Этот случай произошел несколько лет назад. Мне тогда было четырнадцать, я жил вместе с родителями на съемной квартире в спальном районе одного жаркого южного города. Квартира представляла собой старенькую однушку на самом верху панельного дома, набитую советской мебелью, фотографиями, принадлежащими старенькой владелице квартиры и всяким мещанским хламом, который предназначался для создания домашнего уюта, но эффективно выполнял только функцию пылесборника.
* * *
Хлам был тщательно исследован мною, после чего я окончательно уверился в его бесполезности. Интерес вызывала только музыкальная шкатулка — расписанная, с кукольной парой внутри. Вероятно, пара должна была кружиться в танце под звук мелодии, если бы только механизм работал.
Мои исследования прервал чей-то смачный укус за сухожилие. Я возмущенно завопил, и уже из коридора раздался звук шурующих по линолеуму когтей, за которым последовал глухой удар в кухонную дверь. Берия не вписался в поворот и с размаху долбанулся своей вредной башкой в дверь. Берия — это подрастающий террорист кошачьего племени, которого подобрал мой мягкосердечный отец, а терпеть теперь приходится всем.
Родители все не возвращались. День был особенно душным и жарким, небо начало затягивать тяжелыми свинцовыми тучами, полыхнула первая молния. Поразмыслив, я выключил телевизор, чтобы тот ненароком не сгорел, покопался на полке, вытащил книгу и отправился на диван, где растревоженный Берия предпринял попытку обглодать мою руку. Нет, никакого злого умысла — просто скверный характер и режущиеся зубы.
Дождь хлестал уже в полную силу, когда в комнате комод с хламом противно задребезжал и раздалась старинная хрипловатая мелодия.
Потемневшая комната со строгими сервантами, кружевными салфеточками и жужжащим комодом озарялась вспышками молний, одномоментно став враждебной и страшной. Улыбающийся портрет девочки на стене неуловимо изменился, стал улыбаться как-то угрожающе и торжественно.
Стоя у приоткрытой двери балкона, держа в руках Берию и ежась от холодных брызг дождя, я думал о том, что девочка с фотографии уже наверняка давно умерла. Было страшно. И холодно. Портрет продолжал молчаливо взирать на меня со стены, распяливая губы в злую змеиную усмешку, старинная музыкальная шкатулка скрипела и тянула свою извечную мелодию…
Внезапно, что-то мне показалось странным во всем этом потустороннем представлении. Я присмотрелся. Сказал пару слов, за которых обязательно получил бы по шее от матери, если бы она слышала. Подошел к комоду, чтобы убедиться. Конечно!
Десять минут меня держал в напряжении новый мобильник отца со странным рингтоном, установленным по умолчанию. Было стыдно и досадно. Здоровый лоб десять минут дрожал, как цуцик, вжимая в грудь теплого и не страшного кота, пока звонил телефон.
* * *
Когда вернулись родители, я рассказал им о произошедшем, мы вместе посмеялись над моей впечатлительностью. Я даже полез в телефон, чтобы и они услышали хрипловатую мелодию, стилизованную под старину.
И не нашел в памяти мобильника того рингтона. По умолчанию в телефонах устанавливают совершенно другие мелодии.
