Мы ехали в машине вдоль береговой линии. Шум моря сквозь приоткрытые окна едва ли не забивал звуки мотора, но мы молчали. Почему-то она была за рулём, я не помню, как так вышло, но вряд ли именно это меня волновало. Если быть точнее, то именно это не волновало вовсе.
Она сидела рядом, молчала, смотрела вперед, равномерно дышала, плавно поворачивая руль из стороны в сторону. Темари была хорошим водителем, и это знали все. Темари была лучшей девушкой, и это знал я - этого было достаточно, чтобы сходить по ней с ума.
Она сидела гордая и спокойная, любимая мною, сгорающая внутри, словно самая тонкая спичка. А я не мог ничем ей помочь.
Мы ехали долго, несколько часов подряд, останавливались и ехали снова, ведь так было нужно. Назад у нас уже не было пути - мы знали это оба. Но хотел ли я вернуться в тот город? Точно нет. Хотел бы вернуть время назад? Определенно, да.
Самая красивая девушка, самая любимая девушка, как мотылек у огня, погибала рядом со мной. По правде говоря, она уже вполне была женщиной, статной и привлекательной. Женщиной, любившей прогулки в лесу и кофе с молоком, но не любившей меня. Эта женщина меня не любила... И как самый глупый ребёнок, я не мог с этим смириться.
Я купил ей одежду и дом, спас от унижения перед грязными подонками, помогал пережить смерть близких людей, покупая её время, но не смог купить её саму. И в какой-то неожиданный для меня момент осознал, что, сколько бы у меня не было денег, связей и прочих благ, я не смогу обрести то, чего действительно желаю.
Я хотел бы вернуться в прошлое, чтобы вновь увидеть её искреннюю улыбку, слепящую и манящую, чтобы вновь знать, что она может быть счастлива. Но я не мог, и она не могла. Мы были в ловушке без дверей и шанса на спасение.
После очередной пары часов проведённой в машине на обочине дороги, пока спали, мы вновь ехали по полупустой трассе. И будь я проклят, если совру, что знаю, где мы ехали и что было вокруг. Я не знал, да и сейчас не знаю. Единственное, что мне было известно, что справа было море, уже холодное и почему-то штормящее, а слева чудесное изваяние рук лучшего из мастеров. Как долго бы мы не ехали, почему-то не находились силы, чтобы оторвать взгляд от неё хотя бы на секунду - она слишком совершенна, она слишком уникальна, и она моя хотя бы физически.
Мы знакомы недолгих два года, её отец - ужасный человек, посмевший вышвырнуть собственную дочь из дома, унизив прямо на людях, совершенно случайно оказался моим партнёром. В тот день униженная, но несломленная Темари ушла из дома с гордо поднятой головой, громко хлопнув увесистой дверью, и больше никогда туда не возвращалась.
С того дня каждая ночь без неё для меня стала бессонным адом. Я догнал её на улице, страдающую, но не плачущую, предложил помощь, но она наотрез отказалась. Смотрел на неё и понимал, как весь этот мир зыбок и неправилен. Такие, как она, не должны страдать, на таких, как она, не смеют поднимать руку, а те, кто посмел - мелкая челядь, падшие твари. Одним из них был её отец.
Следующая наша встреча была мне противна, но я был рад ей. Был рад видеть девушку, не покидавшую мои мысли к тому времени уже три месяца, но то, где мне посчастливилось её обнаружить, никак не вязалось с её таинственно-прекрасным образом, нарисованным в моих фантазиях.
Это был бар, каких много, в нём было много людей, а среди всех выделялась только она, бывшая явно чужой там. На ней были всё те же вещи, вызывающий макияж, а пьяные мужики вешали на нее ценники, и это было хуже всего. Я вновь не смог её уговорить уйти со мной, и мне впервые пришлось её купить. Звучит отвратительно, но лучше, чем тогда, я мало когда себя чувствовал.
Я не спал с ней, хотя вполне имел на это право. И это было ужасно, ведь то, что не делал я, мог делать кто-то другой. И делал. Одна лишь мысль об этом меня раздражала, убивала, уничтожала, а после, поднимая взгляд на неё, несмотря ни на что всё ещё чистую, идеальную, я понимал, что никогда не смогу её отпустить. Мне это не нравилось, но по-другому уже быть просто не могло.
Я приходил к ней ночь за ночью, не пропуская ни одной, покупал её время и внимание, мы ходили в кафе и кинотеатры, мне нравилось не отпускать её до вечера, ведь только так был уверен, что с ней всё будет в порядке. Так должно было быть, и так было.
В один из вечеров Темари была расстроена как никогда, говорила мало, тяжело дышала, едва сдерживая слёзы, впервые она решила поделиться чем-то личным и сокровенным, потому что знала, что сама справиться не в состоянии. И что бы она ни сказала в тот момент, одно знал точно: я не могу не помочь.
К тому же меня прельщало то, что говорила она именно со мной, а не с одним из тех, кому я всегда буду хотеть перерезать глотку, за то, что прикасались к ней. Оказалось, отец хотел вернуть её себе, чтобы вновь издеваться, чтобы вновь унижать. И я помог ей сбежать, что стало худшей ошибкой. Спятивший старик расправился с собственными сыновьями, пытаясь отомстить дочери.
Темари ненавидела себя и не могла себе простить слабость, хотя по сути виноват только я. Она не смела винить меня и даже не считала нужным, но знала, что больше не сможет быть одна: просто сойдёт с ума.
Мы ехали всего минут двадцать после заправки прежде, чем я попросил её остановить машину. Дорога проходила по склону гор, полуметровый в ширину бордюр огораживал проезжую часть от обрыва, ведущего в пучину моря.
Я вышел из машины: мне категорически не хватало воздуха, но хотелось курить, пристально смотря на обрыв, будто там было то, что могло мне помочь.
Долгая дорога вымотала нас двоих, но я даже не был за рулем. Необходим был отдых, но Темари уж точно хотела бы быть не в машине, не на дороге, не сидеть на бордюре рядом со мной. Прошло два года, за которые я её не терял. Но почему-то эта женщина меня не любила...
Она спросила, почему мы остановились, а я не смог даже ответить. Слушал её и не слышал - я слишком сильно любил её голос, чтобы пытаться уловить смысл слов, ею произносимых. Коснувшись моего плеча, она искренне не понимала, почему я не реагирую, почему не смотрю на неё. Это было не так. Никогда в этой жизни мне не хотелось обернуться больше, чем в тот момент, но знал, что не отвернусь потом вовсе.
Я знал её возраст, внешность, привычку пить кофе по утрам так долго, что тот успевал остывать и всегда оставался на дне, знал, что до жути любила фильмы ужасов, но по ночам просыпалась от кошмаров, но я не знал, чего она хотела. Почему сидела сейчас здесь, рядом, почему смотрела на меня. Хотелось бы верить в лучшее, но я не смел.
Выдержав долгую паузу, она задала вопрос, почему я все ещё с ней, почему помогаю, а я улыбнулся, ведь был уверен - Темари точно знает ответ. Что она хотела услышать?
Я вновь не знал.
Сделав роковую ошибку, я повернулся к ней. В её глазах стояли застывшие слезы, хотя рыдать хотелось мне. Я сидел и курил, свесив ноги в сторону обрыва, а она была рядом и держала меня за руку. Я не любил это, но ей не запрещал совершенно ничего.
Она могла бы взять пистолет и выстрелить мне в голову, могла бы толкнуть вниз, я бы не возражал, но она держала меня за руку, боясь, что сорвусь. И это мне нравилось. Через правое плечо она тоже смотрела на бушующее море, так подходившее её глазам, тоже страдала, тоже не знала зачем.
Наконец, мы вернулись в Токио к полуночи того же дня, я привёл её в свою квартиру, сказав, что так безопаснее. Кого обманывал? Я хотел, чтобы она была рядом и нашёл для этого причину.
Показал ей квартиру, Темари ходила за мной хвостом, ни на шаг не отставая, оглядываясь, иногда пристально рассматривая разбросанные в каждой из трех комнат книги. Мы пришли на кухню, пили чай и разговаривали до утра, до тех пор, пока буквально не стали засыпать на полуслове.
Я любил её голос: низкий для девушки, негромкий, мне нравился её уставший вид: сонные глаза, чуть приоткрытые губы, покусанные до крови, растрепанные хвостики, а ещё мне нравилось заботиться о ней, такой гордой и непримиримой.
Она жила со мной день, два, неделю, месяц...
Купленная для неё квартира была уже совершенно давно готова, но я не хотел её отпускать. Каждое утро казалось сказкой - Темари почему-то ходила в моей белой рубашке, и я сходил с ума.
Она всегда вставала раньше меня, убиралась, но не готовила, честно признавая, что совершенно не ладила с плитой, ходила в магазин за продуктами, за что я её отчитывал.
Мне казалось, за ней придут, похитят, заберут у меня, чего я до боли в стиснутых зубах не желал. Сложно себе представить, какого мне было оставить её в той, ненавистной мне квартире, что была для неё, но я обещал и не мог ничего сделать.
Я приходил к ней каждый день и каждый день задавался одним и тем же вопросом: почему эта женщина меня не любила? Она всегда была рада меня видеть, всегда знала, что приду, никогда не возражая. И это я в ней любил. Делилась со мной всеми своими проблемами, переступая через себя, просила помощи, хотя и была слишком гордой для этого.
Прошли долгие семь лет, всё изменилось когда-то давно. Под тяжестью собственного эгоистично желания я не смог оставить дорогую Темари, просто не смог не приходить к ней, не видеть её искреннюю улыбку каждый раз, как я стоял в дверях её дома, не смог распрощаться с её теплыми и мягкими касаниями.
Поступал ли я честно? Нет. Хотел бы что-то изменить? Тоже нет. Я не хотел её покидать и не делал это.
Она стала моей женой, самой покладистой и красивой.
Вечерами мы лежали в кровати втроем с маленьким Шикадаем, смотрели какие-то фильмы. Почему-то я всегда засыпал у неё на коленях рядом с охваченным чутким сном сыном и был рад, осознавая, что она не исчезнет. Мы много говорили о нашей жизни, мне всё также нравился её голос, я всё также часто пропускал мимо ушей смысл, будто был под дурманом. Так любил, когда её руки касались моих волос.
Смотрел со стороны, как радость наполняла Темари, когда Шикадай впервые назвал её мамой, понимал, что она нисколько не лукавит, что любит его, что счастлива. И я вновь и вновь задавался вопросом, почему я считал, что эта женщина меня не любила...
