blind people

hatred

hatred - ненависть.
Когда занавес раздвинется, то он останется не защищен, полностью обнажен.
Когда на него нападут пренебрежительные взгляды, он окунется в жгучую ненависть. Ненависть к самому себе.

      В темную комнату проникает зимний ветер, что навивает холод с улицы, а также приносит с собой горькие эмоции, ощущающиеся на кончике языка мелкими перчинками. Вещи разбросаны в разные стороны: скомканная одежда валяется на полу по кучкам, в проходе между кухней и гостиной лежат осколки стакана, цветок, который мирно стоял на подоконнике, сейчас перевернут, а почва рассыпана, книги, стоявшие на полочках ровными рядами, можно найти в самых неожиданных местах. На столике, что в центре, покоится телефон с треснутым дисплеем на всю длину, он все еще включен, а на иконке высвечиваются данные о недавнем звонке, ставшим крайним, последней каплей терпения и фарфоровой выдержки. Везде тихо-тихо, только тиканье часов перебивают обрывистые всхлипы, в которых смешалось все: бессилие, кромсающая на тонкие полосы боль, отчаяние и сгустки ненависти. Ненависти только к себе.

      Чимин сжимает в своих крохотных ладошках потрепанный плед, что кажется сейчас спасательным кругом, он стискивает его зубами, пытаясь сдержать крики истошные, прямо изнутри рвущиеся. По его мягким щекам стекает жидкий хрусталь молчаливо-молчаливо, он веки прикрывает, избавляясь от влажной пелены, стеной восставшей прямо в глазах. Ресницы трепещут, словно бабочки порхают, крылья изящные, узорчатые, расправляя и шевеля усиками-ниточками, они разносят соленое море по бархатной коже. Чимин терзает губы до кровяных пятнышек, по одному сдергивает ноготками кусочки прозрачные, сухие, проводит по ноющим трещинкам и слизывает сталь алую. Парень упирается пяточками в самый конец дивана, а сам сидит, прислонившись полностью к твердой спинке, поджав колени настолько сильно, что мышцы начинает неприятно колоть. Он пытается сделать вдох поглубже, но получаются только резкие и краткие, что отдаются между ключиц маленькими взрывами, его тело пробирает противная дрожь, а слабый озноб добивает только больше.

      Пак столько раз слышал в свой адрес оскорблений, унижений, почти все бросались в него колючками, но ему было практически все равно, дети не понимают до конца, какие слова вылетают изо рта. Но был тот, за кем Чимин мог пойти куда угодно, он за ним в паутине запутаться, оплетая собственные запястья белесыми бинтами, погрязнуть во лжи, надевая на лицо маски изысканные, всех оттенков и размеров, кинуться в водоворот забвения, где не вспоминается даже имя. Они расстались совсем-совсем недавно, но за эту неделю Чимин стал выпитым до дна, опустошенным бокалом вина, никому теперь ненужным, разлетелся на части по солнечной системе, только ядро – презрение, не та сверкающая звезда, что своими лучами грела планеты, а шар из грязи, облепляющей абсолютно везде.