его не понимала – где он правду говорит, а где шутит. Никак не могла разобраться. Вот и тогда, когда замуж предлагал за него выйти, не поняла, острословил он так, или на полном серьезе говорил. Конечно, острословил. Кто ж после одной единственной ночи замуж зовет... Когда, наконец, вышла из подъезда и подошла к машине, приготовилась услышать упрек. Ведь задержалась же. Но нет, Лёня улыбнулся и открыл дверь со стороны пассажира: – Прошу, пани... – Ты чего в одной рубашке? – вместо приветствия сама его упрекнула. – А ты хочешь, чтобы без?.. – Прекрати. Он театрально громко вздохнул: – Такой десерт, а я на диете. И не начинал, кстати, – хлопнул дверью и сел за руль. Таня взялась за ремень безопасности и бросила на мужчину быстрый скользящий взгляд. Покачала головой. Когда выглядывала из дома в окно, думала, что на улице очень тепло. Так солнце светило ярко, аж глаза слепило. А вышла – мигом продрогла, хотя и курточку кожаную накинула на свитерок, и на улице-то не побыла толком, сразу в салон уселась. А Лёнька простоял на ледяном ветру в тонкой джинсовой рубашке с закатанными рукавами и даже не вздрогнул от холода. – И что – так ничего не скажешь? – немного позже спросила, не удержавшись от иронии. – По поводу? – А выговор за опоздание? – Тебе? – как будто удивился он. – Ну да, – посмеялась Таня, – брат бы на меня всех собак спустил. – Я же не твой брат, – заметил Лёня как-то особо внушительно. Слова прозвучали так веско, словно имели под собой какой-то дополнительный смысл. На его спокойном лице мелькнуло что-то такое, отчего Таня смутилась и почувствовала, что разговор вот-вот повернет в то русло, которого она боялась, не зная, что ей делать и что говорить в этом случае. – А чего Очаровашку отослала? – облегчив ей задачу, спросил Вуич. – Она сама захотела. Неделю думала, с кем ей поехать. Как дедулю вчера увидела, так сразу свой рюкзачок собрала. – Жалко. Я думал, мы с ней по грибы сходим. – Какие тебе грибы в мае? – Таня засмеялась. – Ну, не грибы так гербарий, – улыбнулся. Татьяна весело хихикнула и прижала затылок к подголовнику. – Все, я сплю. – Ага, набирайся сил. А то столько веселья впереди, – снова прозвучало как-то двусмысленно. 3 Они свободно въехали на территорию коттеджа. Ворота были открыты. Михалыч, как всегда, мел и без того чистые дорожки. Вуич любил эту «усадьбу»: огромный двухэтажный особняк из бревенчатого сруба и сосны вокруг, вечнозеленые и беспристрастные. Ни тебе искусственных альпийских горок, ни аккуратных прилизанных газонов. А воздух здесь какой! Особый воздух, напитанный хвоей. Его хотелось вдыхать полной грудью, не торопясь. Пить, как воду. – Ну, привет, верзила, – усмехнулся Денис, когда увидел сестру с Лёней. Те только прошли на кухню. – С чего это вдруг? – удивился Вуич такому прозвищу, сказанному явно с каким-то тайным подтекстом. – Вот и я думаю, с чего это вдруг, – неопределенно объяснился Шаурин и посмотрел на Таню. – Ну все, – скомандовала Юля. – Чего застыли? Разбегайтесь по комнатам, располагайтесь, а потом сядем за стол. Валентина Петровна что-то вкусное приготовила. К обеду совсем распогодилось. Стих этот неприятный холодный ветер, воздух нагрелся, словно солнце прорвало лучами какую-то невидимую плотину. Юлия улучила момент, чтобы поговорить с Лёней наедине. Он сидел, удобно расположившись на скамье в беседке. Любил он закурить и слегка развалиться. – Лёнь, ты все думаешь? – Думаю, – кивнул. – Природа, погода, птички поют. Как не подумать? – снова иронизировал он. – Я не об этом. После этих слов Вуич как-то сразу собрался. Неуловимо напрягся и затвердел лицом. – Юль, не начинай. Не хочу. Не надо. У меня и так уже все это вот здесь, – для красочности приставил два пальца к горлу. – Ну так под лежачий камень вода не течет. Ты хоть сам с места сдвинься. – Я понимаю, что ты сейчас пребываешь в таком счастливом душевном томлении, что тебе всех вокруг охота пересватать и переженить, только мне мозги не надо полоскать, – с едва заметным раздражением в голосе сказал Лёня. – Да не буду я тебе мозги полоскать, просто удивляюсь, что ты оставил все как есть. Это не в твоей натуре. Шаур в свое время гражданский переворот устроил. – Я не Шаур, – жестко прозвучало в ответ. И громко прозвучало, так что Юля обернулась, проверяя, нет ли поблизости кого. Чтобы не услышали их разговор. – Так и Таня – не я. Тане не нужен такой, как Шаур. Таня мягкая, как масло. Нежная. Такой, как Шаур, ее загрызет. Ей нужно, чтобы ее любили. Любили, и все. Она из тех, для которых «с милым рай и в шалаше». Хотя у тебя с этим все в полном порядке. – И это ты мне мозги не полоскаешь, – мрачно усмехнулся мужчина. – Брось свои штучки, Шаурина, на меня это не действует, я тебя сам до смерти заговорить могу. Знаешь же. – Пора уже жить для кого-то, – не отступала жена друга, но и не настаивала сильно. Говорила в самой нейтральной тональности, чтобы не разозлить. – Ага... Шура, вставлю себе золотые зубы и женюсь! Ей-богу женюсь, честное, благородное! – Я серьезно. Хорош Паниковского изображать. – А уж я как серьезно! Разве такими вещами шутят? – делано изумился он и скрестил руки на груди. – Лёня, я тебя давно знаю. Мы с тобой разные ситуации разгребали... – Предисловие можно пропустить. Переходи к сути, – небрежно бросил он. – Начистоту. – Разумеется. Послать я тебя не смогу при всем желании. – А хочется? – Юлька поерзала и уселась плотнее. – Да еще как. Тебе просто везет. Но это раз только. Больше сдержаться не смогу, – откровенно снисходительно улыбнулся он, подтверждая ее мысль. Отчего-то верилось, что у нее и правда один единственный шанс высказать свое мнение напрямую, больше он ее не послушает и говорить на эту тему не позволит. Юля собралась с мыслями и вздохнула, отбрасывая шелуху красивых слов, что приготовила для убеждения Лёни. Раз уж ей представилась возможность быть откровенной – нужно воспользоваться ею в полной мере. – Короче, – решительно начала, – у меня вообще свой корыстный интерес. Мне не нравится, что у моего мужа есть друг, который таскается по бабам, – сделала паузу. – У которого – между первой и второй можно трахнуть целых шесть. Мне вот это вообще не нравится. Лёня не донес сигарету до рта, посмотрела на Юлю, наверное, впервые так пристально за эти несколько минут. Она кивнула, не отпуская его зеленых глаз, подтверждая, что он не ослышался. – И это правильно. Мы, мужики, «таскающиеся по бабам», – произнес самым язвительным тоном, – такие и есть – всех женатиков с верного пути сбиваем. Слово за слово и поехали. Юля сначала хотела возмутиться, потом решила проглотить эту невеселую иронию. Конечно, Лёнька защищается. Сразу в позу встал, кому такое заявление понравится. – Поэтому я хочу тебя женить. И как можно скорее. И желательно на Танюхе. Она тебе нравится, а ей нужен человек, который ее никогда не предаст. Лёня глубоко затянулся. Не стал сразу отпираться, только чуть дернул плечом, словно согнал надоедливую муху. – Ты слишком высокого обо мне мнения, – скупо заметил. – Я нормального о тебе мнения. А чего ты ждешь – что Таня встретит кого-нибудь посмелее, и он мигом запудрит ей мозги? Что она влюбится? – Гм, – злорадно гмыкнул он, затягиваясь, – спрячь за высоким забором девчонку – вынесу вместе с забором. Юлька расхохоталась. Ее смех как-то хорошо подействовал на Вуича. Лёня тоже усмехнулся и расслабил плечи, откинулся на лавку свободнее. – Тихо. А то сейчас надзиратели прибегут, всем станет интересно, чего мы тут ржем с тобой. – Так мы не скажем никому, – Юлька заглушила смех. – Попробуй только скажи. Не порти наши отношения. А то я тебе все воздушные шарики полопаю. – Я не скажу, клянусь тебе. Лёня молча затянулся несколько раз. Юля не нарушала его молчания. Как будто боялась спугнуть оформляющуюся в мужском сознании мысль. – Я боюсь обидеть ее, – тихо признался он. Юля помолчала, давая ему возможность продолжить, но Лёня достал еще одну сигарету. – Почему ты можешь обидеть ее? С чего такие мысли? – Я тоже, знаешь, не подарок. Смотрю на нее, и у меня уже крыша едет. Как занесет потом... – так же тихо сказал он. Юля расплылась в довольной улыбке и поднялась со скамейки. – Давайте, разберитесь уже между собой, – похлопала Лёню по плечу. – Нормально все будет. 4 То ли дорога утомила, то ли воздух чистый свежий так действовал, но вскоре Юлю сморило в сон. Проснулась она около шести вечера с болью в голове и с ощущением тяжести во всем теле. Лучше бы и не ложилась вовсе. Спустившись, на кухне никого не застала. Наверное, все гуляли на улице – чем еще заниматься за городом. Тем более, никаких особенных мероприятий на сегодняшний день не намечалось. И погода такая чудесная – хоть в бор, хоть на озеро. Подумав, а не выпить ли таблетку от головы, Юля принялась рыться в аптечке. – Юля, – обеспокоенно сказала вошедшая Валентина Петровна. За ней плелся Самарин с большой коробкой в руках. Приехал уже, значит. – Я могу ошибаться, но кажется назревает какой-то скандал. – В чем дело? – Денис и Лёня... они кажется ругаются. – Где? – В гараже. – О, Господи... – забыв про свое плохое самочувствие, Юля сорвалась с места и понеслась в гараж. Ругаться мужчины могли только по одному поводу. – Я тебя просил позаботиться о моей семье!.. О сестре!.. Просил!.. – сразу услышала шауринский рев. – ...не для того, чтобы ты с ней спал! Юлька влетела между мужчинами. – Да разойдитесь вы уже! Разойдитесь! – со всей силы толкнула Вуича ладонями в грудь. Почему-то решила, что отпихнуть Лёню от Шаура ей будет легче, чем наоборот. Но и Лёня только чуть пошатнулся и отступил на шаг. Денис вдруг пристально посмотрел на жену. Подхватил ее за локоть и притянул к себе. В этот момент Юля была только рада отвлечь его внимание от Лёни, хотя немного сконфузилась под давящим взглядом. – Денис!.. Успокойтесь вы... – задыхаясь проговорила она. Тут Шаурин отпустил ее и сделал настораживающее всех движение: медленно подтянул вверх рукава серого свитера, угрожающе обнажая предплечья. – Пойдем со мной, – резко сказал Лёне и вышел. Вуич не задержался, выскочил за ним. Юля посмотрела им вслед. – Что теперь будет? – расстроенно выдохнула Таня. На ней в буквальном смысле лица не было. – Что будет... Так и просится рифма, но я промолчу. Потом поговорим. Ты успокойся, не переживай. И не мельтеши у них на глазах, не подливай масла в огонь. А я прослежу за этими мушкетерами, а то убьют еще друг друга, – небрежно бросила Юля и почти бегом покинула гараж. Нашла мужчин в кабинете на первом этаже. Только обстановка изменилась, теперь Денис и Лёня находились в замкнутом пространстве, в комнате с красивой мебелью и стенами, забранными деревянными панелями. Настроение же их самих не поменялось: они снова стояли друг напротив друга, оба злые и очень агрессивно настроенные. – Юля, выйди, – сразу приказал Денис. – Я никуда не уйду, – упрямо ответила она. – Оставь нас. Дай нам поговорить наедине. – Я никуда не уйду. Поубиваете еще друг друга. Не уйду, я сказала. Вуич упер руки в бока и чуть развернул корпус в сторону Юльки, позой выражая нетерпеливое ожидание. Губы его чуть помягчели, и в зеленых глазах мелькнула скука. Вот только семейных разборок Шауриных сейчас всем не хватало. – Да ладно, – слегка пожал широкими плечами. – Я твоей жены не стесняюсь, мне уже все равно. – Уже и правда было все равно. Хотелось побыстрее расставить все точки над "i", устал от этих противоречий. Шаур на это ничего не ответил, и Юлька заметно расслабилась. В кабинет не стала проходить, так и осталась у двери. Только вжалась в нее, словно стараясь сделаться незаметной. – Дай высказаться до конца, – начал Лёня, убедившись, что споров больше не будет. – А потом что хочешь, то и думай, и что хочешь – делай. Я твой авторитет уважаю, но знаешь, положа руку на сердце... если что... плевать я хотел. Все это я тебе говорю, потому что ты мне уже не друг, ты – мой брат. Мы с тобой... – замолк, ибо о том, что хотел сказать, при Юле говорить не мог. Но Шаур и так поймет. Сколько они вместе в свое время дерьма хлебнули, никому из них не забыть. – И я тебя даже люблю, Шаур. Можешь и ударить потом, я сопротивляться не буду. Но ради нашей дружбы, дай договорить. – Лёнька встряхнул кулаками, словно деть их некуда было, мешали. Словно с трудом сдерживал то, что внутри бурлило. – Ну, давай, – мрачно и настороженно поощрил Денис его на разговор. – Неприятная вышла ситуация, знаю. Но вот представь, есть у тебя идеал. Светится он где-то там звездой, а ты только любуешься. Для себя о таком не помышляешь. Для себя вон, – кивнул неопределенно в сторону, – пришла весна – выбирай, не хочу. Потому что идеал замужем, и ребенок есть. Но время идет – жизнь меняется. Твой идеал попадает к тебе в постель... – Ага, прям спустилась звезда на грешную землю, – не удержался и съязвил Шаур. – Ага, – чуть мягче поддержал его язвительный тон Лёня, – примерно так все и было. И что делать? – Жениться! – не раздумывая рявкнул Денис. – Если твой идеал попадает в твою постель – надо жениться! Юля пискнула. Хотя ситуация сложилась совсем уж не комичная, но едва удалось сдержать смех, ибо утверждение про женитьбу на идеале из уст Шаурина звучало весьма презабавно, учитывая, что сам он от их первой ночи до ЗАГСа шел семь лет. Денис обратил на жену тяжелый взгляд. Юлька сразу примолкла и приложила палец к губам, лицом выражая полное смирение. – Так я предлагал, она не согласилась, – удивил всех Лёня. – Когда это ты предлагал? – вклинилась в разговор Юля. Тут уж сил смолчать не хватило. Удивительно, как это Таня скрыла от нее такую важную подробность. Это же в корне меняет дело. – Юля, оставь нас, – непреклонно сказал Денис. – Оставь, говорю. Вздохнув, Шаурина вышла. Теперь точно спорить бесполезно, да и бояться, что друзья подерутся, не нужно. Нет сомнений, уже не подерутся. Юля тихонько прикрыла за собой дверь и постояла несколько секунд, прислушиваясь. Криков не послышалось, звуков драки – тоже. Ни ссоры, ни ругани. Теперь можно и у Тани подробности выяснить, как это все вышло. Быстро она прошла по дорожке к беседке, даже запыхалась немного. С облегчением плюхнулась на лавку. – Тань, что произошло? – Мы разговаривали, а Денис услышал. Сразу взъелся... А я возьми и ляпни, что все случилось давно, еще когда он в Москве был. Так он совсем озверел! Ничего и никого не слушал! – Вы в гараже, что ли, разговаривали? Хотя, блин, какая разница... – махнула Юля рукой. Действительно нет никакой разницы, как все произошло, главное, чтобы Денис и Лёня разобрались между собой. Таня замолчала, не стала больше ничего говорить, а Юля не посмела пока ничего спрашивать. После нескольких минут молчания Татьяна вдруг вскочила и решительно пошла в дом. Юля хотела было ринуться за ней, но передумала. Вздохнула и осталась сидеть на месте. Какая-то усталость навалилась. Да и пусть уже сами разбираются – не дети малые. Рвано вздохнув, Татьяна прошла на кухню. Лёня с Самарой пили чай. Молча пили чай и поедали пироги с мясом. От этой умиротворительной картины Таня чуть не поперхнулась. – А где Денис? – спросила громким от волнения голосом. Лёня кивнул на лестницу. – У себя. Взбежав на второй этаж, Таня настойчиво постучалась в комнату брата. – Денис, надо поговорить! Он распахнул дверь и отступил. – Надо так надо. Слушаю тебя, Танюша, – как-то сильно ласково сказал, что не по себе стало. Женщина собралась с духом. И внешне вся подтянулась, подобралась. Не так уж часто позволяла себе говорить с братом в таком тоне. Тут немалая смелость потребуется. И глядя в пронзительные серые глаза брата, боялась, что привычно растеряется и замолчит на полуслове. – Не лезь в мои отношения, понятно? Не вмешивайся, нечего тут устраивать разборки. Тебя не касается, с кем я сплю, когда и как часто! Без тебя разберусь! – хотела бы говорить потише, но не получалось. Все от сильного волнения. От горячего стремления высказаться. – Праздник же... Мы отдохнуть собрались – семьей, с друзьями. Завтра Вадик приедет и Стас, и Катя. А ты устроил сцену, испортил всем настроение. И из-за чего?.. Немного раздражало, что в это время Денис с непроницаемым лицом надевал водолазку, потом полез в шкаф за курткой, слушая взволнованную речь сестры как будто между делом, вполуха. Словно то, что она говорила, для него нечто несущественное и неважное. – Да, Танюша, у тебя самый хреновый в мире брат. Тебе вообще в жизни не повезло, – сказал он, когда сестра остановилась, чтобы сделать вдох. – Заметила, что я молчу, да? – продолжил Денис, накинул кожаную куртку на плечи, вжикнул молнией. – Я тебе хоть слово сказал? Лично тебе? Упрекнул как-то, сказал что-то резкое, неприятное, как-то тебя обидел? – Нет, – подтвердила его мысль, чувствуя какое-то непонятное раздражение. – Тогда чего ты на меня набросилась? Кого защищаешь? Как ты там сказала?.. Все случилось давно и уже забыто. В чем проблема? – Терпеть не могу, когда ты строишь разговор в такой форме! – запальчиво сказала Таня, понимая, что, заставляя отвечать на эти компрометирующие вопросы, он толкает ее на неловкий путь. – В какой? Я тебе задал простые вопросы. А ответа не слышу. Так в чем проблема, Танюша? По-моему, проблемы нет. Я в твои отношения никогда не вмешивался. А надо бы... Встречайся, с кем хочешь. С кем хочешь – спи. Недопонимание, которое у нас возникло с Лёней – это только наша с ним проблема. Никого из вас это не касается. Со своим другом я сам разберусь. Брат вышел из комнаты, и Тане ничего не оставалось, как только последовать за ним. Что-то внутри подсказывало, что Денис обиделся. Хотя ни тоном, ни выражением лица, никаким другим жестом он того не выказал, но ощущение это крепко поселилось в душе. Что-то неприятное будоражило дух после этого разговора. Какой-то вязкий осадок подсказывал, что где-то она совершила ошибку. Как привязанная Таня пошла за Денисом. Следом за ним вышла из дома и застыла на ступеньках широкого крыльца, наблюдая, как он, сказав несколько слов Юле, сел в машину. И Лёня тоже. Самарин за рулем. – Чёрт, я со всеми этими волнениями есть захотела. Пошли стресс снимать, – Юлька взяла сестру мужа под руку и потянула в дом. – И куда они теперь на ночь глядя?.. – Не переживай, у них полбагажника водки. Куда бы они ни поехали, вернуться точно в самом добром расположении духа. – Отдохнули, называется... Вот удивляюсь твоему спокойствию. – А чего переживать – что Денис и Лёня повздорили? Так это не смертельно, они и раньше спорили. Ты лишнего драматизма-то не нагоняй. Не та ситуация. Пойдем посплетничаем, в конце концов. И раз уж нас так нагло и по-хамски бросили в одиночестве... – достала бутылку белого сухого вина, что красочнее всяких слов рассказало о ее намерениях. Таня отреагировала коротким, слегка нервным, смешком. – Ладно, – медленно выпустила из себя воздух, стараясь вместе с ним и напряжение отпустить. – Дело не в драматизме. Я просто не хочу конфликтов. Очень не хочу, чтобы Денис поссорился с Лёней из-за меня. Я потому его и просила молчать, ничего не говорить. Лёню просила... Ну ладно, теперь точно сами разберутся. Имея половину багажника водки, грех не разобраться, – усмехнулась. – Кстати, а они с собой хоть закусить что-нибудь взяли, или только пить собираются? – Лично я им корзинку не собирала, но думаю, что все у них предусмотрено. А если не хватит закуски – пусть идут охотиться. Им обоим с их дикими замашками только в лесу жить. Пошли. Девушки разместились в небольшой комнате для отдыха на втором этаже. Придвинули поближе стеклянный столик, сели на уютные мягкие диванчики. – Я штопор забыла. Черт, – Юля скривилась и привстала, собираясь спуститься на кухню. – Сядь, не суетись, – остановила ее Таня. – Ну ты мастер, – сказала Юля, глядя как та ловко протолкнула пробку внутрь бутылки вилкой. – Годы упорных тренировок. Штопор не всегда под рукой, а мужик тем более. Хотя знаешь, мой бывший муж оказался только на то и способен, что бутылки открывать. Это, конечно, дурной тон – так обращаться с хорошим вином. Но мы же никому не скажем? – улыбнулась Татьяна. – Я – могила. Наливай, – Юля подобрала ноги, усаживаясь удобнее. Подруга рассмеялась: – Сама не пойму – весело мне, или это уже истерика. – Ты наливай, по ходу разберемся – кому просто весело, а у кого истерика. Таня сделала несколько глотков и отставила бокал. – Хорошо, что мы за городом. В лесу, – снова засмеялась, – а то, когда мы с тобой последний раз вдвоем пили, это плохо закончилось. – Это закончилось прекрасно, – сказала Юля. – С Вуичем в постели. А сегодня все вообще сложилось как нельзя лучше: даже ехать никуда не надо, Лёнька в соседней комнате, – теперь Юля подавилась со смеху. – Блин, Таня, с тобой невозможно спокойно разговаривать, я вечно начинаю ржать как лошадь. А ведь хотела поговорить с тобой о серьезных вещах. – О, да-а-а... – протянула Таня. – И, кажется, я даже знаю, о чем пойдет речь. – А, собственно, почему бы и нет, – Юлька слегка пожала плечами. – Мы же просто посплетничаем. И мне жуть как интересно, когда это он тебя успел замуж позвать? Краем уха я тут услышала... – Вот и я говорю, почему бы и нет... – тут Таня загадочно улыбнулась, неосознанным жестом поправила темные волосы. – Замуж... О, это было феерично! Утром. Он сделал мне кофе и говорит, – тут Таня приложила ладонь к левой стороне груди, – Танюха, я, как джентльмен, готов на тебе жениться. Я теперь просто обязан на тебе жениться. – Ну Лёня, блин, ну вот как с ним... Обе покатились со смеху. – Нет, он, конечно, весь завтрак меня уговаривал. Давай поженимся, давай поженимся... Но я же понимаю, что это все приколы. – А вдруг нет... – А это неважно, – Таня вдруг, будто остыла разом. Понизила голос и напряженно замерла. – Важно то, что замуж я не хочу. И неважно, клялся бы он мне в вечной любви при этом или нет. – Ну не обязательно же сразу замуж... – Я ничего не хочу, – сказала, как отрезала. – Ну почему? – изумленно спросила Юля. Пришлось собраться с силами, чтобы честно озвучить свои страхи. – Потому что я себя знаю. Снова нарисую себе любовь, придумаю счастье и буду жить в иллюзии. Я же недобитый романтик, мне много не надо. И все вокруг будут понимать, что на самом деле происходит, кроме меня. А я не хочу снова испытывать разочарование. Мне это тяжело дается. И знаешь, измена физическая не самое страшное. Душевное предательство, оно страшнее. Страшно, живя в браке, испытывать полнейшее одиночество, чувствовать себя нелюбимой и ненужной. Тебе об этом уже в глаза говорят, а ты все не понимаешь. Все думаешь: ну перебрал, ну не сдержался, ну устал... Юлька замолчала, остановив взгляд на Танином лице. Она же красивая, Танюша, а столько неуверенность в себе и слепой боязни. – Танька, это ж надо тебе было за такого долбоё... прости, долбозвона замуж выйти, – чуть не выругалась в сердцах. Еле сдержалась. – Который смог абсолютно красивую женщину превратить в закомплексованного подростка. Все! Не развеивай мои иллюзии. Я все-таки еще уверена, что не все мужики козлы и сволочи. Есть же и «более менее приличные», – засмеялась на последних словах, которые в их компании стали крылатыми. Всеми силами постаралась сделать свой смех естественным. И вообще, после этих слов подумала, что зря полезла с разговором. Не имеет она морального права Танюше какие-то советы давать. Слишком глубока ее боль. Но, с другой стороны, кто-то должен из нее все это вытащить. Да и Таня их разговору не сопротивлялась. – Есть, конечно, более менее приличные мужчины, – улыбнулась сестра мужа. – Но вот я не хочу больше искать их опытным путем. Господи, Юля! Да у меня сто лет мужика не было, я уже забыла, что с ними вообще делать и с какой стороны к ним подходить! – Ну с Лёней же ты как-то переспала! – Да я пьяная была. – Да не в этом дело. Как-то же вас вообще занесло в одну кровать. – Вот именно, что занесло. Я его пригласила. – В кровать? – Нет. На зефир в шоколаде. – Чего? – переспросила Юля, давясь смехом. – А он, гад такой, взял и согласился! – воскликнула Таня. – И, кстати, вообще мог бы не потакать капризам пьяной женщины. Мог бы поступить честно и отказать. Юля рассмеялась. И улыбку ее вызвала даже не сама ситуация, а то, как Татьяна об этом рассказывала. С такой иронией она говорила, с чистыми искренними эмоциями, с театральными взмахами. – Вот вы друг другу подходите, – засмеялась, – кадры, блин! Оба рифмоплеты. – С Лёней у нас химия. Я не знала, что так бывает. Мы же всегда дружили, всегда ржали над чем-нибудь. Я никогда не воспринимала его всерьез. – У тебя просто повода не было. – Точно! – Таня рассмеялась. – Нет, оценить мужчину по достоинству я всегда могу... – усмехнулась многозначительности собственной фразы, – ...но это не значит, что я представляю его рядом с собой. А в тот вечер не знаю, как все произошло, но почему-то я не смогла от него отлипнуть. Обнялись на прощанье, вроде, как всегда, но как-то по-другому. Или мне так показалось, – запила собственный смешок вином. – Ну, наверное, по-другому, – веско предположила Юля, – если ты его на зефир в шоколаде пригласила. – Да-а-а, – мечтательно протянула Таня, вспоминая ту ночь, – и хотя мне ужасно стыдно, я ни о чем жалею. – Повторить? – Я бы повторила. – Я про вино. – А я – нет! – захохотала Татьяна. – Ну вот! Опять начинается! Юлька, это все ты виновата! Сбиваешь меня с правильного курса! – Сейчас откроем вторую бутылку и у тебя только один курс. Надо Лёньку предупредить, чтобы дверь не запирал на ночь. Обе засмеялись. Громко захохотали. Таня вытерла выступившие на глазах слезы, с удивлением осознавая, как на самом легко ей удается говорить про Лёньку, как легко вообще думать о нем. Мужчины вернулись в коттедж глубокой ночью. Когда Денис вошел в спальню, Юля сразу проснулась. Невозможно было не проснуться: так шумно он вошел. – О, ваше благородие, да ты нарезался! – певуче сказала она. – Очень приятно, царь. Юлька прикрыла рот ладошкой, заглушая смешок. Стало понятно, что степень опьянения ее мужа заоблачно высока. Он не просто пьян, он пьян в стельку. Юля смирно дождалась, пока он уляжется в кровать, и придвинулась ближе. – Как вы поговорили? – вкрадчиво спросила, впрочем, понимая, что Денис может и не ответить. И не потому что не хочет. А потому что не сможет. Но попытаться надо. – Тихо. – Денис, ну скажи, как вы поговорили с Лёней? – не отступала она, раз уж муж был еще в состоянии говорить. – Не ваше дело. Спи, – накинул ей на голову одеяло. – Денис! – рассерженно зашипела и отбросила одеяло. – Спи, – снова проделал тот же маневр. – Да блин!.. – не на шутку разозлилась Юля и отвернулась. Шаурин издал злорадный смешок. Хотя в таком состоянии у него все получалось злорадно – и смеяться, и говорить. – Споткнулся, Романыч, на нашей ромашке. В ответ Юля так же злорадно усмехнулась, попыталась скопировать его интонацию. – Ой, Шаурин, не тебе говорить... На себя посмотри... То ли Денису слова жены не понравились, то ли он хотел свою любовь так выразить, но Юлька и опомниться не успела, как оказалась придавлена к кровати его тяжелым телом. Он навалился на нее сверху, заставив распластаться на животе. Еле вздохнуть смогла. – Денис, черт тебя... – попыталась спихнуть его с себя, но все усилия оказались бесполезными. 5 Рано утром Таня спустилась на первый этаж: замучила жажда, и голова немного болела от выпитого вина – спать не могла. На кухне застала Дениса, чему очень даже обрадовалась. Он сидел за столом, застыв взглядом на кружке с кофе. – Доброе утро. – Утро красит нежным светом стены древнего Кремля...– проворчал он и поднес кружку с кофе к губам. – Прости меня, – обняла брата сзади за плечи, склонившись, прижалась к щеке, – простишь? – Прощу, – хмуро сказал он, и Таня улыбнулась. – Хоть пообниматься с тобой, пока Юльки нет. – У тебя вон свой теперь есть. Сто килограммов живого веса – обнимайся сколько хочешь, – усмехнулся он. Таня не стала поддаваться на эту провокацию. Чмокнула Дениса в щеку. – Хочешь, я тебе куриный супчик сварю? Голова-то болит, наверное? – Хочу, – приободрился Шаурин. – До чего вы договорились? – все-таки спросила Таня. Никак не смогла заглушить в себе любопытство. Не зря же Денис с Лёнькой весь вечер и почти всю ночь где-то пропадали. – Не ваше дело. Таня со вздохом расслабила руки и оторвалась от брата. Включила чайник. – А что жена с тобой кофе в этот раз пить отказалась? – Она сказала, что с алкоголиками кофе не пьет. – Это я в шесть утра не пью, а в семь уже можно, – недовольно сказала Юля, кутаясь в теплый халат. – Сестра, убери от меня эту женщину. У меня от нее голова болит. – У тебя голова болит оттого, что вы с Лёней пили всю ночь, – проворчала жена. – Кто пили? Мы пили? – Ага... Кто по-фински? Я по-фински? – съязвила Юля. – Танюха, ты прям бодрая сегодня, я смотрю, – оценила старания сестры мужа. Та достала овощи, поставила вариться куриное филе. – Вот так меня сестра любит, – довольно сказал Денис. – Такая у нее необъятная крепкая любовь. Только она способна в шесть утра мне супчик варить. И без всяких претензий. Юлька облокотилась на стол и вдохнула аромат кофе. – А что ж ты, милый, мне тоже кофе не сделал в знак своей необъятной и крепкой любви? Чашечку такого же крепкого, как твоя любовь, кофе? – Хочешь такого же крепкого – возьми баночку, пожуй всухомятку. Таня прыснула от смеха. – Вот хам! – мягко возмутилась Юля. – Мало того, что всю ночь мне спать не давал, так еще и грубит с утра. – Так это ж, наверное, хорошо, что спать не давал... – Танюха иронично вздернула бровь. – Чай будешь? – Буду, – согласилась на чай и продолжила возмущаться. – Если б хорошо... Таня, да он просто спал. Спал на мне как на подушке. У меня теперь все кости болят. Все тело, блин, ноет. – А на ком мне еще спать? Романыч! – крикнул, заметив мелькнувшего Вуича. – Я покурить! – донеслось со стороны входной двери. – Потом покуришь, иди сюда. Лениво шаркая ногами, Вуич прошел на кухню. Выглядел он довольно бодро. На щеках играл здоровый румянец. Оттого что на нем была надета зеленая футболка, глаза казались еще зеленее, ярче. – Какое добренькое утро, – широко улыбнулся Лёня, сунул руки в карманы камуфлированных шорт и кивком указал на Шаура. – Живьем брать будете? Юлька и Таня разом посмотрели на Дениса и рассмеялись. – Ага, спеленали паука... – хмыкнул Шаур. – Стоп, – остановил друга, когда тот отодвинул стул и собрался усесться за стол, – прямо по курсу, – указал пальцем на крайний кухонный шкафчик. – Вот, оно самое, – одобрительно кивнул, стоило Вуичу открыть нужную дверцу и достать бутылку коньяка. Услышав про «курс» Таня начала давиться от смеха: вспомнила вчерашний разговор за вином. Юлька, в свою очередь, тоже не смогла долго сохранять невозмутимость. Сначала захихикала, посматривая на Вуича, потом встала и принялась шарить по шкафчикам. – Нам же нужно что-то к чаю, – поставила на стол зефир в шоколаде. Таня прикрыла рот ладонью, чтобы не рассмеяться, придвинула к себе чашку и начала размешивать сахар. Лица мужчин тут же украсили ироничные ухмылки. – Здравы будем, бояре, – сказал Лёня. – Угу, – кивнул Денис и поднес рюмку ко рту. Но глотнуть коньяка не смог. Они с Лёней грохнулись со смеху, расхохотались в голос. Юлька, задыхаясь, сползла со стула. Таня сначала намного растерялась потом рассмеялась вместе со всеми. Выдохнула, потерла раскрасневшиеся щеки, словно румянец пытаясь согнать. – Ну, что вы ржете, – певуче сказала она, – не смогла я придумать ничего романтичнее, а мне нужно было, чтобы он железно согласился. Лёня посмотрел на нее, собираясь что-то сказать, но передумал, усмехнулся, качнул головой и отпил коньяк. – Так был зефир или нет? Утром был? – смеясь, спросил Денис. – Был, – сдерживая улыбку, кивнул Вуич. – Зефир был. И утром тоже. 6 День прошел так же, как и начался, – суетливо и весело. Внимание домочадцев к отношениям Тани и Лёни не только не снизилось, но с приездом Стаса и Вадима в разы подскочило. Те быстро смекнули в чем дело, и тут же подхватили волну шуточек и острот, направленную в сторону почти состоявшейся парочки. Таня не отпиралась, хохотала вместе со всеми, иронизировала над ситуацией. На зефир в шоколаде теперь никто спокойно смотреть не мог. Давно привыкла считать, что ирония в таких случаях лучшая самозащита. С юмором по жизни вообще идти легче. Особенно в ее случае, когда нужно отстраниться от происходящего. А Вуич, как ей показалось, и вовсе наслаждался таким положением дел. Сам еще подливал масла в огонь – поддерживал друзей. – Пошли, – Лёня ухватил Таню за руку и чуть потянул на себя. Она как раз положила ладонь на кованые перила и ступила на лестницу, чтобы подняться к себе в комнату. Время позднее. Денис с друзьями еще шумел в гостиной. Юля уже ушла спать, потому и Таня не стала задерживаться, почувствовала, что разговор плавно перетек в русло исключительно мужское. Жаль, что Катя не смогла приехать. С ней было бы веселее. Но, как водится, жизнь вносит свои коррективы. – Куда? – спросила, против воли улыбнувшись. Не раз Леонид отмечал ее милую манеру говорить, слегка протягивая гласные, словно удивляясь. – В лес. – В лес? – переспросила так же – чуть удивленно. И засмеялась. – Пошли, – поднялся на ступеньку выше и, чуть пригнувшись, проговорил заговорщицки: – Не бойся. Мы с Шауром его прошлой ночью зачистили, там лешие теперь не бродят – одни чудеса остались. Ее яркие голубые глаза забегали по его лицу. За несколько секунд в них отразилось море эмоций: любопытство и сомнение, нерешительность и усталость какая-то. – Ладно. Только куртку захвачу. И ты оденься, – кинула взгляд на его плечи. Их туго обтягивала рубашка землистого цвета. Да и у той рукава закатаны, как будто Лёньке в ней тесно было, и правда жарко. – Мне не холодно. – Оденься, – строго сказала Таня и взбежала по лестнице. Улыбнулся ее строгому тону, вздохнул мечтательно. Накинув курточку, Татьяна сбежала с лестницы. Лёня стоял в дверях гостиной и смеялся, запрокинув голову. Увидев Таню, он приглушил басистый смех и махнул рукой честной компании. Ночь встретила их прохладным ветерком и сладким воздухом. Так сладко пахнет только в мае. Пряной пробивающейся травой, и здесь – смолистой хвоей. Этот воздух не просто вдыхать хочется, а нюхать. Втягивать в себя, чтобы распознать оттенки. От него голова кружится. Парочка сначала медленно двинулась по дорожке, освещенной уличными фонарями. Потом Лёня утянул Татьяну в сторону, и они затерялись среди сосен, отдалившись от дома на приличное расстояние. – Лёня, мне кажется, ты меня неправильно понимаешь. Вуич остановился и сунул руки в карманы ветровки. – Каждый заблуждается в меру своих возможностей. Я тебя и тогда, наверное, неправильно понял, когда ты мне сказала: «Лёня, я хочу заняться с тобой любовью». Да так проникновенно сказала, что я не смог устоять. Таня вздохнула, уже не чувствуя особого вдохновения от их ночной прогулки. Снова этот напряженный разговор. Но от него никуда не деться. Теперь уже нужно выяснить все окончательно. Решить что-то. Наверное. – С твоей стороны некорректно мне об этом напоминать. – Плотно скрестила руки на груди – так теплее. – С моей стороны некорректно было бы об этом забыть. – Снова шагнул вперед, и Таня двинулась тоже. – И вообще, это ты все время говоришь о сексе, а я вообще не про это. – А про что? – Успокойся ты, дай мне за тобой поухаживать, я, может, хочу звезду тебе подарить, – мягко засмеялся. – А ты готова на меня всех собак спустить. А за что, спрашивается? – Ага, мне ж, наивной, и звезды достаточно, – посмотрела в небо и сразу мысль свою потеряла, залюбовавшись звездным небом. В городе такого не увидишь. Звезды на нем сверкают, как драгоценные камни. Переливаются, подмигивают. Живые они здесь. – Наивность красит женщину. – Думаешь? – не оторвала взгляда от неба. – Знаю, – сказал убежденно. – Женская наивность позволяет мужчине оставаться мужчиной. – В первый раз такое слышу. Мне всю жизнь говорили обратное. – Слушай ты их побольше. Умников этих. Женщины прекрасны в своей вере и наивности. А вот эти эмансипированные существа – это уже не женщины, им мужик не нужен. Они все сами. А когда все сами, я лично предпочитаю не мешать. А Таня всегда его тем и поражала, что смогла сохранить в себе ту редкую томительную женственность, беззащитность в облике, ранимость. Ее хотелось не к груди прижать, а за спиной спрятать. Чтобы никто не смог до нее добраться и обидеть. Для этого нужно через него самого переступить, убрать его с дороги, для чего у любого, кто бы ни захотел это сделать, кишка тонка. – Какая у тебя интересная теория, – улыбнулась. Не ему, наверное. Звездам. – У каждого своя. Мне нужна женщина тихая, благополучная. Ветерок, налетев порывом, растрепал ее темные волосы. Таня нехотя перевела взгляд на мужское лицо, словно от какой-то мечты оторвалась, поправила волосы. Набрала полные легкие воздуха, собираясь с духом. – Боюсь, я не смогу оправдать твоих ожиданий. Тебе действительно стоит поискать тихую и благополучную. А у меня немного другой настрой. Я не могу дать тебе какую-то определенность. Я не вижу себя в серьезных отношения. Мне это не нужно. Честно тебе говорю. – Так я ничего такого тебе не предлагаю. Не давлю, не загоняю в рамки. Его слова вызвали в ней скомканные непонятные чувства: немного облегчения, чуточку разочарования. И все же удовлетворение какое-то. – А что ты предлагаешь? – Хочу, чтобы ты просто была со мной. Это много? После того, что уже было между нами? Безо всяких условий. Разве это много? – Лёня... – немного замешкалась. Запуталась в нахлынувших ощущениях. – Я тебе вопрос задал. И хочу слышать ответ. Прямо сейчас, – привлек Таню к себе за плечи. Она совсем не сопротивлялась – приникла доверчиво. Снова химия. Руки сами к Лёньке липнут, стоит ему приблизиться. Хочется обнимать его – такого сильного, крепкого, надежного. Спрятаться в его руках ото всех. Притихнуть на время. В надежности Вуича Таня не сомневалась. Он это не раз доказал на словах и действиях. Не раз выручал. И не два. И когда Дениса не было в городе, за помощью всегда обращалась именно к Лёне. Хотя знала, что никто из друзей брата ей не откажет, но легче было попросить о чем-то именно Лёню. С другими, даже с Вадимом, ощущала неловкость какую-то, не хотела навязываться с просьбами. С Лёней ничего подобного никогда не чувствовала. Наверное, из-за его характера. Из-за легкого отношения к жизни. Лёню-друга хорошо знала, верила ему. В Лёне-мужчине ужасно боялась разочароваться. – Это так ты мне не ставишь условий? – Ты сейчас со мной. Стоишь рядом. Тебе плохо? Ты меня обнимаешь. Плохо тебе? – Я обнимаю тебя, потому что замерзла, – и сама усмехнулась такому лукавству. Уткнулась носом в ворот его куртки, прикрывавший шею. – Да, конечно. По-другому и быть не может. Я снова все неправильно понимаю. – Ты мне чудеса обещал. Где мои чудеса? Коснулся ее щеки, чуть отвел лицо, поцеловал в губы. Уже и забыл, когда целовал женщину вот так – с неспешной нежностью. Таня скользнула руками по его широким плечам, прижимаясь теснее. Лёня-любовник знает толк в «чудесах». Это точно. 7 – Мама, ты знаешь, у меня, наверное, депрессия, – поведала Настя бодрым голосом. Довольно так сказала, словно получила долгожданный подарок и теперь не могла нарадоваться. Татьяна, бросив на дочь короткий взгляд, усмехнулась и тихо вздохнула: – Лиха, ты, дочь моя, на выдумки. С чего такие многозначительные выводы? – Встала на табурет, чтобы вытереть пыль на верхней полке двустороннего стеллажа, встроенного в простенок между прихожей и гостиной. – Ну потому что я не знаю, чего хочу. А депрессия – это когда человек не знает, чего он хочет. – Ага, и ты, как та обезьянка из анекдота, не знаешь, куда податься – то ли к умным, то ли к красивым. Помнишь этот анекдот? – Помню. Мам, но это точно не про меня. Я не как та обезьяна. Потому что я и умная, и красивая. И вообще, я не понимаю, что в этом смешного. Глупый какой-то анекдот. – Ты права, Настюша, ничего в этом смешного нет. Можно быть и умной, и красивой одновременно. – Вот как ты, да? – Ага, как я, – улыбнулась Таня. Только для одного человека в этом мире Таня бесспорно самая умная и самая красивая – для дочери. – Но главное в человеке – искренность. – Как это – «искренность»? Этот вопрос требовал четкой мысли, потому Татьяна задумалась, как ответить дочери правильно и понятно. – Искренность... – повторила она. – Искренность, это когда честно говорят, что чувствуют... что на душе. Когда правду говорят, наверное, так. – Пфф, – Настя пренебрежительно фыркнула и выдала с поражающей уверенностью: – Всю правду рассказывают только дураки! – Ты с чего так решила? – изумилась в ответ Таня. – Так Денис всегда говорит. – Знаешь, – сказала внушительно, – Денис тоже может ошибаться. Не надо верить каждому его слову. – А он у нас искренний? – тут же озадачила вопросом. – Он у нас искренний. – Тогда как я могу ему не верить? – возмутилась маленькая дочь. – Он же правду говорит, так ведь получается! – О, Господи... – вздохнула Татьяна, – это ж надо так вывернуть... – Я что-то запуталась, где надо врать, а где не надо, – недовольно изрекла Настя, разрываясь в противоречиях. – Кому верить, а кому – нет. Все, у меня теперь точно депрессия. Я не только не знаю, чего я хочу, я еще и запуталась. – Начнем с того, что врать вообще никому не надо. А вся твоя «депрессия» от безделья. Пойдем помоги мне расставить книги. – Если хочешь поработать – ляг поспи и все пройдет. – Этому тебя тоже Денис научил? – Нет, так Лёня говорит. – Чувствую, научат они тебя. Пойдем, говорю. Вот эта стопка книг – твоя. Расставь на нижней полке. – Я лучше мультики посмотрю. Депрессия – это не простуда. Само пройдет. – Давай, Настюш, не ленись, – подогнала мама. Настя хоть и нехотя, но все же сползла с дивана, чтобы помочь матери с уборкой. Девочка уселась на полу, скрестила ноги и взялась разбирать книги. Таня посмотрела на дочь. Депрессия. Это ж надо такое придумать. Хотя тут в пору самой впадать в депрессию. С тех пор как вернулись в город, извела себя сомнениями. Все-таки разбередил ей душу Лёня, как-то сумел пробиться сквозь оболочку, что теперь из головы не выходил со своими «чудесами» и «звездами». Но так сложно сделать первый шаг, так боязно. Вот и топталась на месте, отшучиваясь и делая вид, что ничего особенного не между ними не происходило. Для Лёни «просто будь со мной», а для Тани словно прыжок в бездну. Привыкла быть одна, научилась. Одно могла сказать точно: то, что Лёня настроился на легкую необременительную связь, ей не то чтобы понравилось, но устраивало. Это как раз именно то, что ей нужно, на что Таня сейчас способна, хотя такие отношения всегда были против ее правил и природы. Но жизнь порой ставит такие условия, что вопреки всему приходится менять свои убеждения, ибо жить с ними оказывается невозможным. Да и какой смысл требовать от Лёни постоянства и серьезности, он на это едва ли способен при его любвеобильности и популярности среди женщин. Лучше сразу настроиться на вариант без взаимных обязательств. Тогда и взаимных обид не будет. И генеральную уборку, наверное, потому затеяла, чтобы больше в себе разобраться, а не порядок в квартире навести. Ей это всегда помогало. Сначала снаружи нужно расставить все по своим местам, постепенно и внутри устаканится. Татьяна почти закончила с уборкой, когда пришел Лёня. Это не было сюрпризом, он говорил, что зайдет. По этому поводу Таня тоже весь день нервничала, но виду не подавала. Все свои самые болезненные переживания давно уже научилась прятать от чужих глаз. Открыв дверь, привычно коснулась губами его щеки. Привычно, потому что она и раньше с Лёней, да и со всеми друзьями Дениса, в щеки расцеловывалась. – Ой, Лёня, привет! – Настя выбежала из комнаты. – А мы тебя как раз вспоминали! – выдала с ходу. – Да? – Лёня с лукавой улыбкой посмотрел на Таню, и она глубоко вздохнула. – Как приятно-то... Я прям польщен. Вот видишь, Настька, хорошего человека вспомни – он обязательно появится. Гулять пойдем? – Куда? – девочка тут же загорелась вниманием. – В парк, например. Сахарной ваты пожуем или в кино сходим. Куда хочешь? – Ну ничего себе, – Настя подбоченилась. – Я даже не подготовилась, ничего не придумала. – Думай быстрее, – засмеялся мужчина. – Тогда в парк, – быстро решила малышка. – А в кино темно и холодно, как в гробнице. Лёня, чтобы ты меня в парк водил, я тебя теперь каждый день вспоминать буду. Таня рассмеялась такой непосредственности. Настя вообще очень прямолинейный ребенок. Близкие хоть и привыкли, но забавлялись от души. А в окружении незнакомых бывало и неудобно. – Давай. А я буду появляться, как джинн из бутылки, и выполнять любое твое желание. Беги, Очаровашка, платье надевай. – А джинсы подойдут? У меня новые. – И джинсы подойдут, – с улыбкой кивнул Лёня и посмотрел на Таню. Она жестом пригласила его в гостиную. Там он поправил на диване несколько красных бархатных подушек и удобно уселся. – Лёня, это что за культпрограмма? – Татьяна устроилась на подлокотнике серого кресла. Легко устроилась, как птичка, словно вот-вот вспорхнет и улетит. – А ты против? – столкнулся с ее нахмуренным взглядом, ответив своим невозмутимым. – Если не хочешь идти – оставайся дома, мы с Настькой сами пойдем погуляем. – Так я вас и отпустила, – хмыкнула молодая женщина. – Знаешь же, что одних не отпущу. – Конечно, знаю. Тогда или иди собирайся, или попробуй сказать ребенку, что в парк мы не пойдем. Говорили они тихо, чтобы Настя не услышала. Оттого разговор казался немного напряженным. – Вот ты манипулятор! – приглушенно воскликнула Таня. – Я манипулятор? Танюша, да я добрейшей души человек! – театрально оскорбился, приложив руку к груди. – И к тому же очень скромный, – проворчала, хотя губы сами собой растягивались в улыбке. – Сама скромность. Совершенная скромность. – Мне времени надо больше, чем Насте, – уступила Татьяна. – Я тебя не тороплю, – чуть пожал крепкими плечами. – Давай вперед – чулочки-юбочка... – Лёня... – И мамку выключи, нечего меня одергивать. Таня распахнула голубые глаза, собираясь возмутиться, но вовремя прикусила язык. Прав Лёня. Еще как прав. Она привыкла быть мамой и совершенно забыла, как это – быть женщиной. Постоянно прорывалась попытка всех воспитывать, побеспокоиться, дать какой-то совет. И да, даже Лёню она постоянно одергивала. Это все шло на инстинкте, неосознанно. А после его слов, как со стороны себя увидела, и почувствовала сразу свою ограниченность, зацикленность на ребенке, неумелость в обращении с мужчинами. Теперь вообще стало непонятно, что Лёня в ней нашел, почему вдруг решился на близкие отношения. Мало в ней осталось от той романтичной, летающей на крыльях Тани. Та окунулась бы в эти отношения, как в омут с головой, ни о чем бы не думала, не боялась, не сомневалась. Потому что влюбленные женщины ничего не боятся, кроме потери любимого. Та Таня Лёньке вздохнуть бы свободно не дала, задушила бы своей слепой любовью. А эта, нынешняя, пыталась взять чувства под жесткий контроль, сцепить колючей проволокой. Но тщетно, кажется. Одно только «чулочки-юбочка» из уст Вуича, и щеки вспыхнули румянцем от бурного внутреннего отклика. Черт его знает, отчего так реагировала. Может, потому что в тот вечер на ней были чулки... Чулочки да юбочку Таня, само собой, надевать не стала. Как-то прогулка по природному парку не располагала к таким откровениям. Потому надела джинсы и легкий пуловер, вечер все-таки. Прохладно. – Настя, давай семечек возьмем, белочек покормим, – предложила Таня. – Конечно, а то белки, наверное, голодные, шишки-то новые еще не наросли, – малышка припрыжку побежала на кухню. В парке девочка совершенно позабыла про обещанную сахарную вату. Только и разговоров было о «бедных животных». – Насте прямая дорогая в партию «зеленых», – посмеялся Лёня. – Или кто там занимается проблемами голодающих животных. – Она очень мягкосердечная девочка, – улыбнулась Таня, глядя, как Настя стремглав несется по аллее в поиске хоть одной голодной белки. – А вообще, это тебе надо в партию «зеленых». Вечно меня по лесам таскаешь. – Вот такой я дикий человек. Таня засмеялась и кивнула. На самом деле не ничего она не испытывала против таких прогулок. Мягкий ветерок, запах сочной листвы, оголтело шумящие в кронах деревьев птицы. И Лёня – такой невероятно близкий и неожиданно родной. Со знакомыми шутками и теплым блеском в зеленых глазах. В силе шутки Таня никогда не сомневалась, Лёнькин юмор вмиг снимал ее забродившее по любому поводу недовольство. Она и сама не могла долго злиться. Не умела. Слишком душой мягкая. Поджидая, пока Таня и Лёня нагонят ее, Настя присела на лавку и с интересом уставилась на противоположную скамейку. Там пожилой мужчина рисовал портрет сидящей рядом девушки. Не выдержав, Настя слезла с лавки и осторожно подошла к художнику. Он, бросив на девочку быстрый взгляд, улыбнулся. Его пушистые седые усы добродушно дрогнули. Тогда Настя набралась смелости и заглянула к нему в листок. Это был простой лист размером А4, и рисовал мужчина карандашом. Настя, видимо, поразившись сходству с натурой, открыла рот от удивления. – Я тоже хочу, – настойчиво задергала девочка маму за рукав, как только Таня подошла ближе. – Ты не высидишь. Тебя же и на пятнадцать минут не хватит. – Высижу-у... – подвывала Настя и не думая отставать. Тем более лавочка освободилась, и седой дяденька, получив от молоденькой клиентки вознаграждение, достал чистый лист бумаги. Настя очень боялась, что сейчас кто-нибудь усядется и займет ее место. – Ладно, – вздохнула мама, соглашаясь, и тут же строго предупредила: – Только попробуй дернутся с места или заныть. И не доставай дядю вопросами, как скоро он закончит. Сиди молча. Поняла? – Поняла, – возбужденно выдохнула Настя и устроилась на деревянной скамье. Таня не стала мешать творческому процессу и потянула Лёню на скамейку напротив. – Лёня, я оценила твой сегодняшний маневр, но только не надо вмешивать в наши отношения ребенка, – протянула фразу, как одно слово. – А куда ж ты теперь ребенка денешь? – на удивление сурово отрезал Вуич, и Таня сразу растеряла свою убежденность. – Лёня, я даже не знаю, что ей сказать – как объяснить... И потом... Неизвестно еще, как у нас с тобой сложится. Не надо, чтобы Настя заостряла на нас внимание. В общем, не надо в наши отношения впутывать ребенка. Мало ли со сколькими мужиками я буду встречаться, не хочу, чтобы Настя привыкала. И хотя от слов про других мужиков, кровь заметно ударила в виски, Лёня не дрогнул ни лицом, ни голосом. – Этот разговор имел бы смысл, если бы ты действительно решилась встречаться с чужим дядей. Трудно объяснить ребенку, почему вдруг чужой мужик стал спать у мамы в кровати, понимаю. Но тут ты припоздала. Будем мы с тобой встречаться или нет, я все равно никуда не денусь. Для этого мне придется перестать общаться с твоим братом и его женой, а я при всем уважении к тебе этого сделать не смогу. Так что глупо сейчас пытаться оградить Настю от общения со мной. Я твою дочь с пеленок знаю, она меня, кстати, тоже, – тут он усмехнулся. – И вижусь я с ней чаще, чем ее родной отец. Так что зря ты переживаешь за свой моральный облик. Он кристально чист. Таня ничего не ответила. Да и что тут ответить? Посмотрела на дочь, которая сидела смирно замерев. Отношения Бориса с дочерью – это вообще больная тема. Не хотелось даже мыслью об этом портить себе настроение. Виделся он с ней редко, как будто и желания горячего не испытывая. Последний раз Таня не позволила ему взять дочь на прогулку, потому что Боря был пьян. Не совсем, но Тане и исходящего от него запаха алкоголя оказалось достаточно. Бывший муж и без того не вызывал особого доверия, а уж в таком состоянии ему около ребенка подавно делать нечего. Радовалась теперь Татьяна, что в свое время приняла правильное решение и ушла от Бориса, когда Настя была совсем крошкой. Иначе можно себе представить, как бы малышка мучилась, скучая по отцу. – Танюш, – Лёня всмотрелся в ее лицо, обегая взглядом бледные щеки, губы. Таня как-то задумчиво на него посмотрела и неловко пожала плечами – не то извиняясь, не то от растерянности. Лёня обхватил эти женственные, чуть покатые плечи одной рукой и притиснул к себе. Некрепко, позволяя возразить. И к лицу нежному склонился, позволяя увернуться. Но Таня не увернулась. Сил не хватило сопротивляться. Только вздохнула прерывисто – знала, что Настя смотрит. Узкая ладонь доверчиво легла на крепкую мужскую грудь. Тогда Лёня коснулся мягко Таниной щеки, потом крепче поцеловал в губы. Вопреки материнским ожиданиям, Настя не сорвалась с места, а досидела до конца. Ее даже поцелуй матери с Лёней не отвлек. Не отвлек, но заинтересовал. – А чего это вы целуетесь? – спросила она без стеснения, как только с портретом закончили, и она получила заветный лист в руки. – Когда люди друг друга любят, они целуются, – ответила Таня, решив, что так ей будет легче всего объяснить дочери, почему вдруг она стала целоваться с Лёней. – А вы что – любите друг друга? – с подозрением Настя посматривала то на маму, то на ее друга. – Любим, – подтвердил Лёня. – Как Юля с Денисом? – прищурилась и поджала пухлые губы. – Как Юля с Денисом, – подтвердила мама, и у малышки на лице отразилось большое облегчение. – Так вы теперь и в одной кровати спать будете? – Настя, кажется, и сама изумилась своему выводу. – Так, – Татьяна порывисто поднялась с лавки, – пойдем теперь белочек кормить. А то они точно все с голоду помрут. – Некоторые вопросы лучше оставить без ответа. Вот и Таня поспешила переключить внимание дочери. 8 Таня размешала сахар в чашке и вынула лимон, чтобы чай не стал совсем кислый. Удобно устроилась на диване и набрала номер жены брата. Юля ответила сразу, наверное, телефон был под рукой. – Привет, дорогая! А что это вы пропали совсем? Не заходите, не звоните, не пишите. Совсем жизнь вас замотала? – весело заговорила Татьяна. – И не говори, – поддакнула Юля. – Читаешь мои мысли. Вот только собиралась тебе позвонить. А жизнь замотала – это правда. На работе завал, а у Дениса новый объект, я его сама не вижу. Ну рассказывай, как дела? У нас все одно да потому. – Хорошо дела у меня, просто прекрасно. Настю дед забрал на дачу клубнику есть, а я вот пришла с работы и скучаю, – Таня выдохнула. День к вечеру клонился, а жара не унималась. Парило нещадно – возможно, к дождю. Во всей квартире окна настежь, но прохлады не чувствовалось. Только душ и спасал. – А чего ты скучаешь? Настя у дедули, ты скучаешь. В этой причинной связи явно не хватает «следствия». – Так и у «следствия» дела. Замотала моего мужика дальше некуда. Имей совесть, дай ему выходной, – пошутила Таня, и Юля в ответ расхохоталась. – Шутка, конечно. Обещал заехать, жду. – Это хорошо, что ждешь. Видишь, как все ладненько у вас, все прекрасно. Именно так, как ты хотела: приятный секс и никаких обязательств, – поддела Таню, ибо никак не верила в ее легкомысленность. – Вот ты знаешь, по-моему, меня конкретно так надули. Потому что обязательств у меня уже куча, а секса не так чтобы очень, – иронично возмутилась Татьяна. В трубке снова послышался громкий заливистый Юлькин смех. – Нет, правда. Лёня то в командировке, то еще где-нибудь. Настю в парке выгулял и привет. Может, он вообще к моей дочери клеится, – продолжала жаловаться наигранно серьезно. – Ммм, запала уже на Лёньку, да? Не хватает тебе его, дефицит Вуича начался – по телу скучаешь. Влюбилась. – Это до тридцати лет для хорошего секса любовь нужна, а после тридцати для хорошего секса – только хороший мужчина. Это я тебе как женщина с опытом говорю. – Танюш, верю на слово, ибо я не так уж опытная женщина. Спала я только с одним мужчиной, с твоим братиком, за него и замуж вышла. Других не знаю и знать не хочу. – Не всем так повезло, – усмехнулась Таня и прервала разговор, заслышав звонок в дверь. – Ой, ладно, Юляш, ко мне тут пришли. Пойду открою, наверное, Лёня. Юлька сунула телефон в карман халата и потрогала воду. Ванна набралась уже до половины. – Какие у вас интересные разговоры... – раздалось позади вкрадчиво. – Денис! – воскликнула, чуть не подпрыгнув на месте. Ее удивление и небольшой испуг быстро сменились большим раздражением. – Ты давно здесь? – Достаточно, – кивнул, слегка ухмыляясь, и прилип плечом к косяку. – Какого черта ты подслушиваешь? – набросилась на мужа. – Да я, в общем, то не собирался, – небрежно пожал плечами, не скрывая веселья. – Просто это ты не слышала, как я пришел. Так заинтересованно беседовала с моей сестрой. Юля действительно не слышала. С одной стороны Таня щебетала, с другой вода шумела. Да и разговор, признаться, с Татьяной оказался увлекательным. – Мог бы дать знать, что стоишь за спиной! – Зачем? Говорю ж, такие интересные разговоры у вас... про мужчин, – усмехнулся Шаурин, явно намекая на последнюю фразу жены. – Не спала я с этим придурком, не спала! Доволен теперь? – взвилась Юлька. Потом повернулась к зеркалу и начала нервно собирать длинные темные волосы в хвост. – Ты из-за этого так разнервничалась? – Денис подошел к ней и обнял сзади за талию. Поцеловал в шею. – Прости, дорогая, не хотел рушить твою интригу. – Так, – попыталась отклониться, чтобы избежать прикосновения его губ, – оставь меня одну. – С чего это? – прижал ее к себе теснее. – С того это. Хочу ванну принять. – Юля, – начал он спокойно, без смеха в голосе. Юля, хоть и сохраняла на лице упрямство, но руками обхватила крепкие запястья мужа, внутренне немного отпуская раздражение, – ты меня прекрасно знаешь. И неужели ты думаешь, что я буду всю жизнь мучиться вопросом, спала ли моя любимая женщина с каким-то мужиком или нет? Что ты с ним не спала, мне и так давно известно без этого телефонного разговора. – Как? – Вот так. Котик твой такой сговорчивый оказался. Я спросил – он ответил. – О, Господи... – простонала Юля и, повернувшись, посмотрела Денису в глаза. – Я надеюсь... – в голове тут же мелькнули самые страшные предположения. Знала же прекрасно, на что способен ее муж. Не только из-за ревности, а просто способен. – Да что ты, – усмехнулся, понимая ее опасения, – с ним все в полном порядке. А если и не в порядке, то это не моих рук дело. – Ты ненормальный. А если бы я с ним спала? Что бы ты тогда делал? – Твое «если бы» меня вообще не интересует. – Ну и слава богу, – отмахнулась она и постаралась вырваться из крепких объятий, – все иди. Я и так нервная. – Вижу, издергалась вся, – и не думал отпускать. Запустил руку под халат, прижал ее к животу жены, уже немного округлому. Юля улыбнулась, не в силах игнорировать этот теплый жест, накрыла ладонь Дениса своей, счастливо замерла. – Это Денисович бесится. Или Денисовна. – Денисович. Я всем своим существом настраивался на сына. Будет сын. Юля рассмеялась и расслабленно вздохнула: – Каждый раз поражаюсь твоей уверенности. – Вот посмотришь. Я же знаю волшебное слово. – Интересно мне – какое. – Не скажу, а то оно перестанет быть волшебным. – Ладно, – сказала умиротворенно, – хорош уже мне зубы заговаривать. Ты просто хочешь залезть со мной в ванную. Раздевайся, так и быть. – Ну сработало же. Всегда срабатывает, – поцеловал жену в губы. Соскучился за целый день. Скучал по ней всегда. *** – И в гости не пригласишь? – с наглой ухмылкой спросил бывший муж. Таня вышла на площадку и прикрыла дверь, задержав ладонь на ручке. – За каким хреном, прости, мне тебя в гости приглашать? – грубо спросила она, даже не подумав подбирать выражения и церемониться при общении с Борисом. Недостоин он ее внимания. – Насти нет, нечего тебе делать у меня в квартире. Говори, что хотел, и уходи. – Какая ты стала дерзкая. – Спасибо за комплимент. Боря, мне некогда. И разговаривать мне с тобой не о чем. Если есть что-то важное – говори, некогда мне воду в ступе толочь. – Вообще-то я пришел к дочери... Таня скривилась в циничной усмешке, которая отнюдь не портила ее светлого образа. – Ой, вот только не надо мне этих пронзительных речей! Настя тебя очень ждала и ужасно расстроилась, ты два дня где-то проболтался, а сегодня вспомнил про дочь и решил заявиться. – Настя – моя дочь, и я могу приходить тогда, когда захочу, – с глупой уверенностью сказал Осипов. – Не можешь, – отрезала Татьяна. – Кто это так решил? – Я так решила, – жестко прозвучало. – И Настя даже не узнает, что ты сегодня приходил. Так для нее будет лучше. Следующий раз не забывай, в какой день собирался с дочерью увидеться. И вообще, будешь мне нервы мотать, я тебя родительских прав лишу. Ты нам не особо нужен, я ее одна с года воспитываю и прекрасно справляюсь. Так что все – проваливай. Следующий раз перед тем, как решишь прийти, позвони, – не дожидаясь ответа бывшего мужа, Таня зашла в квартиру и захлопнула дверь. Раздраженно плюхнулась на диван и взяла чашку, чтобы сделать большой глоток. Борис ничего кроме злости и раздражения не вызывал. Бывает же такое, когда человек не вызывает ни одной положительной эмоции, хотя, будучи миролюбивой по натуре, во всем и во всех Таня старалась найти хорошее и доброе. Вот только в Борисе искать давно перестала. Ее вообще бесил этот внезапно проснувшийся отцовский инстинкт. Только вот голого инстинкта для выполнения родительских обязательств не хватало, потому как отсутствовали в бывшем муже ответственность, организованность и порядочность. Не нравились Тане эти встречи Осипова с дочерью, не хотела она, боялась даже в глубине души, что «выходной папа» станет кумиром девочки. Он же не воспитывает, ничего не запрещает. Он всегда хороший и все позволяет. Еще один звонок в дверь отвлек Таню от тяжких мыслей. Подумалось, что Борис, грешным делом, не понял с первого раза и решил продолжить разговор. Но нет, за дверью стоял другой мужчина. И при виде него такая необыкновенная волна радости и счастья накатила на Таню, что, не пытаясь как-то сдержать свой порыв, она бросилась ему на шею. Лёня крепко обнял ее, мягко провел по ее спине широкой ладонью. – Привет, моя кошечка. – Привет, – улыбнулась, целуя в щеку. – Соскучилась? – Конечно. Есть будешь? – Нет. Я заехал домой, переоделся и поел. – Как это нет? – с трудом оторвала руки от его плеч. – Я же тебя ждала. У меня все вкусно. Что ты там дома ел? Пельмени с магазина? – Пельмени с магазина. Насти нет? – Ммм, – покачала головой. Собиралась пройти на кухню, но Лёня ловко направил ее дальше вглубь квартиры к спальне. – Лёня, я хочу в театр. – Что ж ты раньше не сказала, сегодня у меня с собой нет сценического костюма, – приник губами к нежной шее. Таня сдавленно рассмеялась, задышала скомканно. От его жадных поцелуев по телу побежали колкие мурашки. – Я правда хочу в театр, давно там не была. – Под мягким мужским давлением легла на кровать и чуть вверх подтянулась. – Значит, пойдем в театр. Могу достать контрамарки в Театр Юного Зрителя. – Татьяна снова рассмеялась и чуть выгнула шею, наслаждаясь неторопливыми ласками. – А ты не смейся, я не шучу, – шептал между поцелуями. – Хорошо, выбирай, куда хочешь, на какой спектакль. Следующий раз пойдем в театр, – хрипло пообещал Лёня, медленно и уверенно задирая на Тане легкий струящийся сарафан. Приподнявшись, Таня сняла его через голову. И с Лёни стянула футболку. Он улыбнулся: понравилась ее торопливость, хотя спешить не собирался. Обхватил ее обнаженные плечи, на миг крепко прижав к себе. Так крепко, что Таня тяжело выдохнула. Каждый раз, как обнимал ее, сердце замирало и не верилось, что с ним она, его любимая Танюша. Поддел лямку бюстгальтера и спустил с плеча, поцеловал, оставшийся на коже тонкий розовый след от белого белья. С трудом Таня перевела дыхание и улыбнулась: любила, когда он ее так стискивал. Так по-собственнически крепко и очень приятно. Так уверенно. И все же, какие у Лёни удивительно нежные руки. Таня и забыла, что сильные мужские руки могут быть такими нежными. Или не знала. Уже перестала стесняться своего несовершенного тела. Как-то за короткое время, сам того не зная, научил ее Лёня не волноваться из-за нескольких белесых растяжек на животе и что грудь ее не такая упругая, как у молоденьких девушек. Когда целовал ее, про все забывала. Погладила его плечи, чувствуя, как дрогнула упругая кожа, и мышцы рельефные чуть напряглись. Пальцы пробежались ко коротким жестким волоскам к затылку. Притянула Лёню к себе, уткнулась носом в гладко выбритую щеку, прижалась губами. Не поцеловала, просто прижалась. От Лёни приятно пахло. Свежо, чуть терпко, совсем не крепко. Им хотелось дышать как морским воздухом. 9 Пять вечера без пятнадцати минут. И хотя Таня за день прилично устала, настроение у нее было прекрасное: улыбка то и дело наплывала на лицо, чуть рассеивая привычный рабочий официоз. Татьяна вообще в последнее время стала чаще улыбаться. Но улыбаться бесцельно, – всякой пустой мысли. Как счастливый человек. Это все Лёня, этот смешливый, несерьезный, непостижимый мужчина. И как только ему удалось за такое короткое время приучить ее к себе, что уже отдельно от него себя не мыслила. Татьяне все-таки удалось вернуться в медицину. С большим трудом, но удалось. Пришлось пройти несколько курсов, чтобы подтвердить квалификацию. Тяжело было организовать свое время, имея на руках маленького ребенка. Зато сейчас она работала в железнодорожной поликлинике дежурным врачом по предрейсовым осмотрам, занималась любимым делом и наконец-то чувствовала себя полноценным самодостаточным человеком. В дверь настойчиво и смело постучали. Таня громко и чопорно разрешила войти. В кабинете она была одна. – Всех вылечила? – заглянул Лёня. Таня рассмеялась, отложила ручку и вспорхнула со стула. Так же легко, как перелетела, она оказалась у двери и доверчиво прижалась к Лёнькиной груди. – На сегодня точно всех. Теперь готова заняться тобой, – легко поцеловала твердые мужские губы, чувствуя, как заметно сваливается с самой усталость. – Жду не дождусь, – загадочно проговорил Вуич и немного вперед пошатнулся, отталкиваясь от двери. С той стороны кто-то настойчиво дернул ручку. – Танюша!.. – весело влетев в кабинет, вскрикнула врачица, но, увидев Леонида, понизила голос, как будто разочарованно, – уже уходишь... – а глаза все же заблестели при виде Лёни, и живот вмиг подтянулся. – Да, убегаю. А что ты хотела, Леночка? – Таня сбросила халат, снова вернулась к столу и раскрыла свою сумочку. – Да так... Кое-что тебе рассказать. – Я внизу подожду, – глядя на Татьяну, вмешался Вуич в разговор. – Сударыня... – и Ленка потеснилась, выпуская мужчину в коридор. – Таня, пять минут, – пообещала Лена. – Давай, – согласилась Татьяна, доставая из внутреннего кармашка сумки зеркальце и помаду. Что ж не послушать очередную сплетню, ответная реакция Ленке все равно не нужна, ей главное новостью поделиться. Ленка затрещала, а Таня красила губы и изредка поддакивала приятельнице, думая о своем. Вот сколько раз просила Лёню не подниматься в кабинет, а ждать на улице. Не слушал он: по-хозяйски приходил, по-собственнически целовал. Теперь снова разговоров о нем будет. Снова девки достанут своими вопросами. Не останется не замеченным очередное его появление. Леонид вышел из здания и спустился с высокого широкого крыльца. Не стал маячить сразу возле выхода, а прошелся по тенистой аллее к воротам. Остановился у пестрой цветочной клумбы. Вроде жизнь его текла своим чередом, спокойно, но внутри уже давно покоя не ощущал. С горячим сердцем приходил на эти сладострастные свидания, а уходил с холодком от неполной близости. Хоть и испытывал всегда невиданное телесное упоение. Думал: его любви на двоих хватит. И боялся все же: а вдруг не хватит. И удивлялся своему терпению – откуда его столько. Никогда не слыл терпеливым человеком. Но страх потерять Танечку был сильнее, сковывал его горячность и неуемное иногда желание совсем не отпускать ее от себя. Мимо то и дело бежал топоток женских каблучков. Но не оборачивался. У Тани шаги легкие, когда спешила, казалось, ноги чуть земли касались. Даже шаг у его Танюши какой-то жизнерадостный. На этот шаг не только он сам оборачивался. И в этот раз обернулся, когда не только скорый стук каблучков услышал, но и голос Татьяны. Она шла ему навстречу, по пути разговаривая с каким-то презентабельного вида мужчиной, он все хватал ее за руки и что-то говорил настойчиво. А Таня весело отмахивалась и все ускоряла шаг, все спешила. А в нескольких шагах от Вуича замерла, натолкнувшись на его недобрый потемневший взгляд. Непривычно видеть его таким. И неприятно. Ужасно неприятно, колко как-то. – Это что еще за хрен в масле? – Почему в масле? – невпопад спросила она и подхватила Лёню под руку. – Пойдем, – потянула к машине, но Вуич, словно скала, врос в землю и с места не сдвигался. – Это наш терапевт, – обозначила она личность мужчины, хотя Лёне это все равно много не скажет. Терапевт ли то был или стоматолог – разницы никакой. – Ну, пойдем, – согласился он как будто спокойно. По дороге разговаривали. Как обычно, в основном говорила Татьяна. А Лёня вроде бы и участвовал в беседе, но как-то совсем уж отрешенно, странно поглядывая время от времени то на руки Танины, то на колени ее, белеющие из-под темно-синей джинсовой юбки. Так что по приходу домой клубочком томившаяся в женской груди тревога, уже холодком охватила все тело. И что-то сомневалась Таня, что поход в театр, который у них на сегодняшний вечер запланирован, как-то поднимет ей настроение. Взрыва ждала, скандала. – Мы есть будем или я могу собираться? – Собирайся, не торопись. Перед спектаклем прогуляемся, а после поужинаем. Отдохнем как люди, пока Настя на каникулах. Детский садик, как всегда в июне, закрыли на ремонт, и практически все время Настя проводила с дедом. Он всегда находил, чем ее занять. – Хорошо, – Татьяна сбросила сумку с плеча и скрылась в ванной. Лёня уселся на диван, включил телевизор. Но как-то быстро Таня собралась и не заметил времени. Впав в расслабленно-сонное состояние, счет ему потерял. Даже удивился слегка, когда она уже одетая в платье, накрашенная чуть сильнее, чем обычно, и вкусно пахнущая густыми вечерними духами зашла в гостиную. Не получилось у нее сегодня покрутиться перед ним и легко спросить, как она выглядит. Слишком напряженно Леонид выглядел, что опасалась словом его на взрыв спровоцировать. Сколько этих ревностных припадков от Бориса вытерпела. И молчать тоже не дело. – Лёня, ты же не думаешь про меня всякую чушь? – спросила неверным голосом и провела руками по бедрам, сомневаясь, хорошо ли сидит на ней это платье. Ни разу его еще не надевала. – Что? – переспросил. Правда не слышал, что она сказала. Воспринял только свое имя, а когда голову к ней повернул, то дар речи потерял. И ничего вроде особенного. Прямого силуэта голубое платье до колен и снежно-белеющая на изящной шее нитка крупного жемчуга. В этом платье Танины бедра казались чуть шире. Так прелестно женственно широковаты они были, что руки к ним так и тянулись. И платье, которое она только надела, захотелось тут же снять. – Ты же не думаешь? – Что не думаю? – Чушь... про терапевта... Лёня с трудом увязал в голове «чушь» и «терапевт». – А ты про этого, который в масле?.. – Ну... Я тебе не давал никакого повода. – А мне повод и не нужен. Мне фонарного столба рядом с тобой достаточно. – Лёня... – после этих слов Таня еще больше разнервничалась. – Что – Лёня? Конечно, я ревную. Конечно. Иди сюда, – он двинулся вперед и протянул ладонь. Таня подала ему руку и позволила усадить себя к нему на колени. – Вот как тебя можно не ревновать?.. Пусть этот терапевт будет поосторожнее с руками, а то ему самому срочная госпитализация понадобится. И нейрохирург. Смотрел на нее – ей не верить было невозможно. Аккуратные тонкие стрелочки на веках делали ее глаза еще ярче, больше. Чистые они бездонные – в них можно утонуть. С такими глазами и прической «ракушкой» она сейчас напоминала ему какую-то французскую актрису. Тане-то верил, а вот терапевту – нет. И любому другому, кто около нее крутился. – Какой ты ревнивый, – улыбнулась, потому что злости в его словах не почувствовала и в глазах ее уже не увидела. Расслабилась сразу, поняв, что зря себя накрутила. Хотя и не сомневалась, что тем не менее говорил Леонид серьезно. Но как-то красиво выходило у него ревновать, спокойно. Ее саму не обижая. – Не бери ты в голову, – отмахнулась. – Если хочешь, давай не пойдем в театр. Я же знаю, ты не горишь желанием, – положила руки ему на плечи. – Как это не пойдем? Пойдем. И лучше идти прямо сейчас, а то точно не пойдем. Таня встала с его колен и поправила платье. – Лёня, ну как?.. – бодро и настойчиво спросила. – Ах, да, – словно вспомнил, что забыл про комплимент, – идеально, – взял ее за лицо и долго смотрел в глаза, прежде чем поцеловать. 10 Таня отхлебнула чай, отложила бутерброд, стряхнула с пальцев крошки и набрала номер Вуича. Ответил он строгим немного задумчивым голосом, каким отвечают по рабочему телефону, но тон его заметно смягчился и приобрел ласкающий оттенок, когда Таня заговорила. – По голосу слышу, что у тебя хорошее настроение. Что случилось? – спросил немного отстраненно, словно в это время был сосредоточен на каком-то важном деле. Наверное, лоб у него, как всегда, нахмурен и губы плотно поджаты. – Ничего. Еще ничего. Но случится же? Ты же приедешь сегодня? – Не знаю. Может быть. Скорее всего, – игриво растянул слова. – Ну, Лёня... – знала, что шутит он, что приедет. Но все равно хотела определенности, точного подтверждения. Слов каких-то неравнодушных и внимания. – Приеду, – твердо пообещал. – Я заеду за тобой на работу и поедем к Шауриным. Вроде как на ужин. – А что – приглашают? Мне еще никто не звонил. – А зачем тебе звонить? – Хорошо, – вздохнула Таня. – А потом что – проводишь меня домой и поцелуешь у подъезда? – чуть-чуть поерзала на стуле, усаживаясь удобнее, опираясь на стол локтями. – Провожу, но только к себе домой, – проворчал он. – А там уложишь меня на кровать и обсыпешь розовыми лепестками? – Можно и лепестками... – Нет, подожди, – вдруг томно заговорила она, – мы попьем вина, потом я уложу тебя на кровать, медленно сниму с тебя рубашку и нежно поцелую все твои самые чувствительные места, – в ее голосе появилась эротичная бархатистость. Исчезла звонкость и простота. – Таня, я на работе! – рыкнул Лёня. – Ах, прости-прости, – засмеялась Татьяна, – я немного забылась. Я вообще тебе не по этому поводу звоню. – Я так и понял, – громко выдохнул на том конце Лёня. – У тебя всегда долгое и весьма неожиданное предисловие. Ну, все, теперь по сути? – Да, – тут голос ее стих в нерешительности. – Лёнечка, ты свозишь меня на кладбище? Хочу к матери на могилу съездить. Если можно завтра. Если у тебя нет никаких важных дел. Нет, если ты сильно занят... – Таня! – остановил он ее. – Я свободен. Я свободен и свожу тебя на кладбище, – показалось, что она не совсем еще решилась на эту поездку и внутренне ждет его отказа, даже рада будет, если вдруг окажется он сильно занят и не сможет ей помочь. – Ладно, – с какой-то обреченностью почти прошептала. – Вечером договоримся тогда. Целую. Таня повесила трубку и, тяжело выдохнув, напряженно сцепила пальцы. За эти годы ни разу не побывала у матери на кладбище. А сейчас почему-то почувствовала острую необходимость сделать это. И не для того, чтобы мысленно заручиться поддержкой, – мать живая не очень-то помогала, а уж мертвая тем более. Все-таки не присутствовать на похоронах матери и ни разу не съездить к ней на могилу – неправильно. Поднявшись со стула, Таня сунула руки в карманы белого халата и рассеянно уставилась в окно. Сейчас она была счастлива тем особым простым счастьем, когда хотелось и с другими радостью поделиться, и исправить что-то в своей жизни. Теперь почувствовала, словно на какой-то черте стоит и шагнуть сможет, лишь от своих обид избавившись. Но обида эта, главная в ее жизни, на мать, раньше какие-то силы давала, упрямством заряжала, настырностью, а сейчас не нужна стала. Сейчас хотелось все за плечами оставить и ходить свободно, без груза. Да и снилась мать ей часто, оттого просыпалась Татьяна с неясным плохим чувством. Вечером все сидели на открытой террасе. Вяло тянуло ветром. Воздух был сух и жарок. Где-то высоко за серыми клубящимися облаками сверкали беззвучные молнии. Хорошо бы ночью пошел дождь. Остывший чай стал совершенно невкусен, шоколадный бисквит с кремом из взбитых сливок от жары неаппетитно расплылся по тарелке. – Кто-нибудь будет торт? – спросила Юля устало-сонным голосом. – Нет, – твердо ответил Лёня. Денис покачал головой, и Таня живо поднялась, скрипнув креслом. – Давай уберем это, Юляш. Сколько ж можно есть... Юля сползла с плетеного кресла тяжело и неповоротливо. Подхватила со столика тарелку и чашку, пошла вслед за Таней в дом. – Я чувствую себя бочонком, – погладила свой небольшой животик, скрытый просторным платьем. – Все косяки собираю, хотя и живота толком нет еще. Мне все мешает, во всем тесно. – Это нормально, – улыбнулась Таня и начала без зазрения совести хозяйничать на кухне. – Сядь отдохни, я сама уберу. Ты главное, ешь хорошо и спи хорошо. Знаешь, почему-то первые месяцы самые трудные: живота еще нет, но силы куда-то уходят. Не знаю, как другим, но мне тоже особенно трудно было именно в первые месяцы. А может, так мне показалось... – Я и так все время сплю. Не знаю, как женщины работают до декрета, я уже не могу. Во-первых, тоже страшно устаю. Во-вторых, все забываю. Даже дома хожу с записной книжкой, потому что если не запишу, что мне нужно сделать, куда заехать и кому позвонить, все, хана. – Как Денис тебя еще дома не посадил, удивительно, – Таня насмешливо покачала головой. – Он старается. По этому поводу воюем последнюю неделю. – Знаешь, я на его стороне. Если есть возможность не напрягаться, зачем напрягаться. У тебя задача – спокойно выносить и родить Ивана Денисовича. А про остальное нужно забыть. – Ой, Танюша, только ты меня не зомбируй. Иван Денисович еще не родился, а уже центр Вселенной, – вздохнула Юля и положила руку на живот. Сегодня Шаурины узнали, что у них будет сын, теперь об этом только и разговоров. – Надо же, как вы с братом на этот раз едины во мнении. Я вот думала, что ты меня поддержишь. – Я тебя и поддерживаю. Такое состояние, беременность, тебе, может, один раз в жизни дано испытать. Так вот и наслаждайся каждым днем по полной. А то можно подумать, без тебя на работе все колом встанет. – На самом деле я хотела до сентября поработать и все. Месяц остался. – Вот и правильно. Потом еще тяжелее будет ходить, зачем рисковать. – Да, конечно. Тем более, я так чувствую, что мне лучше находиться подальше от общества. Раздражаюсь по любому поводу. Чуть-что готова взорваться. Денису достается. Проснусь ночью и спать не могу, бессонница, понимаешь? А он спит, ему хоть бы хны. А меня прям это бесит. Вот он спит, а я не могу, – Юля устало села за стол и подперла рукой щеку. Таня засмеялась, вытерла руки полотенцем и присела рядом. – Ничего страшного. Покапризничай, беременным можно. – У тебя тоже так было? Таня задумалась, как будто вспоминая, потом пожала плечами: – Да как сказать... Я почти всю беременность одна провела. Некого доставать было. Этот, – кивнула неопределенно, имея в виду мужа, – почти все время по командировкам болтался. Ну, братика достану, бывало. Но братик – это же не муж. Не было у меня возможности покапризничать как следует. Так что ты пользуйся возможностью, оторвись за меня, пусть Денис прочувствует. – Хорошо, так и быть. Только ради тебя, – посмеялась Юля. Юлька такая милая стала, уже заметно изменилась во внешности, как и все женщины, переживающие этот чудесный в жизни период вынашивания малыша. Губы у нее пополнели и лицо стало округлое. Сейчас Таня смотрела на жену брата и понимала, что в жизни у самой все было наперекосяк. Почему одни мужчины следят за каждым вздохом супруги, как, например, Денис, а другим наплевать если даже у жены появились проблемы со здоровьем? Трудно сказать, почему все тот же Денис, который всю жизнь утверждал, что детей иметь не хочет, сейчас вел себя как сумасшедший папаша и сводил Юльку с ума своим контролем, а Боря, чуть ли не с первого свидания заявивший о своей бесконечно любви к детям и желании их иметь, свою дочь с трудом переносил. Трудно сказать, да и не стоит об этом думать. В прошлом вообще копаться не стоит, тем более в таком далеком прошлом. Таня и не собиралась, просто Юля своими разговорами и трогательным волнением по каждому поводу вызывала в душе какую-то щемящую тоску. – Таня, а ты хочешь еще детей? – вдруг спросила Юля, и Таня покраснела, как пойманный за руку воришка, и сделала глубокий вдох. – Я всегда хотела иметь не одного ребенка, – осторожно подобрала слова, – но хотеть – не значить родить. Я уже не в том возрасте. – Как это не в том? Что за глупости... – Потому что я тогда буду не то что старородящая, а древнеродящая, – засмеялась Татьяна. – Пойдем, а то сейчас муж твой принесется узнавать, что мы тут засели вдвоем. – Только ты меня от мужа и спасаешь. – Работа у меня такая – спасатель я, – снова засмеялась Татьяна. 11 Ехать на кладбище решили с утра, пока еще свежо и прохладно после прошедшего ночью дождя. Лёня встал раньше, ушел в душ, Таня еще повалялась в постели, а потом пошла на кухню готовить завтрак. Так у них повелось: Лёня всегда поднимался с кровати раньше нее. И так забавно он вставал: не маялся сонно, не сползал медленно, а открывал глаза, лежал с минуту и вскакивал уже бодрый, и полный энергии. Вот откуда у него ее столько. Таких живых и энергичных людей Таня еще не встречала. На завтрак сварила рисовую кашу, любит ее Лёнька. Таня и сама не против каши с утра, только вот что-то сегодня не елось. Аппетита не было. От странного волнения, может быть, необыкновенного, будто не на кладбище едет, а на встречу с живым человеком. – Посиди, я сейчас, – бросила Таня, когда Лёня, вышел из ванной. Любила заходить в ванную после него, там так душно и плотно пахло мылом, и мужской косметикой. Им пахло. Завтракали долго и задумчиво, в тишине, которая не то чтобы напрягала, но немножко давила не нервы. Тане, конечно, давила, не Лёне. – Ну, чего ты вздыхаешь? – спросил Леонид, припадая к кружке с кофе. Вместо ответа Таня снова вздохнула и тут же засмеялась своему вздоху. – Цветов надо купить, – сказала первое, что пришло на ум, ибо на самом деле думала совсем не об этом. – Купим. Ехали быстро. Так и чесался язык попросить Лёню сбросить скорость, но не решилась, машина мчалась по омытым дождем улицам, почти не останавливаясь на светофорах. Вошли в ворота кладбища, Таня немного растерялась и крепче ухватила Лёню под руку. Когда вчера уточняла у Дениса, где мать похоронена, он только назвал место, но больше ничего не спросил и не сказал. Глаза забегали по оградкам и памятникам, Татьяна затормозила, выискивая нужную аллейку, но Вуич знающе потянул ее дальше по дорожке. Таня двинулась уверенно, почти бегом, как будто сзади кто-то подгонял. Какое-то необъяснимое чувство мешало идти спокойным размеренным шагом. Не для прогулок же место, да и не за этим здесь она. Подошли к могиле матери. Поначалу Татьяна думала, что ошиблись. Но нет. Имя-фамилия-отчество, годы жизни – все верно. Растерянно, как оглушенно, женщина смотрела на черную высокую витиеватую оградку, на аккуратный гранитный памятник. Внутри оградки чисто, ни сорняков, ни мусора, разве что несколько сухих листьев дрожало на надгробной плите. Таня повернулась и посмотрела на Лёню беспомощно, словно ждала от него какого-то объяснения, но он шагнул вперед, сжал в кулаках металлические остроконечные пики и застыл. Чего угодно Татьяна ждала – полного запущения, креста без памятника и оградки, но только не этого блеска и чистоты. Не думала, что кто-то ухаживает за могилой матери, не подозревала, вот и опешила поначалу. Потом взяла себя в руки, зашла в калитку, положила цветы, нетвердыми движениями смела с плиты засохшие листья. И все, делать больше нечего. И вдруг накатило на Татьяну безудержное отчаяние. Пустое и безрассудное. Как при жизни не была нужна матери, так и сейчас. Нечего ей делать на этой могиле, не о чем думать, не о чем говорить. Только неловкость одна на сердце, что слова не идут и мысли не складываются. Постояла еще немного, но не от души, а скорее, для приличия, и молча взяв Лёню за руку, пошла обратно. А дома разрыдалась. Так сильно, будто давно накопленные слезы прорвали какую-то плотину. Почти с порога и разрыдалась. Еще что-то говорила, но уже шмыгала носом, украдкой вытирая щеки, а как зашла в гостиную, упала в плаче на диван. Леонид застыл в прихожей, глядя на Таню в просвет между белыми полками встроенного с простенок стеллажа, и впервые в жизни не знал, что делать. На душе стало тяжело и беспомощно, он вдруг понял, что никогда не видел Таниных слез. Никогда до этого момента. Да, все знали, что Таня плаксивая и чувствительная, и ей ничего не стоит заплакать. Она плакала, когда поздравляла родственников и друзей с днем рождения, плакала, когда принимала подарки, даже вчера у Шауриных за столом, когда узнала, что у них будет мальчик, пустила слезу от счастья. Но то все были другие слезы – горячей радости, а не горького холодного отчаяния, как сейчас. И все же нашелся, твердой рукой оторвал Таню от подушки и прижал к себе, она даже не сопротивлялась, припала, схватилась за его рубашку, словно боялась, что передумает и отпустит. Плакала Татьяна не долго, но надрывно, оторвалась сама, когда опустошилась. Тогда села на диван удобнее, поджала ноги, обхватила колени руками и громко вздохнула. – Успокоилась? – спросил Лёня. – Угу, может, еще два дня пореву, – хрипло ответила, глуповато усмехнувшись. Потом отвела от лица выбившиеся из хвоста прядки, заправила их за уши и медленно дрожаще вздохнула, – вот так... – неопределенно подвела итог и вытерла мокрые щеки. – Чай сделать? – спросил Лёня, уже напрягаясь, чтобы подняться с дивана. – Сделай, – кивнула согласно, и Вуич порывисто вскочил с места. – И Лёня... – позвала, он приостановился, и Таня сказала, покривившись: – Сними эту рубашку... На Вуиче были черные джинсы и черная рубашка, очень уместные для их утренней поездки, но теперь захотелось, чтобы он снял с себя эту черноту. Лёня и снял, у Тани в шкафу лежала пара его футболок. Он надел красную. Лёнька не стеснялся ярких цветов, как некоторые мужчины, не старался надеть что-то серое и практичное. Ей это в нем нравилось. В жизни и так много серости, чего уж лишний раз ее на себя напяливать. Сама тоже старалась покупать вещи поярче, тем более сочные чистые цвета ей очень шли. Холодными негнущимися пальцами Таня сжала чашку с черным чаем. Нужно что-то говорить, только не молчать. Почему-то именно сегодня ужасно боялась тишины, сегодня она какая-то неловкая. – Лёня, а почему ты с родителями не уехал в Германию? Знала, что мать Леонида чистокровная немка, и его родители в девяностых эмигрировали. – Зачем, – легко пожал он крупными плечами, – буржуям кусты подстригать? Меня и тут неплохо кормят. Я тогда уже с Шауром вляпался по самое не могу, куда уезжать. – Да уж... Наш Шаур кого угодно сбаламутит. – Да прям, я и сам рад стараться. Родители его засобирались заграницу аккурат, когда сын из армии вернулся. Пока документы оформили, пока вызов ждали. Но Лёня отказался уезжать из России. Долго уговаривали единственного сына, долго спорили, но он ни в какую. У него к тому времени свои желания сформировались, свои вполне определенные цели, бросать все и ехать в неизвестность посчитал высшей глупостью. И до сих пор ни разу не пожалел о своем решении. Все у него в жизни сложилось. Все получилось. Почти. – Ты говоришь по-немецки? – Бегло. Моя мать учитель немецкого, сама понимаешь, выхода у меня не было, – усмехаясь, развел руками. – Теперь езжу к ним в отпуск, тренируюсь. Таня понимающе качнула головой и засмеялась. Мокрые ее ресницы дрогнули, наконец-то и щеки чуть зарумянились, она хлебнула чаю. – Понимаю. Расскажи что-нибудь про себя. Ты мне ничего не рассказываешь. – А что рассказывать? – Сел чуть боком и, подтянувшись к спинке дивана, упер локоть в изголовье. – Говорю же, моя мать училка. Она очень серьезно подходила к вопросам воспитания и всеми силами старалась вырастить из меня приличного человека... Так глаза у него при этих словах хитро блеснули, что Таня закономерно спросила: – А ты? – А я усердно этому сопротивлялся. – Ну ты же учился в школе олимпийского резерва... – Да, но это совсем не мешало мне сопротивляться, – улыбнулся он и потер кончик носа. Сам считал, что его улица вырастила, потому что, несмотря на все старания матери, никогда не был домоседом и пай-мальчиком, каким его хотели видеть родители. Мать, в основном. Отцу, кажется, всегда было все равно. – А вообще, я с детства был везунчиком. Пацаном всегда находил то деньги, то золотишко... Всегда про него так и говорили, что везунчик он по жизни, все к нему с детства будто само в руки плыло, легко давалось. Удивлялись окружающие. Всегда Вуич знал, где, что и как достать, с какими людьми можно и нужно договориться. Никакая авантюра мимо него не проходила. – И правда везунчик. А к нашему берегу то дерьмо, то щепки. Лёня расхохотался. Таня сначала хихикнула, потом рассмеялась тоже, задорно так и весело, сбрасывая остатки утреннего напряжения. – А чем ты увлекался? Он легко пожал плечами. – Спорт. Спорт, спорт... Не было у меня больше увлечений. Таких, чтобы я озаботился и дух захватило, не было. – И бабы, – добавила Татьяна с ироничной улыбкой. – И бабы, – мягко усмехнулся, – как же без баб... Таня сделала медленный глоток и долго смотрела в его блестящие зеленые глаза. Потом обежала взглядом лицо: высокий лоб, твердые, четко-очерченные губы, чуть островатый нос, – да, у таких везунчиков, которые все знают и все умеют должен быть именно такой, чуть островатый нос. – Лёня зачем я тебе? Ты увлеченный человек, с активной жизненной позицией. Зачем тебе такая нудная и скучная женщина, как я? – задумчиво спросила Таня, пытливо вглядываясь ему глаза. Потому что люблю: хотелось сказать. Потому что любил, нужна. Столько раз он произносил это слово. Бесчисленное количество раз. Всегда говорил, что любит всех женщин, ведь женщины для этого и рождены, ведь поэтому они, тонкие и слабые существа, сделаны из ребра Адама. И ведь любил каждую по чуть-чуть. Кого-то за доброту душевную, кого-то за сексуальность, кого-то за вкусно приготовленное мясо. И только Танюшу свою – без меры. Давно уже любил ее без меры. И именно ей не мог сказать этих нескольких слов. Боялся. Страшно боялся, что не поверит и рассмеется в лицо. – Таня, – издал мягкий смешок, – ты не представляешь, как мне не хватает в обычной жизни скуки. Я сам ужасно скучен и непривередлив в быту: ем все подряд, не разбрасываю носки по квартире, а после работы засыпаю перед телевизором. – И тебя не раздражает, что я плачу? – Нет. – И мой бесконечный треп по телефону тебя тоже не раздражает? – Абсолютно, – спокойно ответил Лёня. Таня посмотрела на него с прищуром и тихо, но твердо сказала. – Лёня, если я узнаю хоть про какую-нибудь твою бабу, а я, будь уверен, все равно узнаю, то кончится твоя скучная и нудная жизнь. Устрою я тебе очень бурное волнение. На это он усмехнулся и вздохнул, тронул ее нежное лицо. – Ты меня понимаешь? – серьезно спросила. – Я тебя понимаю, – так же серьезно он ответил. Только губы поджал, скрывая улыбку. 12 Таня застегнула пуговицы белого халата, шагнула к столу и, задержав руку на деревянной спинке стула, тяжело села. Все еще ошарашенно смотрела на Леночку и не могла поверить услышанному. Леночка же пока молчала. Исподлобья поглядывала на подругу, мягко усмехаясь. Наконец Татьяна выдохнула, чуть ослабнув на сиденье. И словно со слабостью в теле какая-то заслонка упала, и в голову мысли всякие полезли, страхи и сомнения, которым раньше места не было. – Ничего не понимаю, – пробормотала, скорее, чтобы просто что-то сказать, прореагировать, нежели потому что на самом деле ничего не понимала. – Ох, Танюша, – вздохнула докторица и, деловито поддернув белые рукава, уложила локти на столешницу. – Ты же знаешь, что самый эффективный контрацептив – это вообще не заниматься сексом. А в остальных случаях всегда есть вероятность забеременеть. И с презервативами беременеют, и с таблетками, и даже с внутриматочной спиралью, как ты. И ты, дорогая, на моей памяти такая не первая. – Это точно? – спросила Таня, еще не до конца проникнувшись мыслью о своей неожиданной беременности. Хотя не сомневалась в поставленном диагнозе: Ленка врач опытный, с большим стажем и высокой квалификацией. – Точно. Пять недель, Таня. Что делать будем? – Как что? Рожать, конечно. Что за вопрос, Лена. Конечно, рожать. – Да и правильно, – неожиданно сказала Леночка и тоскливо вздохнула. – Мужик у тебя нормальный, чего бы и не родить. При этих словах пульс застучал в висках. Тонкой рукой Таня ухватилась за край стола, кажется, пол качнулся под ногами. Стыдно признаться, но до этого момента даже не подумала о Лёне, только привыкала к мысли о ребенке и уже планировала, как жить дальше. А теперь задумалась, как сообщит ему эту новость, и что в ответ услышит. – Да причем тут мужик? – тем не менее внешне своей растерянности не показала, а отозвалась легко и уверенно. – Я для себя рожать буду. – Так, ладно, – вздохнула Ленка, – давай тогда сбегай анализы сдай. Чего тянуть? Еще девяти нет – успеешь. – Хлопнула на стол бланки направлений на анализы и черканула на них пометки. Потом порывисто сняла трубку и набрала номер лаборатории крови. – Ларочка... – приветливо защебетала, – как там у вас сегодня?.. М-мм... Сейчас Танюша Шаурина подойдет... ага... – и положила трубку. – Ну все, беги. Татьяна взяла со стола направления, вышла от гинеколога и поспешила на первый этаж в лабораторию. Сдала анализы и вернулась к себе. У кабинета ее уже поджидали пациенты. – Минуточку, – сказала Таня вежливо и прикрыла дверь. Задержала прием, чтобы перевести дух и выбросить зажатую в сгибе локтя проспиртованную ватку. Вату-то она выбросила и вздохнула вроде глубоко, чтобы в себя прийти, но почему-то эффект получился обратный: голова вдруг закружилась, и тошнота резко подкатила к горлу. Дрожащими ладонями Татьяна оперлась на стол, опустилась в кресло. Прикрыла рот пальцами, словно сдерживая рвотный позыв, и задышала часто. Смешно даже: только узнала про беременность и будто проснулись все ее признаки. До этого ни тошноты, ни головокружения не ощущала. Пару раз только, но все списала на усталость и нездоровое питание – то не вовремя поест, то тяжело. Тошнило ее после кладбища, да и тут думала: все от волнения. И к Ленке сегодня с утра забежала, потому что низ живота все выходные болел, так сильно, что забеспокоилась, уж не воспаление ли яичников. На все грешила, только не на беременность. На задержку не обращала внимание, потому что последние месяцы цикл сбился. А теперь такой сюрприз: она во второй раз станет мамой. Мамой... Господи! Мысль эта, – о том, что внутри уже живет, растет крохотное существо, – будто прорвалась в голову, зажгла разум, и ее саму словно резким толчком с места подняла. Таня вскочила, судорожно прижала руки к животу. Так сладко ёкнуло сердце и понеслось вскачь. Но вслед за этим снова приступ тошноты. – Я сейчас, – натянуто улыбнулась в коридоре и поторопилась в туалет. Тошнота прошла часа через два, самочувствие нормализовалось. Только с аппетитом целый день были проблемы, ничего есть не могла. Это точно от волнения. Все думала, что нужно позвонить Лёне, и никак не могла решиться огорошить его этой новостью. Если уж ее как обухом по голове, то его и подавно; потому что не припомнила, чтобы Вуич высказывал горячего желания иметь детей и жениться. Кажется, вполне он доволен существующим порядком вещей и их легкими приятными отношениями. Вот почему мысль о ребенке, при всей ее сладости, немного горчила, – ибо когда появляются дети, кончается романтика и сентиментальность, и начинается жизнь обычная, рутинная. По крайней мере, в Таниной жизни все было именно так. Возможно, у кого-то по-другому, но не у нее. Она всегда слишком большое внимание уделяла ребенку, ставя его интересы превыше своих, и уже не могла закрывать глаза на многие вещи, которые до рождения малыша спускала с рук. Где-то к обеду Лёня сам позвонил, но у нее не было возможности поговорить спокойно, да и у него, по всей видимости, день выдался суетливый, так что перекинулись парой слов и договорились созвониться вечером. К концу рабочего дня у Тани голова кругом шла от мыслей и волнения, снова задрожали руки, и ноги стали ватные, она, даже не задумываясь, правильно ли поступает, поехала к брату. Без звонка, без предупреждения, просто сорвалась и поехала к Денису на работу. Повезло, что он вообще был на месте. О том, что в такое время его могло и не быть в офисе, Таня совсем не подумала, что, впрочем, неудивительно. В таком-то состоянии. В приемной Таня задержалась, приняла из рук заботливой секретарши стакан прохладной воды. – Подожди минутку, у него люди, – предупредила Лиза и усадила сестру шефа в кресло. Видно, что плохо той, от жары, наверное. Лицо бледное, и сама, кажется вот-вот в обморок упадет. – Угу, – кивнула Татьяна и жадно припала к воде. Как раз успела чуть отдышаться, дверь открылась, и из кабинета, будто не вышли, а выплыли, мужчины, разморенные и уставшие. Денис тоже вышел чуть позже, когда приемная опустела. Хотел что-то сказать секретарше, но, увидев неловко примостившуюся в кресле для посетителей сестру, выдал слегка удивленное "О" и поздоровался. Таня тут же подскочила с места, расправила юбку. Сама не своя она была: так бледна и странно нерешительна, что Денис и сам, изменившись в лице от беспокойства, напряженно спросил: – Что случилось? – потом отступил и жестом пригласил ее к себе, а когда Таня вошла, плотно прикрыл дверь. Сестра уселась на ближайший стул, словно ноги ее больше не держали, и выпалила: – Я беременна. Шаурин так и замер у края стола, примороженный к месту новостью. Нашелся он быстро, удивление его схлынуло, серые глаза тепло блеснули, губы растянулись в полуулыбке: – Вот это да... Поздравляю. Кто папа? – Денис! – возмущенно воскликнула Таня, окрепнув голосом. Нашел время язвить! У нее мир с ног на голову перевернулся, а он шутить вздумал! – Ладно, не так. Поздравляю. Папа знает? – иронично исправился. – Нет еще. – А чего ждем? – Денис сел в свое кресло, расслабленно откинувшись на спинку. Новость о беременности сестры его, конечно, удивила, но не взволновала так, чтобы он насторожился или забеспокоился. – Я, само собой, весьма польщен, что удостоен чести первым узнать об этом радостном событии, но папашу тоже не мешало бы поставить в известность. Кстати, можешь прямо сейчас это сделать. Он как раз ко мне едет. Жду не дождусь – так хочу увидеть его счастливое лицо. Таня вскочила. Ее словно какая-то сила подняла со стула и перенесла к двери. – Сидеть, – скомандовал брат. – Ну-ка присядь. Сядь не скачи. Успокойся, чего ты всполошилась? И правда, чего?.. А того и забеспокоилась, всполошилась, что не имела представления, как Лёня отреагирует. – Как я ему скажу? – Таня послушно села. – Как мне сказала, так и ему скажи. – Мы не планировали. Это случайно вышло. – Случайно... Вы как дети маленькие, ей-богу. – Да прекрати ты! Мы предохранялись! Я предохранялась. Денис хмыкнул, потом вдруг нахмурился: – Таня, я надеюсь, ты не собираешься делать глупости... – не договорил брат, но по лицу его Таня поняла, что подумал он о возможном аборте. – Спятил, что ли! Конечно, нет! – воскликнула Татьяна, все больше убеждаясь, что верно поступила, решившись сначала с братом поговорить. Денис – родной человек, родная душа, он никогда не предаст и всегда поймет. Каждое слово его, сказанное спокойным уверенным тоном, действовало гораздо лучше любого успокоительного. Волнение заметно спало, хотя трепет и легкая взбудораженность остались, но это естественно, учитывая, что новость прогремела как гром среди ясного неба. Осталось Вуича дождаться и сообщить ему. Не сказать, что Таня вовсе не мечтала о детях, да, хотела, конечно, но точно не предполагала, что когда-то слова «ты скоро станешь папой» придется сказать именно Лёне. – Может, тебе чаю с мятой сделать? – заботливо поинтересовался Денис. – А что – у тебя и чай с мятой есть? – У меня теперь все есть. Вдруг Юля придет, а у меня чая с мятой нет... Это же катастрофа! – наигранно воскликнул он, нажимая кнопку селектора. Таня пила чай мелкими глотками, словно боялась, что как только он кончится, уйдет и ее спокойствие. Успела осилить полчашки, когда в кабинет шумно и энергично вошел Вуич. Он громко хлопнул дверью, притормозил, удивившись присутствию Татьяны, но, быстро сменившись в эмоциях, просветлел лицом, потеплел взглядом и тут же нахмурился, заметив чересчур заинтересованный, и слишком уж снисходительный взгляд друга. – Я беременна, – выпалила Таня, не дожидаясь, пока Лёня выберет какое-нибудь место и крепко усядется. Не было терпения ждать, пока он обретет под собой твердую почву, чтобы достойно встретить новость о своем скором отцовстве. Какая разница, в конце концов. Услышав это, Лёня предсказуемо застыл как вкопанный. Замер посреди кабинета, остановил пристальный взгляд на побелевшем Танином лице, потом пробежался по ней глазами, словно искал подтверждения сказанному, и задал самый глупый вопрос, который только мог задать: – Ты пошутила? – Да, Лёня! – не сдержавшись, вскричала Таня. – Я вот пришла сюда, сижу и шучу! Развлекаюсь! Мне же делать больше нечего! Это похоже на шутку?! Лёня сначала смотрел оторопело, потом залился басистым смехом. – Что правда? – спросил, заглушив смех. Тане тут же захотелось запустить в него чем-нибудь потяжелее, чтобы он заткнулся. Денис, верно, по лицу сестры понял, что чашка недопитого мятного чая сейчас полетит в Вуича, забрал ее, но вместо того, чтобы разрядить обстановку, подлил масла в огонь: – Ну ты и спайпер, Романыч... Лёнька снова громко расхохотался, запрокинув голову, но не смех то был, а идиотский протяжный гогот. Тане захотелось расплакаться. Слезы уже подступили к глазам, но Лёнька внезапно оборвал смех и напустил на себя серьезный вид. Почти серьезный. Глаза его весело блестели, на щеках заиграл румянец, уголки губ дрожали, сдерживая нагловатую ухмылку. Вуич приложил руку к сердцу, – тут Таня в десятый раз пожалела, что брат забрал у нее чашку, – и сказал известное, знакомое, теперь уже ненавистное: – Танюха, я, как джентльмен, просто обязан на тебе жениться. Ну теперь-то, я просто обязан, теперь ты точно не можешь мне отказать. Не могла Татьяна сказать точно, что ее взбесило больше: то, как Лёня ее назвал, или его дурацкое клоунское предложение руки и сердца. Сто лет уже так ее не называл, а тут снова «Танюха»! Нет чтобы сесть спокойно, сказать что-нибудь вразумительное и конструктивное... Лёня, конечно, сел рядом с ней. Обрел силу в движениях, сорвался с места, уселся удобно и потер красное лицо широкими ладонями, протягивая с выдохом: – А-а-а-а, в Африке горы вот такой вышины... – Потом уронил руки на стол и весь подтянулся, встрепенулся будто, посмотрел на Татьяну внимательным искрящимся взглядом: – А ты чего так разволновалась? Ну беременная, с кем не бывает... – Лёня может хватит паясничать! – рявкнула Таня и оттолкнула его, когда он попытался взять ее за руку. – У меня ребенок скоро родится, что мне плакать, что ли! – то ли удивился, то ли усмехнулся громко и посмотрел на Дениса: – Понятно тебе? А вы вон по психологам с Юлькой шастаете... – по-доброму рассмеялся. Шаур красноречиво вздохнул и развеселился тоже. Таня ощутила себя не у дел. Всем смешно. И Лёне, и Денису, только ей отчего-то совсем не весело, посмеяться не над чем, не находила повода для иронии. 13 После короткого, но содержательного для всех участников разговора в кабинете Шаурина Лёня повез Таню домой, собираясь потом вернуться к Денису; из-за неожиданной новости о беременности Татьяны они и о делах своих позабыли, но тем не менее дела те не терпели отлагательства. По дороге молчали. Леонид о чем-то нахмурено думал, Татьяна же, напротив, безмятежно смотрела в окно. Напряжение дня отпустило, ведь несмотря на бестолковые шуточки и дурацкий смех, Лёнька порадовал своей реакцией, а остальное все как-нибудь уляжется. Все-таки волнения душевные нехорошо сказались на ее самочувствии: голова страшно разболелась – до тошнотворного ощущения в желудке. Таня поднялась в квартиру. Вуич уехал, пообещав освободиться как можно скорее. Вечером предстояло обговорить, как они будут жить дальше, потому Настю решено было оставить ночевать у деда. Не хотела Таня, чтобы дочь стала случайным свидетелем этого разговора, сама еще не знала: как и когда скажет Насте о том, что в скором времени у той появится братик или сестренка. Неизвестно, как девочка отнесется к этой новости. Тут бы в себя прийти, потом уже ребенка своего готовить к таким разительным переменам в их до этого времени тихой и спокойной жизни. В спальне Татьяна обессиленно упала на кровать. Планировала прилечь минут на пятнадцать, но и через двадцать не смогла подняться: все тело налилось невыносимой тяжестью, в глаза будто песок насыпали. Плюнув на все, Татьяна, не раздеваясь, завернулась, как в кокон, в покрывало, которым была застелена кровать, и прикрыла веки. Проснулась резко, словно кто-то разбудил, тронув за плечо, – открыла глаза, тут же натолкнувшись на темноту спальни. Сколько же она проспала? Судя по непроницаемой ночи за окном, на часах должно быть не меньше одиннадцати. Глубоко вдохнула, чуть шевельнулась, чувствуя, как руки и ноги затекли. Превозмогая неприятные ощущения, села на постели и опустила ноги на пол, непослушными руками стянула с себя мятую одежду, нашла на ощупь халат, лежащий в изножье кровати. Набрасывая его на себя, покривилась, – тело точно на шарнирах, вот-вот заскрипит. Из прихожей в комнату падал тусклый свет, значит, Лёня вернулся. Сама она, когда зашла в квартиру, свет не включала. Не было в нем надобности. Таня застала Лёню на кухне за чтением женского журнала. Вуич сидел, свободно развалившись на стуле, с видом уставшего равнодушного ко всему человека. Разумеется, не куплен этот журнал, не принесен с собой, – в кухне на подоконнике их валялась целая куча. Таня любила скоротать пару минут за какой-нибудь интересной статейкой, не факт, что поучительной, но зато для души. Увидев Татьяну, Леонид небрежно отбросил журнал, и тот шлепнулся на стол с каким-то зловещим хлопком. Вуич так и остался сидеть на месте, не двинулся, не потянулся к ней, как это всегда у них бывало. Это сразу смутило Таню, но она не стала поддаваться неприятным чувствам, хотя вместо привычной улыбки смогла только устало выдохнуть. – Как поспала? Я не стал тебя будить, когда пришел. – Нормально, – ответила, успокоив, хотя нормально себя не чувствовала. А чувствовала так же тяжело и разбито, как до сна. – Ты поел? – спросила по привычке. На столе стояла только кружка, наверное, с кофе. В мойке посуды тоже не было, но в воздухе еще ощущался едва уловимый запах еды. Лёня, видно, убрал за собой посуду. Он никогда не оставлял после себя грязных тарелок. – Да, – кивнул, глядя на Таню со странным напряжением. Весь замер, кажется, сосредоточился, чтобы не пропустить ни слова ее, ни взгляда. – А я еще не ела. – Почему? – Не могла. Устала, сразу спать легла. Ладно, я в душ схожу, потом поем. Суп. Да, суп, чтобы желудок на ночь не нагружать. Еще в машине Леонид заметил изнуренное состояние любимой, но и сон не стер с ее лица следы измождения, хотя румяное оно у нее, разгоряченное. А в глазах грусть какая-то, о которой Таня молчит, по обыкновению. Не ошиблась Татьяна, надеясь, что взбодрит ее душ, вернет утраченные силы. И силы-то нашлись, и мысли стали стройными, внутри готовность какая-то появилась к разговору. Смыла вода тревогу, и тело стало словно воздушное, невесомое. Лёня, верно, тоже потому такой настороженный, что не праздная беседа у них намечалась. Только вот, кто первый начнет? Лёня и начал да так неожиданно. После теплого непродолжительного душа, Таня зашла на кухню. На столе ее ждала тарелка горячего куриного супа. Лёня стоял спиной, наливая чай. Точно ей, потому что в большую синюю кружку. Взгляд застыл на мужской спине, и невольная улыбка расползлась по Таниному лицу: на Лёньке были камуфляжные шорты и зеленая футболка, как в тот день, наутро после пьянки с Денисом, когда они дружно обсмеяли «зефир в шоколаде». Тогда все началось. Именно этот день стал для Тани началом отношений с Вуичем. Татьяна в сомнамбулическом состоянии смотрела в его спину, а Лёня вдруг развернулся. – Таня, я одного не понимаю: почему о том, что ты беременна, первым узнает Шаур? Интересно, когда ты вообще собиралась мне об этом сообщить? Если бы я не приехал к Денису, то и не узнал бы, наверное. Таня ответь мне что-нибудь вразумительное, потому что мне в голову лезут дурные мысли! Не сказать, что слишком уж удивительно было слышать такие резкие нотки в его голосе: слишком давно знала его. Но все-таки тряхнуло немного от волны злости и раздражения. А Лёня, наверное, так тон старался смягчить, что говорил сквозь зубы, только выходило наоборот – еще грубее. – Лёня, представь мое состояние... – выдохнула невнятно. – Не поверишь! – всплеснул руками. – Я прекрасно представляю твое состояние! Вот именно поэтому и спрашиваю: почему я узнаю последним? – Снова развернулся к ней спиной, ровными движениями насыпал в чай сахар. Размешал. Себе Таня точно могла ответить, почему не сказала ему первому. Себе, но не ему. Не могла признаться, как жутко испугалась, что бросит он ее, не рад будет ребенку и таким переменам в их отношениях. Да и сейчас тревога не улеглась, но теперь была та тревога совершенно другого характера. Да, Лёня не отказался от нее и малыша, но кто сказал, что отношения их останутся такими же безоблачными. Что будет он ее любить так же, как и прежде. Любить... Мысль эта обожгла. А любит ли? О любви он ей тоже ничего не говорил. Был нежен и участлив, всегда переживал и обо всем беспокоился. Это неудивительно, они вместе всего три месяца. За три месяца даже такая зануда, как она, надоесть не успеет. Татьяна молчала, отчаянно подбирая слова, забыла про суп, и, что голодна, забыла. Конечно, нужно как-то объяснить свое поведение и мотивы. Но хотелось найти что-то разумное и безболезненное. – Или ты думала, что я брошу тебя? – спросил он громко, словно удивляясь своему прозрению. – Ты меня за кого принимаешь?! Я тебе что – х*епутало какое-нибудь типа твоего бывшего мужа? Я своих детей не бросаю! – А что – у тебя уже есть от кого-то дети? – не к месту сорвалось с языка. – Нет! Но это не отменяет сказанного! – снова прогремел он и стих к концу, сердечно выдохнув: – Таня сядь! Ее колени подогнулись, как по приказу, и Таня опустилась на ближайший стул. – Это меня обнадеживает, – сказала с поразительным спокойствием, и правда внутри успокоившись. – Нам же не обязательно жениться... – Да что ты за чушь сегодня несешь! – снова завелся. – Таня ешь! – Да что ты орешь на меня! – тут уже Таня вспылила, зла в ее тоне не было, только удивление. Лёня набрал полные легкие воздуха, но неожиданно понял, что кричать ему больше не хочется. Сам не знал, что остудило, не смог бы объяснить, почему отпустил возмущение. – Таня, – начал уже спокойно, подвигая стул и садясь перед ней. Крепко стиснул ее тонкие ладони, будто боялся, что вырвется. Замер торжественно, и Таня ответно замерла. – Я хочу на тебе жениться, не потому что ты беременна от меня, а потому что я хочу на тебе жениться. Это понятно? – Более менее. – А женюсь я на тебе, потому что я тебя люблю. – На этот раз он не спрашивал, поняла ли его Таня, но она кивнула. – А люблю я тебя давно. Это понятно? – Очень понятно. – Вот, как увидел, так и полюбил. А сейчас еще больше. Тут Татьяна нервно засмеялась. Сдавленно, грубовато и непроизвольно. – Таня, может, хватит паясничать, – передразнил он ее интонацию, припоминая недавний упрек в свой адрес. Почему-то его слова не заставили сердце бешено биться, не показались сладкими. Хотя умел Лёня тепло и вкрадчиво говорить, что все существо замирало. Ничего внутри не изменилось. Почему? Да потому что уже не сомневалась в нем, не нуждалась в убеждениях. Потому что чувствовала его любовь кожей, слышала в голосе, видела в глазах. Но все боялась поверить. А теперь, вот оно, счастье – на расстоянии вытянутой руки. – Что же ты столько лет молчал? – спросила шепотом, будто боясь спугнуть это хрупкое ощущение. – Я не мог. Боялся тебя испортить. Да и... ты сама знаешь: мы с Шауром не ангелы. Я не мог рисковать. Мне нужно было всеми силами демонстрировать свое безразличие. – Да, я... я знаю, – прерывисто сказала она, впрочем, не собираясь развивать эту щепетильную тему. Не дура, прекрасно понимала, в каких кругах брат вращался. – Ты меня греешь. Среди торжества глупой черни и развратной силы ты меня греешь, Танюша, – произнес с мягкой ироничной улыбкой. – И я даже не спрашиваю, согласна ты выйти за меня замуж или нет. Я женюсь на тебе и все. А не захочешь, будет как в «Кавказской пленнице»: на плечо и... – многозначительно замолчал, кивнув неопределенно в сторону. – Не надо как в «Кавказской пленнице»... я и так хочу. 14 На следующий день Татьяна и Леонид подали заявление в ЗАГС. Не стали торопить события, решили спокойно дождаться заветного дня и сыграть свадьбу в положенный срок. Таня не видела смысла в спешке, столько вопросов нужно было решить, столько проблем, – и к Лёне переехать, и дочь в другую школу перевести, а еще нужно рассказать ей о свадьбе, объяснить все. Но, кажется, Татьяна для всего могла найти нужные слова, но только не для разговора о своем скором замужестве. Наверное, потому что сама еще не привыкла к этой мысли, не дошла до полного осознания. Ставя подпись в заявлении, чувствовала себя как во сне. Странно. Пальцы слабо держали авторучку. Сердце пугливо стучало. То и дело Таня заглядывала в паспорт, даже свой день рождения уточняла. Даты и цифры вылетели из головы, как стерлись. Она боялась сбиться и наделать от волнения ошибок. Она очень боялась снова ошибиться. В мужчине. Думала, что не случится с ней такого, не выйдет она больше замуж. Не собиралась, не мечтала. Или себе не признавалась. Все время о чем-то другом заботилась, только не об устройстве своей личной жизни, но с Лёней все так стремительно закрутилось, что противостоять оказалось невозможным, вот и до ЗАГСа дошли, чего Татьяна даже в шутку никогда не могла предположить. Рассчитывала, что не тронет ее это формальная процедура, но разволновалась, будто уже кольцо на палец надела. Поговорить с Настей решено было вечером. Но подходящий момент выдался раньше, когда гуляли в парке и у одного из памятных мест увидели свадебную процессию. Жених и невеста укладывали цветы к Вечному огню. Настя завороженно наблюдала за ним, дергая мать за руку. Таня стиснула крепче ладошку дочери и ускорила шаг, чтобы они могли усесться на ближайшую лавочку. – Настенька, мы с Лёней тоже решили пожениться. Господи, никогда не думала, что произнести такие простые слова будет стоить ей стольких сил! Настя резко повернулась к матери, оторвав восторженный взгляд от счастливых молодоженов. За короткий миг на ее лице промелькнуло множество эмоций, потом в глазах зажглась радость. – Ну, вообще-то, логично, что когда люди целуются, то они женятся, – развела руками и пожала плечами девочка. – А-а, ну да, – улыбнулась Таня, заметно расслабившись. – Ты рада? – Конечно! – засмеялась дочь. – Ведь у меня теперь два папы! Один по крови, а один по жизни! После этих слов Татьяну охватила невероятная легкость. – И у нас будут дети? Как у Юли с Денисом? – Будут. – Нам же нужна еще одна комната, мама! – воскликнула Настя и подскочила с места. – Да, нужна, – вздохнула Татьяна. Никак не выходили из головы слова дочери о том, что Лёня станет ее папой по жизни. Наверное, Вуич будет хорошим отцом, он столько времени и внимания уделял Насте, сколько она от родного отца никогда не получала, но воспитывать своего ребенка и чужого – разные вещи. Несмотря на то, что замечала Таня явную привязанность дочери к Лёне, грызли ее большие сомнения, дети ведь такие непредсказуемые. А дочь у нее чересчур обидчивая и ранимая. Они снова двинулись по дорожке мимо клумбы с пышными яркими астрами. Настенька на удивление не торопилась, не рвалась куда-то, по обыкновению, а шла медленно, погрузившись глубоко в мысли. Мысли то, видно, были приятные, одухотворенные, вызывающие улыбку на ее милом лице. Уголки губ обличительно подрагивали, когда девочка то и дело заглядывала матери в глаза. Как будто что-то искала в них. – Мамочка, я так хочу, чтобы ты была счастлива, – вдруг громко заявила Настя. – Я и так счастлива. – Нет, ты не всегда счастливая, а я хочу, чтобы ты была всегда счастливая. Иногда ты бываешь грустная-грустная, я же замечаю. – Нет, Настюш, я бываю усталая, но не несчастливая. – Точно? – переспросила девочка. – Точно, – заверила Татьяна дочь. – Ой, а вон и Лёня! Таня посмотрела в ту сторону, куда рукой указывала Настя. Лёня не видел их, но Татьяна не спешила махнуть ему рукой, чтобы привлечь внимание. Она наблюдала, как беспокойно он озирается по сторонам, ищет их взглядом, и что-то жгучее и сладостное разливалось у нее в груди. Не могла и предположить раньше, что любовь может быть такой, как у нее к Лёне. Всегда думала, что влюбляться надо страстно и обязательно с первого взгляда; стремительной, горячей, сметающей все на своем пути должна быть настоящая любовь. Не верилось, что может любовь вырасти из дружбы, родиться в спокойствии, упрямо пробиться сквозь стену тихого слепого быта и затуманить голову. Но случилось же... Полюбила она Лёню. Только ему самому не могла сказать об этом. Мешало что-то. Страх, наверное. Это раньше Таня о своих чувствах кричать была готова, а сейчас о них хотелось молчать. Не испытывать судьбу – молчать. Чтобы не расплескать свое долгожданное женское счастье. Сколько отнекивалась, убеждала себя и окружающих, что без мужика можно прожить, а внутри-то ой как хотелось любить и быть любимой. И по утрам не только ребенку кашу варить, но и кормить завтраком любимого мужчину. И ждать его с работы, встречать, а главное, – знать, что к ней кто-то спешит. Все-таки, как ни крути, сидела внутри мысль, что не состоялась она как жена, не смогла дом сделать домом, не сумела создать уют и тепло, чтобы муж домой бежал, а не из дома. Да и сейчас боялась того же самого. Что через время Лёня не к ней бежать будет, а от нее. Только в этот раз Таня усердно гнала от себя эти домыслы, не желая повторения. Больно оно, дико больно. Поэтому и свадьбу задумала тихую, спокойную. Всех предупредила, что ничего особенного в этот день ждать не придется. Будет регистрация и небольшое торжество в узком семейном кругу. Словно боялась праздновать бурно, как будто беду призывала да судьбу испытывала. Гуляли уже весело и многочисленно, ничего не вышло из этого хорошего. Не количество гостей главное и не число подарков. Жизнь семейная не на этом строится, и пышное празднование не залог семейного благополучия. Но потом все переиначила, подумалось вдруг Татьяне: это у нее второе замужество, а у Лёни первая женитьба, и свадьбе первая. Возможно он хочет сделать все по-другому, ведь он такой веселый, активный во всем человек, у него куча друзей, почему его нужно лишать этого счастья? Чего они скромничают, будто стыдятся? Точно прячутся, стесняясь своего счастья. *** В день свадьбы Татьяна не волновалась. Она спокойно пережила регистрацию; не дрогнув, поставила свою подпись в нужной графе; чуть позже без слез выслушала множество поздравлений и приняла в руки невероятное количество цветов. Но выдержка ее кончилась, когда в банкетном зале зазвучал мягкий и чуть волнительно дрожащий голос отца. Таня почти сразу перестала слышать его. Оглохла от подступивших чувств. Онемела от вязкого кома в горле. Расплакалась. Так и слушала его нежные напутственные слова, глотая слезы. А отец ведь не сказал ей ничего нового. Все то же самое, но такое сердцу дорогое. Что любит ее безумно, что нет в его жизни большего счастья, чем видеть ее сверкающие глаза и лучистую улыбку. Праздновали торжество в шикарном дорогом ресторане. Удивительно: насколько яро отнекивалась Татьяна от подобного размаха, настолько же уютно чувствовала себя в сейчас белом зале с богатой лепниной, янтарными витражами и кованными узорами. Атмосфера была полна утонченных и роскошных деталей: слепили блеском огромные хрустальные люстры под потолком, завораживали благородной красотой белоснежные орхидеи и радовали глаз бирюзовые скатерти на столах. – Все размазалось, да? – спросила у Лёни, пытаясь аккуратно вытереть мокрые щеки салфеткой. Так и знала, что ее свадебный макияж не «доживет» до середины вечера. – Нет. – Точно? – Точно. Если хочешь, можем вообще сбежать отсюда, здесь и без нас будем всем очень весело. – Вот ты скажешь, – хмыкнула новоиспеченная жена, внутри улыбнувшись этой мысли. Она знала, что никогда не решится на такое, но уже представила, как они с Лёней, улучив удобный момент, пробираются к выходу сквозь толпу гостей, сбегают по лестнице, выскакивают на улицу и садятся в поджидающий их автомобиль. Машина мчит их по ночному городу, и в салоне играет ее любимая песня «Moon river». – Я всегда что-нибудь скажу, мне всегда есть что сказать, – улыбнувшись, накрыл ее руку своей ладонью и слегка сжал, но Таня высвободила пальцы, чтобы стянуть с них перчатки: атласная ткань мешала чувствовать тепло его прикосновения. – А я знаю, Кошечка, ты просто хочешь отхватить кусок свадебного торта. Иначе бы точно сбежала. – Ох, не напоминай, – выдохнула Татьяна напряженно. Весь вечер не могла спокойно смотреть на «сладкий стол» – так хотелось съесть кусок мятного торта. – Лёня, а когда у меня украдут туфлю? Или меня без туфли, а то ноги так устали. – Нет, на всякого рода похищения у нас табу, а то мы с Шауром можем неадекватно среагировать. – И что? Меня даже не увезут на каком-нибудь кабриолете? – Нет, Таня, не увезут. – Какая досада, а я так надеялась. – Запила смешок глотком шампанского. – Оставь свои надежды всяк сюда входящий, – пробубнил Лёня. – Таня прекрати меня смешить, а то я сейчас начну рассказывать пошлые анекдоты. – О, это я люблю. – Чуть позже, дорогая, чуть позже. «Дорогая» громко засмеялась, чем привлекла внимание брата. Надолго застыв на ее смеющемся лице задумчивым взглядом, он подумал, что никогда не говорил ей много ласковых слов и комплиментов, не баловал крепкими братскими объятиями и поцелуями. Наверное, сегодня снова не сказал и половины от того, что должен был. Не привык на людях бурно выражать свои эмоции, молодожены и так перенасытятся пожеланиями и поздравлениями. Но он обязательно еще скажет ей все позже, успеет. Для важных слов не нужно искать подходящее время. Во время своих размышлений Денис поймал взгляд Леонида. Сколько у них в жизни было ситуаций, когда общаться приходилось только глазами, что, кажется, они научились читать мысли друг друга. Вот как же он за столько лет не смог заметить чувств друга к Татьяне? Такую любовь скрыть невозможно. Как же он ее не замечал?.. – Ты устала? – спросил у жены. – Нет. Я хорошо себя чувствую. – Юля знала: скажи она мужу, что хоть немного устала, он утащит ее домой. Совершенно точно утащит. Даже на свадьбу сестры наплюет. Денис ее очень опекал. Иногда это очень раздражало, но Юля старалась сдерживаться, строго следуя совету Татьяны наслаждаться каждым прожитым днем этих девяти месяцев. Их любовь с Денисом только укрепилась с беременностью, а отношения стали особенными. Ни с чем не сравнить чувство, когда носишь ребенка от любимого мужчины, растишь в себе его частичку. Его сына. Весь вечер Шаурина смотрела на сестру мужа и радовалась: Танька такая красивая, счастливая, жизнерадостная и очень нежная. Так и сияет, светится вся. Чуть бледная у нее кожа, но Танюше потрясающе идет эта аристократичная бледность. Конечно, нет на их невесте никакой фаты, в волосах у нее нитка жемчуга, и платье не белое, а голубое, – экстравагантное, не очень длинное, с чуть расклешенной юбкой и широким поясом, завязанным сзади в пышный бант. Они так долго его выбирали и сомневались, но, когда Таня его примерила, все сомнения растворились как утренний туман. Теперь и Танюша сможет еще раз испытать счастье материнства, она же так хотела иметь второго ребенка, но даже не мечтала об этом. А Лёня тот мужчина, который сможет превратить ее жизнь в рай. Он тоже очень волновался за Танюшу. Все время был какой-то трогательно растерянный, постоянно что-то спрашивал, интересовался. На вопрос, почему он не спросит все у Тани, Лёня отвечал, что, разговаривая с Таней об «этом», он уже должен знать ответ. – А когда торт будем есть? – шепнула Настя Юле на ухо. – Скоро, – улыбнулась она, – сначала мама должна бросить незамужним подружкам свадебный букет. – А-а-а, это типа у кого следующая свадьба? – Да. А Лёня подвязку. Настя хихикнула: – А я знаю, где Лёня возьмет подвязку. – Лёне не подвязку надо бросать, а записную книжку с телефонами баб, – ухмыльнулся Шаурин. – Мне кажется, Лёня ее давно уже выбросил, и не надо на него наговаривать, – деловито изрекла девочка. – Вот так, – усмехнулась Юля. – Выкуси, Шаурин. Вон у Вуича какая защита. – Так я ж теперь с ним живу, как мне его не защищать! – воскликнула Настя. – И то правда, – Юля покатилась со смеху. – А я тоже пойду ловить букет, – важно заявила девочка. – Тебе зачем? – посмеялся Денис. – А я заранее. 15 – Какая слабость, какое блаженство – завтрак в номер. Даже не думала, что стану такой ленивой – не смогу подняться с кровати. Таня потянулась на постели и перевернулась на бок, сбивая под собой одеяло. Солнце ярко светило в окна. Комната уже налилась духотой, в которой явственно проступал аромат кофе и ванили. – Ты не ленивая, ты беременная, – поправил муж. – Лёня, я так хочу персиков, я бы сейчас съела килограмм десять. – Пойдем завтракать, будут тебе персики. Пальцы Лёни мягко водили по Таниной обнаженной спине, по пергаментно-нежной коже, осторожно прощупывая каждый позвонок и очерчивая чуть заметные ребра. Он уже привык в своей новой жизни. К семейной жизни. К этим утренним постукиваниям ложек-вилок, Таниной болтовне о планах на день и разных глупостях. Он водил по покатым женским плечам и чувствовал в них легкое напряжение. Танюша очень устала за этот месяц, столько всего на нее навалилось. Подготовка к свадьбе, загруженность на работе, Настя в школу пошла, – первая неделя, полная впечатлений и переживаний. Лёня ни разу не пожалел, что они вырвались отдохнуть. Сняли апартаменты в гостиничном комплексе, расположенном в живописном месте вдали от шумного города. Со вздохом Таня выбралась из кровати, накинула халат и пошла в ванную, а словно не в смежной комнате исчезла, а отдалилась на безмерное расстояние. До самой свадьбы Лёня не верил, что она станет его женой. Все ждал: что-то помешает им. Целовал ночью каждый ее пальчик, знал наизусть все лучики-морщинки вокруг бездонных голубых глаз, но все еще не верил, что это чудное существо – его будущая жена. Мечтал об этом, но никогда не признавался себе в этих мечтах, принимая все за случайные непрошенные мысли. А бывало, накатит так, что хоть волком вой. И только здесь, в тишине почти девственной природы и меланхолической праздности, пришло к нему, наконец, осознание, что началась жизнь всерьез – существование его обрело свою цель и смысл. Теперь в его бурной бесшабашной жизни все станет по порядку. Правильно все станет. Никогда не думал о собственных детях, а сейчас весь только на этой мысли сконцентрировался, так ревностно Танюшу от всего оберегал, боялся, вдруг что-нибудь случится, жил заряженный постоянным напряжением. И иногда злился на свое бессилие. Тяжело Тане давалась вторая беременность. – Лёня, ты мне так и не сказал, кого ты хочешь: мальчика или девочку. – А мне все равно. Если родится мальчик, я буду счастлив... – А если девочка? – Буду еще счастливее, с воспитанием девочек я уже знаком. Таня улыбнулась в ответ и присела на кровать, подвинув ближе столик с едой, и с появившимся вдруг аппетитом взглянула на творожную запеканку, блинчики со сгущенкой и джемом, фрукты, кашу. Столько изменений произошло в ее тихой упорядоченной жизни за это лето. Каждый прокаленный солнцем день нес что-то новое. К счастью, Таня уже не была той застрявшей в одном времени наивной дурочкой. Все реже она вспоминала бывшего мужа, все чаще отдавалась мечтам о будущем. Пожалуй, только одно оставалось удручающе неизменным – отношение родного отца к Насте. Борис, как всегда, не спешил радовать ребенка частыми визитами, а с появлением Лёни и вовсе решил, что нет в нем надобности, и деньгами перестал помогать, хотя Таню деньги волновали меньше всего. Материально она от Осипова никогда не зависела: сама работала, да и Денис всегда поддерживал. Любовь не купишь ни за какие деньги. На своей Первый звонок в школу Настя пошла с Лёней. Первое сентября. Первый класс. Такое значимое для каждого ребенка событие. Что может быть важнее? Но у Бори, как обычно, нашлись дела поприятнее, чем парадная линейка первоклашек. Раньше бы Татьяна расстроилась до отчаяния, а теперь ей не было так обидно. Присутствие Леонида смягчило и разочарование девочки. Но самое главное, что Настя уже начала чувствовать фальшь в словах отца, начала задавать вопросы. Интересовалась, почему у Лёни находится для нее время, а у Бориса нет? Он больше работает? Тогда почему Настя не знает о его подвигах, она же должна им гордится. Уж лучше не знать ей о «подвигах» отца, ибо гордится там особо нечем. Не спешила Таня рассказывать о Борисе нелицеприятных вещей, вырастет Настя и сама все поймет, сделает собственные выводы. Каким бы ни был, он ее отец, потому Таня их редким встречам не препятствовала, а даже поощряла их. – Ут-р-р-о начинается, начинается. Го-р-р-од улыбается, улыбается, – запел Лёня, расслабленно развалившись на кровати. – Лень меня одолевает. – Лёню одолела лень, – повторила Таня, улыбнувшись. – Нет уж, просыпайся, муж мой дорогой, бодрись, до обеда будем гулять. – Пойдем мы с тобой пешими тропами... – вздохнул Лёня, с грустью представляя, что через неделю им предстоит вернулся в город, снова все вокруг завертится-закружится. – Таня, когда у тебя уже декрет будет? Представь, я ухожу – ты дома, я прихожу – ты дома. Кайф, а не жизнь. – Мечтаешь, чтобы я дома сидела? – Так это же женское предназначение. Уют создавать, очаг хранить, пироги с мясом печь. Таня в ответ рассмеялась, чуть не подавившись маковой булкой. – Давай быстрее уже рожай, – ухмыльнулся Вуич, рывком поднялся с кровати и уселся рядом с женой. Обнял ее сзади; просунув руки в вырез халата, прижал их к голому животу. Какие ладони у него горячие! Таня вздрогнула от неожиданных и приятных ощущений. – Вот с этим я не смогу поторопиться. Вот никак, – Таня замерла, неосознанно перейдя на шепот. – Скоро шевелиться будет? – Лёня тоже заговорил вполголоса. – Ну, не скоро еще. Сначала только я буду чувствовать, потом подрастет и ты сможешь. – Страшно. – Почему страшно? – Не знаю, – шепнул он. – Я волнуюсь. Блин, нет, мне уже не все равно, я скорее хочу знать, кто у нас там: мальчик или девочка. 16 Татьяна сбежала по ступенькам крыльца, зацокала невысокими каблучками по асфальту. Лёня уже ждал ее у больницы. Лето наконец уступило место осени. Низко нависшие серые тучи совсем закрывали солнце. Все было мокро и влажно после дождя. Ветер бросал в лицо крупные капли, сорванные с деревьев. Но внутри у Татьяны так горело, что она еле заставила себя застегнуть пуговицы плаща. Жарко внутри было, радостно. Волнительно до оцепенелой дрожи. Не сбавляя быстрого шага, Таня побежала к машине. С милой неловкостью уселась в салон и быстро чмокнула мужа в щеку. – Ну что? – нетерпеливо спросил он. – Все хорошо, – заверила его, расслабляя на шее шелковый платок. – Вот и славно, – облегченно выдохнул Вуич. На УЗИ вместе с Татьяной Лёня не пошел, она отговорила его, сказав, что «нечего там еще смотреть». Пересилив свое тайное недовольство, он согласился. – Их там двое. – Что? – У нас двойня, – спокойно сказала Таня, как будто сообщая о вещах совершенно обыденных. Таким голосом она сказала, словно говорила, что домой нужно купить хлеба. – Господи, – вырвалось у Лёни. – Таня, правда? Двойня?! Танюша рассмеялась тем звенящим смехом, который он больше всего любил. Но сегодня ответная улыбка не заиграла на его лице, Вуич все еще находился в глубокой растерянности. – Да, я тоже удивлена. – Двойня... – прошептал Вуич, все еще не веря словам жены. Он был рад ребенку, он даже его представлял себе. Ждал. Мальчика. Девочку. Какими они могут быть. Но сейчас при мысли о двойняшках у него перед глазами мелькали цветные пятна. Лёня бросил взгляд на чуть округлившейся живот жены, не представляя, как она, такая хрупкая, сможет выносить сразу двоих. Так и хотелось воскликнуть: «Как они у тебя там поместятся?» А роды? Голова закружилась, Лёня откинулся на спинку, прижав затылок к подголовнику, и глубоко вздохнул: – Вот тебе и смотреть нечего. Ты сказала: нечего тебе со мной идти, смотреть там еще нечего, на следующее пойдем. – Да кто ж знал? – улыбнулась Таня и заерзала на сиденье, усаживаясь удобнее и поправляя под собой плащ. – Фух, – наконец, снова выдохнул Лёня, когда удивление отступило перед жгучей радостью. – Куда теперь? – К Денису. Договорились же, что заедем. Сообщим радостную весть. – А может, не будем? – Как это не будем? – Ну, как говорят, чтобы не сглазить. – Лёня, прекрати только эти глупости. С чего это ты вдруг стал такой суеверный? – Ладно, поехали. Как-нибудь дотянет последние мили твой надежный друг и товарищ мотор. Лёня и правда стал каким-то суеверным. Откуда взялось это сам не понимал. Мир его внутренний как-то странно преобразился, словно тронула его голубоватая дымка. И в этой эфемерной дымке рождались все его сомнения, предчувствия и ожидания. И в этом мире не было места пустякам. Почему-то мучительно долго ехали по городу. Застревали в пробках и ловили светофоры. Когда доехали до Шауриных, день уже утонул в мягких сумерках. Снова пошел дождь, запахло сырой землей и зеленью – пряно и терпко. Пройдя в дом, Таня заспешила с пуговицами, так хотелось поскорее присесть на диван. Уж очень устала за день, да и в машине ее немного укачало. – Вы голодные? – заботливо спросила Юля. – Да, мы никуда не заезжали, сразу к вам. – Тогда пойдемте на кухню, мы тоже не ужинали, ждали вас, – предложила Шаурина, и все двинулись в столовую. – Ну, рассказывайте, как у вас дела, – с дружелюбной небрежностью поинтересовался Денис. – А у нас двойня, – заявила с ходу Танюша и посмотрела на мужа. Лёнька хмыкнул, сделав попытку улыбнуться, и потер подбородок. Уселся и вздохнул со счастливой уверенностью. – Двойня... детей? – переспросила Юля. – Ага, – посмеялась Таня, – двойня детей у нас будет. А вместе с Настей – тройня. – Вот это да-а-а, – протянула Юля восторженно, но с оттенком тревоги. Представляла же прекрасно, какие Татьяну ждут трудности. – Лёня, ну ты рад? – Рад. – Лёня, включи папку! – Таня пихнула мужа локтем в бок, и он как будто вмиг весь взбодрился, собравшись с мыслями. – Конечно, рад! Раньше у меня было два варианта – мальчика ждать или девочку, – а теперь три! Мальчик-мальчик, девочка-девочка, мальчик-девочка. Да я вообще в шоколаде, тебе, Шаур, такого не видать! – Это точно, мне так не повезет, – усмехнулся Денис и полез в шкаф за коньяком. – Ну, что ж, мой простосердечный мальчик со скромными печалями, давай отметим такую радостную новость и расслабим немного твои нервы. – Денис Алексеевич, я бы попросил не унижать мое человеческое достоинство. – Ни в коем разе. Ужин прошел под шутки и мягкие подтрунивания над Вуичем. Это стало своеобразной традицией. Когда перебрались в гостиную, Юля принесла чай и уселась поближе к Татьяне, чтобы поболтать, как говорится о своем, о женском. – Как Настя, как в школе у нее дела? – Ох, – вздохнула Татьяна, – у нас новое переживание. – Что такое? – Настя же всем в школе говорит, что Лёня ее отец... – Ну, да, а разве это не так? – А дети же бывают такие жестокие... вот кто-то ей сказал, что раз у них с папой фамилии разные, то он ей не папа. Настя и сама все понимает, кто ей настоящий отец, а кто ей Лёня, но эти насмешки ее ужасно расстраивают, до слез. И меня тоже. Знаешь, когда будишь утром своего ребенка, а он говорит, что в школу не хочет идти, и ты знаешь, что это не потому, что он не выспался... Настя с таким воодушевлением начала учиться, она как губка все впитывает, соображает так быстро, все у нее получается, я не хочу, чтобы этот интерес угас из-за этих конфликтов. – Надо что-то делать. – Делаем мы. Разговариваем. И я, и Лёня. Образуется все... Таня была очень благодарна Лёне за его участие. Не ожидала, что проблема Насти так тронет его. Признаться, она немного боялась, что мысль о собственном ребенке полностью захватит его, и он перестанет уделять Насте столько же внимания, сколько раньше. Но нет, он был все так же заботлив по отношению к девочке. – Настя, наверное, теперь на седьмом небе будет, когда узнает, что у мамочки не один ребенок в пузике живет, а целых два, – засмеялась Юля. – Это точно, она рада. Настя, как я, – нянька по жизни. Я малышей с детства люблю. Вот и она ждет не дождется. – Это здорово. Я, если честно, боялась, что она ревновать начнет, истерики будут, она же привыкла, что все для нее, – поделилась своими сомнениями Шаурина. – Я тоже боялась. Это сложный момент, конечно. Сейчас пока что все нормально, посмотрим, что будет, когда малыши родятся. Но я Настю настраиваю, конечно. Кстати, ты знаешь, этот придурок же женился, – шепнула Татьяна. – Кто? Борька, что ли? – Да, на любовнице на своей. – Да и слава тебе господи, может, от вас окончательно отстанет. – Пф-ф, он нам не сильно мешает. – Вот и пусть совсем пропадет с глаз, будто его в жизни никогда не было, одни проблемы от него. 17 Побежали дни, похожие друг на друга как один. Потекли чередой заботы и дела. Дождливая осень сменилась зимой. Быстро и стремительно подкрался снежный декабрь. Все зажили ожиданием Нового Года, на улицах стало оживленно, люди куда-то спешили, торопились... Татьяна отказалась от работы, не дотянув до декрета. Не смогла выносить постоянную отдышку и скачки давления. Все чаще она лежала, все труднее было ей двигаться, живот рос, казалось, не по дням, а по часам. Настя совсем привыкла в школе, пришла в равновесие после всех перипетий, не сразу, конечно, но научилась противостоять задирам и недругам. Пришлось объяснить ребенку, что плохое слово – не всегда плохо. Нельзя позволять унижать и оскорблять себя из скромности, иногда единственный выход – ответить тем же. Но погорячилась Таня, когда сказала, что бывший муж не сильно мешает ее семье и личной жизни. Мешает еще как. Юля справедливо заметила, что одни проблемы от него. Решил Борис перед Новым Годом объявиться, хотя месяца три никто его не видел и не слышал. Такой день был погожий, светлый. Выходной. Лёня собирал кроватку для малышей. Неделю назад они узнали, что ждут девочек. Вуич радовался больше всех и сам над собой иронизировал: на роду ему написано девок растить. С покупками тянуть не стали – кроватку, вещи, в общем, все, что нужно для малышей, купили заранее. Таня почему-то пребывала в уверенности, что до конца срока не доносит, родит раньше. Насте вдруг захотелось домашнего торта, и вдвоем с мамой они решили, что будут печь «Наполеон». К обеду вся кухня была усыпана мукой и хрустящими крошками от коржей. Настя мазала верхушку кремом, готовясь сделать завершающие штрихи, когда позвонил Борис. Он попросил дочь к телефону, сказав, что у него для нее подарок. Телефонный разговор был коротким, но после него у Насти началась истерика. Она забыла про торт, убежала в комнату и расплакалась. Татьяна никак не могла ее успокоить, даже причины внезапных слез дочери не могла добиться. Что такого сказал ей Борис? В конце концов, она позвонила бывшему мужу. – Что ты ей сказал? – Что я ей сказал? Как же раздражала его дурацкая манера повторять вопрос. Словно со слабоумным разговаривала. – Настя плачет. Что ты ей такого сказал? Зачем вообще звонил? – нервно спрашивала Таня, не в силах как-то сдерживать свои эмоции. Лёня, услышав плачь и крики, бросил свое дело, вышел из спальни и застыл в дверях гостиной, подперев плечом косяк. – Ничего такого, – изумился в телефонной трубке Борис. – Плачет? Она вроде рада была. – Чему рада? – чуть не рявкнула Таня. – Я сказал, что у нее скоро будет братик или сестренка. Мы пока не знаем пол, не показало УЗИ. Врач сказал, что закрывается малой. – У вас ребенок будет? – Ну да! – весело воскликнул Осипов. – Поздравляю, – без особой душевности обронила Таня. – Всего хорошего вам. Ладно, Боря, мне некогда. – А чего она расплакалась-то, глупенькая? – засмеялся Борис, но бывшая жена уже положила трубку, не дослушав его. Отбросив телефон на диван, Татьяна пошла успокаивать дочь. Нашла ее в том же положении, что и несколько минут назад. Настя лежала на кровати, зарывшись лицом в подушку, и рыдала. Татьяна тяжело присела рядом и погладила трясущиеся плечи дочери. – Настя, я поговорила с твоим отцом. Он мне сообщил новость, – неловко начала, как-то растерявшись. Почему-то говорила неуверенно, не так, как следовало бы. Корила себя внутри, что рассеянна сейчас, что не может быстро подобрать нужных слов. Настя притихла, замерла в ожидании, стала всхлипывать тише. – Что тебя так расстроило? Доченька, давай поговорим. Папа сказал тебе что-то обидное? Девочка оторвалась от подушки и села прямо, но потом ссутулилась, будто вмиг проникнувшись страшной неуверенностью, сползла на край кровати и спустила ноги. Словно собиралась вот-вот вскочить с места и убежать. – Настюш, – снова осторожно Таня подтолкнула ее к разговору, погладив светлую голову. Заправила за ухо, выбившейся локон. – Теперь он меня вообще не будет любить, понимаешь? У них там свой ребенок будет, и он про меня забудет вообще! Не будет он приходить! И звонить не будет! – с отчаянием закричала она. – Я знаю! Не нужны мне больше ни братик, ни сестренка! Я их не хочу! Я не хочу, чтобы у него были другие дети! На надо мне! Не хочу я! Таня потрясенно задержала дыхание, чувствуя, как у самой болезненно сжалось сердце. – Настя, мы же с тобой об этом разговаривали. Это в порядке вещей, что когда мужчина и женщина женятся, то у них появляются детки. Мы с Лёней поженились, теперь у нас тоже будут детки, две девочки. У тебя скоро появятся две сестренки. Ты же была рада, ты говорила, что хочешь сестренок. Разве не так? Или ты меня обманывала? – Нет, – всхлипнула дочь, – ну и что... что сестренки... Вы же с Лёней никуда не уходите, вы всегда со мной, мы живем все вместе! А он и так не приходит! Мама, почему я ему не нужна? Мне все говорят, что я умная, способная, красивая! Почему он меня никогда не хвалит? Он даже мой дневник ни разу не видел! Я не нужна, а тот ребенок, значит, нужен? Чего вот он так радуется? Чего он радуется? Таня не могла больше говорить, потому что эти для кого-то простые вопросы для них – самые сложные. Они подобно неизлечимой болезни, с которой пытаешься свыкнуться, чтобы испытывать радость жизни. Но Настя еще не умеет. С горечью Татьяна осознавала, что сказать ей больше нечего. Надоело Бориса оправдывать, смягчая Настино впечатление, скрадывая за паутиной добрых слов его бесчеловечность и равнодушие. Но тем тяжелее видеть обиду и разочарование дочери. Таким, как Боря, вообще нельзя иметь детей. И если его нынешняя жена думает, что с ней все будет по-другому, что ребенок от нее будет дорог Борису, она глубоко ошибается. Не случится с этим мужчиной каких-то душевных изменений, не обретет его никчемное существование нового смысла. Теперь у него новая жена, значит, будет и новая любовница. Все вернется на круги своя и покатится по привычному руслу. Боря никогда не умел и не хотел меняться. Все это время Лёня мерил шагами прихожую, злился, нервничал и не знал, как все устаканить и привести к былому равновесию. Когда услышал тихие Танины всхлипы, не выдержал. – Все, перестаньте. Обе, – невольно строго сказал он. При таком бушующем шторме в душе очень сложно оказалось выдавить из себя что-то нежное и успокаивающее. Вот и у него не получилось. – Таня, иди чайку завари, а мы с Настюхой поговорим пока. Как взрослые люди, да? – подмигнул девочке, хотя не знал точно, с чего и как начать тот самый «взрослый» разговор. Зато точно знал, что его жене нельзя волноваться. Татьяна оставила мужа и дочь наедине, сама пошла на кухню, но совсем в этот момент ей было не до чая. Пока Лёня усаживался и думал, с чего же ему начать, Настя заговорила первая: – А ты тоже меня теперь разлюбишь? – С чего это? – по-доброму усмехнулся Вуич и прижал ее к себе за хрупкие плечики. Всегда Настю любил, девчушка на его глазах росла. Как ее можно не любить, она же что лучик солнца – всегда светится доброй улыбкой и обожает весь мир. Потому злился сейчас Вуич на Осипова за его тугоумие и недалекость так, будто все это его лично касалось, такой близкой стала ему Танина девочка. – Как это с чего? – забубнила Настя ему в грудь. – Вот родятся близняшки, и ты тоже станешь только около них крутиться. – Не стану. – Да? – с надеждой спросила она и подняла на мужчину заплаканные глаза. – Конечно. Как я тебя разлюблю, я ж тебя дольше знаю, – мягко и ободряющее встряхнул он хрупкое тельце, сжатое в объятиях. – А к этим еще присмотреться надо, кто там у нас родится. Может, хулиганки какие. – Да ну-у-у, – улыбнулась Настя, и у Лёни от этой простосердечной улыбки на душе потеплело. Таня так же улыбалась. Вот точно так же. До сих пор дивился, откуда в этом злобном, подчас лицемерном мире взялись такие целомудренные души. Как сохранились, выжили?.. – Пойдем чай пить, я уже хочу попробовать, что вы с мамулей там напекли. – Вкусно получилось, – гордо кивнула Настя. – Точно? – Точно. Белиссимо! – звонко засмеялась девочка. – Пойдем на кухню, белиссимо, – поднялся и увлек ее за собой. – А ты кроватку-то собрал? – Нет еще. – Ты ее уже три дня собираешь. – А куда мне торопиться? Каждый день по два болта вкручиваю. Иди умойся, а то всю красоту выплакала. – Ладно, – послушалась Настя. Лёня зашел на кухню. Таня видела его боковым зрением, но не повернулась, так и осталась стоять у подоконника и смотреть в окно. А муж подошел и обнял ее сзади, прижал руки к животу, замер на мгновение, почувствовав под ладонями мягкие, но ощутимые толчки. – Ого! – выдохнул. Всегда испытывал особый, ни с чем не сравнимый трепет от этих ощущений. Таня вздохнула и улыбнулась, но улыбка скоро поблекла, смазанная грустными мыслями. – Ты и Насте кроватку собирал. Помнишь? Вы с Денисом собирали. – Угу, я ее собирал сквозь слезы. – Почему? – Таня засмеялась. – Как почему? Такая женщина и за такого долбозвона замуж вышла. Вот где справедливость в этом мире? – Прижался губами к щеке. – Нет, ну вы посмотрите на них! – Настя влетела на кухню. – А чай где? А торт почему не разрезали еще? Мама! Вот ничего без меня не можете сделать! – Не можем, – подтвердил Леонид. – Ты у нас вообще самая главная в семье – как скомандуешь, так и будет. – Лёня, не забудь, ты обещал, что завтра мы будем делать закупку игрушек. – Закупку игрушек, – засмеялась Таня, – надо же, слово-то какое. – А как еще сказать? Это я вам еще простила, что вы одежду без меня купили. – Ой, ну по игрушкам ты у нас спец, тут я даже не спорю, – признал Леонид. Таня знала, что Насте все еще больно и обидно. И смех этот немного искусственный, и как-то слишком громко и запальчиво она говорила... Храбрилась ее девочка, старалась. Не в отца она. 18 Май. Последние дни. На город обрушилась неожиданная жара. По-майски непривычная и удушающая. Полдень. Тихо. Дети спали в кроватках. Татьяна утюжила ползунки и распашонки, изредка поглядывая в окно. – Черт, – прошептала, дернув рукой. Опять обожгла палец. От невнимательности все. Потому что застревала постоянно в собственных мыслях, запутывалась в них от волнения. Сегодня Борис забрал Настю к себе прямо из школы. Не спрашивая разрешения, не созваниваясь предварительно. Татьяне сообщил уже из дома, предупредив, что дочь останется у него ночевать. Теперь Таня места себе не находила. Во-первых, разозлилась от такой бесцеремонности; во-вторых, просто беспокоилась за дочь: у нее же ни смены вещей с собой, ни пижамы, ни даже зубной щетки! Сомнительно, что Боря об этом позаботился. Он о себе-то – с трудом. Это у дедушки Лёши для внучки целый гардероб собран. И полотенце свое, и кружка. А Борис и не вспомнишь, когда последний раз ребенка к себе домой брал. Может, зря она себя накручивала, но неспокойно было на душе, не отпускало чувство, что неправильно это. Так не должно быть. Все больше Таня корила себя за малодушие. Что не настояла, чтобы Боря вернул Настю домой. Так и прошел весь день в тревоге, и ночь получилась неспокойная. Дочку Борис привез на следующий день утром. Настя позвонила в дверь сама, зашла в квартиру какая-то грустная и потерянная. Сначала подумалось, что она устала, потому так тиха и неразговорчива. Ребенок у Бори крошка совсем, наверное, ночами не спит, плачет. Но позже выяснилось совсем другое. Не любила Татьяна разговаривать о бывшем муже, но, переступая внутренний барьер, все-таки начала разговор с дочерью. – Ну, что, доченька, как ты погостила у папы? Настя пожала плечами и вытащила из шкафа вещи, чтобы переодеться во что-нибудь легкое. Дома было ужасно душно. – Видела сестренку? – Нет. – Как это нет? – Не видела. – Бабушка мне запретила к ней подходить. – Как это запретила? Почему? – Не знаю я. Она меня не пустила, закрыла дверь в комнату, и все. Потом бабушка уехала, я уже спать легла. – А папа что? – А он телевизор смотрел, потом ушел куда-то. Пришел поздно ночью, они с Кристиной ругались. Утром он меня привез домой. Настя бросила на кровать вещи, как-то неловко застыла на месте и глянула на мать непонимающими глазами. Они, как два зеркала, отражали всю внутреннюю растерянность девочки и непонимание жестокого мира. Этот сухой отчаянный взгляд задел Таню больше, чем если бы дочь расплакалась и начала жаловаться. – Ты никогда больше туда не поедешь, поняла меня? Никогда! Да что ж это за человек такой! Как его только земля носит! – Таня, успокойся, – решил вмешаться Лёня. – Что успокойся? Зачем он вообще туда ее повез? Посмеяться? Над кем? Зачем мучить ребенка? Все, – задыхаясь говорила Татьяна, – я так больше не могу. Как мне надоело это все... – Танюш... – Мам, не нервничай, а то у тебя молоко пропадет, – сказала Настя, и это совсем добило Таню. Она опустилась на стул, подперла лоб, словно ее мучила сильная нестерпимая головная боль, и замолчала. – А у тебя чего глаза на мокром месте? – спросил Лёня у Насти. – Ну, не показали тебе малявку, ну и ладно. Вот какой он тебе папка? Что ты по нему плачешь? – неожиданно для себя вспылил он. – Я не плачу. – Вот и молодец! – Он замолчал, отчаянно подбирая слова, но так и не смог найти правильных. Хотя разве для того, что идет от души, нужна специальная оболочка? – Пусть живут как знают, а мы сами по себе будем жить. Своей семьей. Вот запишем тебя на мою фамилию, и будет у тебя бумажка, где написано, что я твой отец. И все. И пусть только хоть одна собака вякнет, что я тебе не папа. Поняла? – Лёня, ну что ты такое говоришь... – прошептала Таня. – Тихо, мать, не мешай нам. Дай поговорить по душам. У нас разговор важный, мы тут не шутки шутим. – Это точно, – деловито вздохнула Настя. – Вот так и задумаешься, кто тебе роднее, – сказала она, по всей видимости, не свои слова. Так взросло они прозвучали. – Ну, – внушительно повторил Леонид, глядя на жену, – иди завтрак нам сделай, а то мне уже выходить скоро. – А мне сегодня в школу не надо, – сказала Настя. – Ну, вот и здорово. Приду после работы, поедем с тобой по магазинам. Нехотя Таня вышла из комнаты. Вот что Лёня такое придумал? Сейчас наговорит Насте всякого, чтобы успокоить, а выйдет наоборот – потом снова расстройства и слезы. Она будет верить, ждать, надеяться, а он об удочерении говорил так же, как поездку по магазинам планировал. Разумеется, при первом удобном случае Татьяна упрекнула мужа в легковесности. После завтрака, когда Настя села смотреть мультики. Лёня перебирал в шкафу вешалки с рубашками, Таня кормила одну из девочек грудью. – Не нужно было такого говорить, – вполголоса сказала она, стараясь выдерживать ровный тон. – Как ты себе это представляешь? Да, я хотела бы, чтобы Бориса никогда не было в нашей жизни, чтобы он исчез раз и навсегда, но он жив и здоров, и он – Настин отец. – Отец? Да какой он отец? Вот твой отец – отец! Денис – отец! Я, в конце концов, – отец! А недоумок этот не отец, а ничтожество полное. Я детей своих люблю. Всех! И Настя мне как родная. Мне не стыдно за нее, я ею горжусь, и у меня всегда найдется для нее время, – эмоционально шипел Лёня, сдерживая крик, чтобы не пугать детей. – Лёня! Я тебя ни в чем не упрекаю, как ты мог такое подумать! – изумилась Таня. – Вот именно, – выдохнул Леонид. – Как заботится, ухаживать, помогать – так Лёня. Слезы-сопли вытирать – Лёня. Но чуть что – я не отец. Права не имею. Этот идиот ее увез черт знает куда, а я даже сделать ничего не могу. Потому что я – не отец! И мне это надоело. Каждый раз, как Настю увозит, я на иголках. Ты на иголках... Действительно, каждый раз, как Борис с Настей встречался, – хоть и редко это происходило, – Лёню такое чувство охватывало, будто его родное забрали, с кровью от него оторвали. Так не нравилось ему, что Настя с родным отцом встречалась, он даже ревновал немного. Знал, что теперь с неделю у Насти все разговоры о «папе» да о «папе». А таких «пап» кастрировать надо! Еще в детстве! – Просто он не согласится... – А ты об этом не думай. У тебя другие заботы. Я сам разберусь. – Каким образом? – с опаской спросила Татьяна. – Танюш, – поморщился муж, – я разберусь. *** Как именно Леонид решил договориться с Борисом, Татьяне он так и не сказал. Спустя пару дней после этой напряженной беседы позвонил домой и сообщил, что задержится. Просил Таню не волноваться и пообещал рассказать все дома. А как тут не волноваться? Сердцем чувствовала: что-то не так. И места себе не находила. Занималась домашними делами, возилась с детьми и тлела беспокойством. Лёня не стал тянуть резину, когда пришел домой. Начал объясняться, едва за ним захлопнулась входная дверь. – Я сегодня с Осиповым встречался... – Вуич произнес фамилию с видимым недовольством, так ему противен был этот человек. – Лёня, привет! – выскочила из комнаты Настя. – Привет, Настюш, – ласково сказал он. – Как дела? – Все в полном, – весело заверила она. – А тебе придется одному ужинать, потому что мы с мамой уже поели. – Вот и правильно, – улыбнулся мужчина и прошел в спальню. – И как вы поговорили? – взволновалась Таня, последовав за ним. – Нормально поговорили, – пожал он широкими плечами и порывисто начал стягивать пиджак. – Продал мне он Настю за тридцать серебряников. – Что? – выдохнула женщина. – Я у него спросил, сколько ему надо денег, чтобы он навсегда забыл, что у него есть дочь, – без удовольствия пояснил Лёня. – А он? – У Тани странно осип голос. – А он мне ответил. – Я что-то... Подожди... – Таня никак не могла поверить в услышанное. – Он получил деньги и написал, что отказывается от родительских прав и не против удочерения Насти другим лицом. То есть мной. – Боже мой... – Таня потеряла дар речи. Горло сжал сухой спазм. – А ты, получается, Настю... купил... как какую-то вещь... взял... и купил... – Я не Настю купил. Я свое спокойствие купил. Потому что достало меня все. Потому что теперь удочерю я ее по закону. Как положено. Не подойдет он теперь к ней и близко. А если рядом увижу, прикопаю где-нибудь в лесочке. Он теперь никто и звать его никак. Лёня видел, как изменилось Танино лицо – посерело. Как тяжело она осела на кровать. Эта болезненная неуверенность в движениях жены больно отозвалась в любящем сердце. Его самого перекручивало от непонимания и злости. Хотя в этой ситуации он оказался в выигрыше. Теперь они все в выигрыше – и Таня, и Настенька, и он. – Танюша, перестань, милая моя, ну перестань, – прошептал он и крепко прижал ее к груди, присев рядом. – Не могу, когда ты плачешь... А она не могла успокоиться. Заплакала сдержанно и безутешно. Чтобы, наверное, выплакать все. Смыть свои обиды слезами. Это так больно, так непонятно... – Как малышки мои? Как день прошел? А то у меня сегодня и времени не было вам позвонить, – тихо говорил Лёня, стараясь успокоить жену, и отвлечь ее от тяжких мыслей. – Да хорошо все, – выдавила из себя Таня. – Ульяша беспокойная, как всегда. А Поля спит. Поест и спит. Правда, тяжеловато им, потому что жарко. Лёня, я так хочу вареников. С вишней, – вдруг всхлипнула она. – С вишней? – Да. Так достала меня эта диета, хочу чего-нибудь такого, вкусного. А я так устала, все такое постное и однообразное... – Танюша моя, где же я тебе их возьму в мае. – Не знаю... – вздохнула она и вытерла мокрые щеки. – Подожди, сейчас дядь Лёше позвоню, у него с зимы должны остаться намороженные, они ж с Ниной запасливые. Татьяна вздохнула, стараясь побыстрее успокоиться. Не хотела, чтобы Настя видела ее слезы. Завозилась с детьми и пропустила, как муж снова куда-то ушел. – Мам, давай я тебе помогу, – заглянула в комнату дочь. – Будем купать наших крошек? – Давай, – улыбнулась Татьяна. – Я пойду воды наберу, а ты пока вещички приготовь чистые. Когда Лёня вернулся домой, Таня с Настей уже успели выкупать детей. Малышки лежали в кроватках сытые и довольные. – Уля, я надеюсь, ты сегодня будешь хорошо спать? – внушительно сказала Настя и погладила девочку по животику. – Мам, давай я их в коляске покачаю, чтобы быстрее заснули. – Давай, – согласилась Татьяна, переложила детей в коляску и выкатила ее в прихожую. Прихожая в Лёниной квартире просторная и чуть вытянутая, Настя уже приловчилась такие прогулки устраивать. Таня улыбнулась, услышав, как старшая дочь запела какую-то колыбельную тонким, но уверенным голосом. Присела на кровать. Всего на минутку присела, чтобы перевести дух, а как будто последние силы отдала, не могла больше подняться. Смотрела на разбросанные детские вещи и разные мелочи, которые нужно разложить по местам, но не могла пошевелиться. – Ваш заказ, мадам, – вошел в спальню Леонид, держа в руках тарелку. – Что это? – Вареники с вишней. – Правда? – рассмеялась Таня. – Где ты их взял? – Она уже и забыла, что говорила про вареники. Сейчас она хотела только одного – спать. – Где взял, там уже нету, – усмехнулся муж и подложил под спину Татьяны вторую подушку. – Ешь, они уже остыли, не горячие. – Со смета-а-аной, – протянула Таня с улыбкой. – Конечно. – Сейчас как аллергия какая-нибудь высыпет. – Один раз можно. – Поставил ей на колени тарелку и принялся убирать детские вещи. Сунул в ящик тумбочки крем и присыпку, отнес в ванную мокрые полотенца. Татьяна начала есть. Кисло-сладкая вишня взорвалась на языке ярким вкусом. Только... Странный вкус... Запах... Лаврового листа! – Лёня, а почему лаврушкой пахнет? Ты что вареники с лаврушкой сварил? – Ну, да. Таня рассмеялась. – Зачем? – смеялась она и не могла остановиться. – Они же с ягодами. – А я откуда знал? Блин. Невкусно теперь? Ну не ешь. – Нет, вкусно. Вкусно, – убеждала она, приложив руку к щеке ладонью наружу и чувствуя, как подступают горячие слезы. – Иди ко мне, – протянула руку, подзывая Лёню к себе. Когда он опустился рядом с ней на кровать, она поставила тарелку на прикроватный столик и крепко обняла мужа за плечи. Так горели от слез глаза, и внутри все горело. – Вкусно! – запальчиво говорила. – Таких вкусных вареников я никогда не ела! Лёнечка мой, как я тебя люблю! – Она схватила его за лицо и стала целовать щеки, губы. Утыкалась мокрым лицом в его крепкую шею и снова порывисто целовала. Лёня, наконец, стиснул ее крепко. Крепче и сильнее, чем обычно, невольно лишая возможности шевелиться, и понял: именно этого ему недоставало. Его миру все это время отчаянно не хватало самых нужных и важных слов. Что Танюша любит его. Сердце сжалось нежностью и чем-то таким, что словами не передать, не высказать. – И я тебя люблю, моя дорогая. Так немного высокопарно звучали его слово, но так торжественно и искренне. Таня улыбнулась и вздохнула. Он погладил ее волосы, переместил руки, аккуратно и удобно обняв за плечи. Свою жену. Усталую, заплаканную, немного растрепанную. Но самую желанную. Самую красивую. *** – Ванюша, ну, иди сюда, иди. Ай, ты мой красавец, иди к бабушке. Ну, иди... Нет? Шкодник ты маленький, вот шкодник. – Ага, все мое ношу с собой, – посмеялся Денис, глядя, как сынишка, делая первые нетвердые шаги, тащит за собой любимую мягкую игрушку. Запнувшись о лапу медведя, малыш упал, но не заплакал, лишь издал недовольный звук и, уперевшись ручками в пол, стал снова подниматься на ножки. Он сделал несколько шагов, потом развернулся, будто что-то забыл, присел на пол и постучал по нему ладошкой, выражая свое недовольство. – Правильно, – усмехнулся отец, – наказать всех. – Денис, у твоего сына железная психика, – сказала Наталья. – Нет, – возразил Шаурин, – железная психика у моей жены, потому что я, например, не могу спокойно смотреть, как мой сын падает. – Все падают, – вставила свое слово Юля. – Все падают, прежде чем научиться твердо стоять на ногах. В окно сыпал снег, стуча по стеклу песочным шуршанием. А в доме на Поселковой было тепло. В камине потрескивали поленья. В столовой на столе еще горели рождественские свечи. Новогодняя елка сверкала яркими игрушками. – Ванечка, иди сюда, – вновь позвала его Наталья, отвлекая от мишуры на елке. – Ваня, – позвал Сергей Владимирович, и малыш тут же ринулся к нему, протянув ручки. – Да ты посмотри на него, – усмехнулась Наталья. Монахов довольно и гордо прижал внука к себе. – Бабий пастух у нас растет. Да, Ванька? Всеобщий негромкий смех заполнил комнату. Татьяна томно усмехнулась и посмотрела на своих девочек. Настя играла с сестренками на пушистом ковре и выглядела абсолютно счастливой. Таня от души надеялась, что это так и есть. Сколько раз ей самой довелось упасть, прежде чем она твердо встала на ноги. Сейчас она сидела на диване, тепло прижималась к Лёнькиному боку и была счастлива тем счастьем, которое не требует душевных усилий. Потому что оно – настоящее. 61
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Непридуманное счастье (СИ)
Romance#2 Предупреждение для любителей жанра и нейтральных любопытствующих: В тексте присутствуют сцены эротического характера. Претензии о моральном ущербе не принимаются.
