Todesmeldung

Без названия, Часть 1

The sensation's not new to youIt's something we all have knownYou get it - it goes right through youYes it's something we all have known.And the bird it has flownTo a place on it's ownSomewhere all alone.
Evans — The Bird has flown

Арима сидит в своём кресле и смотрит на бледный лист бумаги, что лежит перед ним. Привычно пустой, как и он сам. Ему нечего оставить после себя. Все, кто были ему дороги умерли во славу мерзкому ублюдку. Друзей больше нет, и школьных расследований больше не вернуть. Фура Тайши — остепенивший старший следователь, ему не до посиделок в кафе на всю ночь и обсуждения нового гуля. У него отныне есть семья, а что есть у Аримы? Ничего. Абсолютно ничего. Даже Хайсе был принесён им в жертву этой сомнительной цели. Он лично убил его и возродил практически своими руками Канеки Кена. Больше у него нет тёплого уютного домика с «женой» Акирой, «сыном» Хайсе и озорными «внучатами» Сайко, Урие, Гинши и Муцуки. Больше никогда не будет рождественский посиделок и вкусной стряпни от Сасаки. Всё, что осталось от этой иллюзии, так это зажим для галстука в форме лошади. Последний подарок «сына». Мужчина вздыхает и погружается в воспоминания.

Вот он совсем ещё ребёнок. Ему лет пять от силы. Жизнерадостно бегает по Солнечному Саду и радуется жизни насколько это возможно. Но детская радость была совсем недолгой. Буквально через два года его мать утилизировали прямо у него на глазах. Чавкающий механизм, усмешки «охранников» и крики синевласого мальчишки. Крики полные разочарования и бессильной злобы. «Не хочешь повторить её судьбу — сражайся». Слова, сказанные одним из членов V больше никогда не исчезли из его памяти. С этого момента все глупые и ненужные чувства исчезли. Никаких эмоций — разрушают. В этот период он видел своего «братика» Соуту и «сестричку» Ризе. Они были совсем юными и даже не обращали внимания на «дяденьку» Ариму. Его успехи поражали всех. Самая настоящая машина для убийств. И вот задание. Убить «Фонаря». Старшая школа и глупый Фура вернули тогда его к жизни. Он чувствовал себя полноценным человеком. Не гульим приплодом, а живым. Но счастью свойственно рушиться и вскоре он снова стал тем самым холодным «Кишо». Последним всплеском и разрядом стал Хайсе, созданный им по своему подобию, точнее тому, какого он хотел. Славный добрый малый, кричащий «Папа!». Словно действительно всё хорошо. Но после всего дерьма, что случилось в CCG на крыше того небоскрёба, он исчез. Испарился, отдав тело Канеки Кену. А Арима это допустил и бровью не повёл. Выходит, что сам во всём виноват. Взгляд вновь падает на лист. Пожалуй, в последний раз следует сделать исключение из правил. Он берёт свою чёрную ручку для особых документов и пускается писать. Это бы позавидовала его вдохновению сегодня.

«22 декабря мне исполняется ровно 34 года. В этом возрасте распяли Христа. Выходит, что в этот день зимнего солнцестояния я чем-то буду похож на него. Какое кощунство так говорить. Я хочу уйти из жизни добровольно. Повязать петлю на шее, вскрыть вены, наглотаться снотворного, прыгнуть с крыши или просто закрыться в гараже и под ритмы The Beatles задохнуться от угарного газа. Но стоит мне это сделать, как все дружно скажут, что я смалодушничал. Смешно и мерзко слышать такое, когда на твоём счету тысячи поверженных противников. Но с одним из них я никогда не справлюсь. Это моя депрессия. Я страдаю ею уже больше пятнадцати лет, но нет никакого средства от неё. Каждый день я смотрю в зеркало и говорю себе: «Что ублюдок, проживёшь ещё один ебучий день?». Затем подхожу всегда к шкафу и смотрю на стоящую вазу. Тончайший белый фарфор, замысловато нарисованная ветвь тиса, красивые ручки, изготовленные в виде ветвей. Каждый кто видит её, всегда спрашивает у меня, якобы со знанием толка: «Это из Китая? Очень красивая работа!». И я всегда сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться им в лицо. Мне за 30, а я, как трусливый подросток, прячу в этой вазе снотворное. Если кто-то узнает, со смеху умрёт. И в тоже время... В тоже время я действительно жалок. От меня нет никакого толка, одно разрушение. Люди должны созидать, творить искусство и создавать что-то новое. Я же всегда лишь отнимал. Ничего никому не отдавал. Лишь забирал. Если хочешь сохранить своё, то отнимай чужое. Девиз каждого следователя. Каждого лицемера. Все люди двуличны, я понял это крайне рано. И я не виню их. Я тоже двуличная скотина. Говорю всем, что хочу мира, а сам мечтаю умереть. Я — убийца. На моих руках кровь сотен тысяч гулей, моих собратьев по крови. Генетика вообще странная штука. Я и не гуль, и не человек. Какая-то безродная тварь. Даже страшно за других.

Когда-то я был сильным и смелым, всегда искал самого непобедимого противника, чтобы проверить себя. Тогда мне казалось, что меня невозможно сломить, что я почти Бог. Так меня и называют сейчас. Но я уже давно другой. Разве Бог может быть слеп? Бог — это сила, власть, могущество. Сейчас же я слабый урод, который не достоин жить. Во мне нет ничего. Я уже давно пуст. Никаких эмоций, как Вы и учили, Кайко-сан. Идеальное оружие, верно, Йошитоки-сама? Всю свою жизнь я был всего лишь орудием и создавал себе подобных. Но я ни о чём не жалею. Прошлого не вернуть, о нём не стоит переживать. Это всего лишь воспоминания, которые стоит стереть. Сейчас я смотрю на свой кейс с куинке и думаю, как приятно было бы вонзить его себе в глотку, вспороть мягкую плоть, показав миру свою трахею и ошмётки кожи. Но не я не могу сделать этого сейчас. Я всё ещё ищу его. Того, кто будет сильнее меня. Того, из чьих рук мне будет не стыдно принять смерть. За всю свою ничтожную жизнь я видел массу всякой швали. Большинство моих противников мыслили довольно примитивно, сражение с ними походило на купленный матч — итог всего известен. И он всегда был в мою пользу. Даже жестокая Сова сидит отныне у меня на коленках, рассказывая о том, что я могу сделать с Канеки Кеном. Он не следователь, он — гуль. Я могу прямо сейчас спуститься к нему, сорвать с него одежду и, придушив его, словно паршивую псину, отыметь его бренное тело. Но я не могу этого сделать. Каждый раз, глядя на этого ублюдка, я вижу своего милого Хайсе. Хайсе...

Подобно хрусталю, он был всегда слишком хрупок. Он любил свою семью, а семья любила его. Всё было прекрасно. Только рядом с ним я ощущал давно позабытое желание жить. Он напоминал мне библейского жертвенного агнца, которого я самолично убил. Я никогда не берёг его жизнь. Я берёг лишь тело, сам готовя себе кончину. Каждый день спарринги и тренировки, каждый день новая книга и вкусный кофе. Я растил его, словно своё дитя. И это было моей самой глупейшей ошибкой. Я привязался к нему, нарушив табу. Моя привязанность обязательно погубит меня. И это не бездарная шутка. Это жестокая правда. Совсем скоро Канеки Кен убьёт меня и докажет, что достоин этого. Его тело сильно и упруго, оно жаждет возмездия надо мной. Тот, кто теперь внутри Хайсе, покарает меня за грехи. И это будет справедливо.

У меня нет ничего. Абсолютно ничего, что можно было бы кому-то завещать. Квартира в районе Тиёда? Белый Lexus с кожаными сидениями? Всё это пустое. Говорят, что людей держат такие вещи в этом мире, дают ему смысл жить из-за врождённой жадности. Хорошо, что я не человек. Впервые рад этому. Мне плевать, кому всё это достанется. Но точно не Канеки Кену. Нет. И не из-за личной неприязни, нет, вовсе не потому что он убил моего Хайсе. Ему это попросту не нужно. Он слишком честен с собой, чтобы заниматься подобным мародёрством после моего убийства. А убьёт меня именно он, здесь нет сомнений. Поэтому, пускай вся эта дрянь достанется CCG, им не привыкать к подобному, к тому же это всё куплено на их деньги, пусть и забирают, паршивые псины. Что же я могу отдать Канеки, то есть моему Хайсе? Что ему действительно нужно? Куинке? Не примет. Одежду? Она ему ни к чему. Думаю, что ему я тоже верну прошлое, пускай забирает свой зажим. Что же касается «моих» детишек, то пусть возьмут что-нибудь из моей квартиры, а Хирако, так и быть, снимет деньги с моих счетов. Пароли он лучше меня знает. В целом, получилось тягомотно, но такой и должна быть предсмертная записка суицидника. Спасибо за прочтение и следование ей.

Арима Кишо, 10 декабря»

Он смотрит на своё завещание и усмехается. Неплохо получилось. Всё самое важное было отражено. Арима встаёт с кресла и кладёт листок в кейс из-под куинке. Что бы не говорили о том, что, высказавшись, даже на бумаге, становится легче, всё одно — врут. Бессовестно и нагло врут. На самом деле легче не становится ни каплей. Только причины добавляются и становятся обоснованными.

—Снова чистый лист? — девушка, на долю которой выпала участь быть несчастной сборщиком и оформителем завещаний, с привычным удивлением смотрит на «Бога», тот кивает и удаляется дальше по коридору, в сторону кабинет Хайсе Сасаки, ныне Канеки Кена, чтобы в последний раз попытаться отыскать внутри этой мрази своего сына. Дверь кабинета плотно закрыта и из-за неё раздаётся лишь смех лицемера-Нимуры. Арима разворачивается и уходит к себе. Не судьба.