<1>
Уже третий час я шел, сбивая ноги в кровь, домой. Теперь меня там больше никто не ждет. Серафима покинула меня навсегда в том момент, когда я в ней нуждался больше всего. Лишь на прощание она написала мне несколько строк своей дрожащей и уже умирающей рукой:"Прости меня, Миша, будучи у врача вчера, я узнала, что жить мне осталось мало. Уж лучше я умру сейчас, пока ты этого не видишь, нежели на твоих глазах."
Она лежала в постели. Не живая, но и не мертвая. Ее серо-голубые глаза были закрыты сами собой. А алые некогда губы, а теперь уже белесые, были приоткрыты, словно она хотела что-то еще вымолвить. А на полу, подле койки, лежал пустой пузырек снотворного.
- Не печалься, Миша. Она ушла, чтобы не мешать тебе, - послышалось мне сзади. Это была наша соседка Аксинья.
<2>
Аксинья - миловидная женщина преклонного возраста. За два или три года проживания с ней по соседству мы очень сблизились. Нам с Серафимой Аксинья даже заменила мать.Эта женщина (а позже я буду просто называть ее "матушкой") имела во владении 10 соток земли. На этом немалом участке для одинокой старушки располагался одноэтажный и ветхий домик, явно построенный в довоенное время, а также хлев с пятью молодыми коровами и одной старенькой козочкой. В отдельной пристройке к дому жили с десяток курочек-несушек и один гордый и задиристый петух.
Матушке было трудно со всеми управиться, и поэтому Серафима каждое утро (а именно в 4:30) ходила к соседке с помощью. И так, каждое утро, к моменту моего подъема, на столе стояли кувшин молока и глубокая миска с овсянкой. И я сразу понимал, что это все сварганили моя Серафимушка и Аксинья.
<3>
Наконец я пришел домой. Аксинья все еще плелась где-то далеко позади (увы, мы с Серафимой не успели обзавестись транспортом, и мне пришлось около 15 км чесать с кладбища до дома).А дома за все время отсутствия хозяйки все предметы мебели покрылись слоем пыли, от которой я резко начал чихать. Я непременно вышел на улицу, достал из кармана пиджака давно лежащую там пачку сигарет (я бросил курить ради своей супруги четыре года назад) и закурил одну. Раз затяжка, два затяжка... но на душе все также тяжело, хотя раньше табак мне помогал избавиться от душевной боли.
Посидев на улице с получаса и выкурив полпачки сигарет, я решился привести дом в порядок.
Зайдя вновь в дом, мои глаза устремились на фотографию Серафимы. Накатились слезы. Слезы боли и горечи. Они были настолько холодны, что горячие мои щеки начали замерзать. И, увы, я не мог ничего с этим поделать.
<4>
"Но нельзя же весь день сидеть и реветь. Да, больно. Но вряд ли бы Серафима оценила это. Да в доме с пылью тяжелее дышится,"- сказал я себе. Подойдя к кладовке, я вынул из нее метлу, совок, щетку и тряпку. И работа началась.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Страницы забытой любви
RomanceМоя первая попытка написать роман об истинных чувствах человека, пережившего смерть любимой жены. О его верности и преданности, не способной сломаться под натиском внешних сил.