В июле в Кардиффе начался ежегодный съезд Британского союза медиков. Союз, в члены которого (как неизменно в своем напутственном слове внушал студентам-выпускникам профессор Лэмплаф) следовало вступать каждому порядочному врачу, славился своими ежегодными съездами. Великолепно организованные, эти съезды обеспечивали участникам и их семьям всякие спортивные, светские и научные развлечения, скидку в почти первоклассных гостиницах, бесплатные прогулки в шарабанах к любым развалинам монастыря в окрестностях, брошюры "Помни об искусстве", каталоги крупных фирм, изготовляющих хирургические инструменты и лекарства, льготы при пользовании лечебными водами на ближайшем курорте. На предыдущем съезде после целой недели торжеств каждому врачу и его жене было послано по коробке печенья. Эндрью не состоял членом союза, так как вступительный взнос в пять гиней пока еще был ему не по средствам, и он с легкой завистью следил за всем издали. Он чувствовал себя в Блэнелли как-то в стороне от мира, оторванным от всего. И это ощущение обособленности еще усиливали появлявшиеся в местных газетах снимки групп врачей, принимающих приветствия на разукрашенном флагами перроне или отъезжающих на Пенартское поле, чтобы присутствовать при состязании в гольф, или стоящих на палубе парохода во время прогулки по морю. Но в середине недели прибыло письмо с адресом отеля в Кардиффе, доставившее Эндрью уже более приятные ощущения. Письмо было от его приятеля Фредди Хемсона. Фредди, как и следовало ожидать, был участником съезда и звал Мэнсона приехать в Кардифф повидаться с ним. Он предлагал в субботу обедать вместе. Эндрью показал письмо Кристин. У него теперь появилась инстинктивная потребность всем с нею делиться. С того вечера, почти два месяца тому назад, когда он ужинал у нее, он влюблялся в нее все больше и больше. Теперь они часто виделись, и, ободренный явным удовольствием, которое эти встречи доставляли Кристин, Эндрью был счастлив, как никогда в жизни. Быть может, именно под влиянием Кристин он стал более уравновешенным. Эта маленькая женщина была практична, удивительно прямолинейна и совершенно лишена кокетства. Часто Эндрью приходил к ней раздраженный, нервный, а уходил утешенный и успокоенный. Она имела привычку выслушивать молча все, что ему хотелось рассказать, а потом подавать какую-нибудь реплику, всегда меткую или забавную. Она обладала живым юмором. И никогда не льстила Эндрью. Иногда, несмотря на спокойный характер Кристин, они горячо спорили, потому что у нее обо всем были свои собственные мнения. Она как-то с улыбкой сказала Эндрью, что любовь к спорам унаследовала от бабушки-шотландки. Быть может, от нее же она унаследовала и свой независимый характер. Эндрью угадывал в ней большое мужество, и это его трогало, вызывало горячее желание защитить ее от жизни. Она была совершенно одинока на свете, если не считать больной тетки в Бридлингтоне. По субботам или воскресеньям, если погода была хорошая, они предпринимали далекие прогулки по дороге в Пэнди. Раз ходили в кино - смотреть Чаплина в "Золотой лихорадке" и раз в Тониглен, по предложению Кристин, на симфонический концерт. Но больше всего Эндрью любил вечера, когда в гостях у Кристин бывала одна лишь миссис Уоткинс, и он наслаждался ее обществом в домашней обстановке. Тогда и происходили большей частью их споры и беседы, а миссис Уоткинс, играя роль буферного государства, сидела и вязала с кротким, но чопорным видом. Теперь, собираясь ехать в Кардифф, Эндрью захотел, чтобы Кристин поехала с ним. Занятия в школе в конце недели прекратились, и Кристин уезжала на летние каникулы в Бридлингтон к тетке. Эндрью решил, что до расставания им надо как-нибудь повеселее провести время. Когда Кристин прочла письма Хемсона, Эндрью сказал стремительно: - Поедемте со мной! Это только полтора часа езды по железной дороге. Я добьюсь, чтобы Блодуэн меня освободила на субботний вечер. Может быть, нам удастся побывать на съезде. И во всяком случае мне хочется вас познакомить с Хемсоном. Кристин кивнула головой. - Поеду с удовольствием. Окрыленный ее согласием, он не допускал и мысли, что миссис Пейдж его не отпустит. Еще до того, как он поговорил с нею, он повесил в окне амбулатории большое объявление:
