– Сонбэ, остановитесь, – мямлит Джин, но смотрит решительно, глаза в глаза.
– Иначе что? Ударишь? – С прищуром спрашивает Намджун и напирает сильнее, жмет к стене, нависает сверху. У Джина все спирает внутри.
– У-ударю, – и отводит беспомощно взгляд. Невыносимо держаться, когда он так близко. Когда двадцать сантиметров между губами, а единственное что по заезженной крутится в голове – "Это не правильно".
– Такой милый, – внезапно тянет улыбку Намджун и треплет Джина по мягким каштановым волосам.
– Я не м-милый, – кусает губы, сжимает пальцами край белоснежной рубашки, выпущенной из-под ремня.
– Прекрати, – пятнадцать сантиметров, – иначе не обещаю, что не будет больно.
"Мне уже, мне уже больно" – вопит внутренний голос Джина. Больше всего на свете он сейчас мечтает сбежать. И больше всего – остаться. Стать смелым, поднять взгляд и..
Намджун целует мягко. Очень мягко и настойчиво. Мнет Сокджиновы губы, толкается языком в теплый рот, сжимает пальцами бок и обжигает дыханием.
У Джина подкашиваются ноги, срывается в пропасть стон. Но Джун ловкий и ловит его губами, прячет на кончике языка – на долгую память.
– Пойдем, принцесса, – чуть отстранившись, шепчет Намджун и тянет куда-то за руку, – пока нас никто не увидел.
Джину все кажется сном. Прекрасным, но совершенно неправдоподобным. Оттого еще сильнее хочется ущипнуть себя и покрепче ударить Намджуна, чтобы понял, что играть с чужими чувствами, даже во сне, – идея для жизни опасная.
Но духу никак не хватает. Джин слишком слаб перед парнем в черном дорогом костюме, с холодным надменным взглядом и самыми теплыми руками в мире. Он слишком слаб и совершенно устал бороться.
Намджун держится из последних сил. Сминает подошвами ботинок едва проросшую траву и надеется, что Джин не заметит его волнения. Внутри него – океан, шторм и грозы, и маленький Намджун на скале – кричит что есть мочи.
"Ким Сокджииииин!"
– Что? – Растерянно спрашивает Джин и сжимает пальцы на ногах. Холодно и непривычно.
– Я ничего не говорил, – уверенно заявляет Намджун, глотая дрожащий голос. Стягивает галстук, бросает куда-то в угол комнаты.
– Но вы позвали меня по имени, сонбэ.. – мямлит Джин и задерживает взгляд на Джуне. Пуговица. Две. Три. Четыре. Семь. И идеальная ровная полоска голой кожи, от шеи до пряжки ремня.
– Тебе показалось, – Намджун преодолевает разделяющее их расстояние, гасит свет –хорошего помаленьку – и вновь припадает к желанным губам.
Джин отключает сознание, обвивает Джуна руками, углубляет поцелуй и дышит часто-часто, прерывисто. Намджун водит руками по коже, исследует каждый уголочек, каждый поворот и линию, каждую деталь Ким Сокджина.
Ему бы хотелось остановить время. Запомнить каждый момент, каждую секунду этой ночи. Но все, что остается в голове наутро, – это
Джин выгибается под его руками, пока язык Намджуна оставляет мокрую дорожку между ребер.
Джин стонет и хватается руками за простынь.
Запах Джина сводит с ума, и Намджун целует, целует, целует.
Джин обхватывает его руками и шепчет сбитым дыханием на ухо: "пожалуйста, сонбэ.."
А потом у Намджуна срывает тормоза, и вспоминать становится стыдно.
Потому что уже Намджун стонет и кусает собственные губы. Несдержанно толкается в мягкое, податливое тело под ним, упирается лбом в лбом и шепчет что-то совсем неразборчивое.
Джин плачет. Жмется котенком к его груди, обвивает руками и расстроенно поджимает губы.
– Ты чего? Было так больно? – заглядывает обеспокоенно ему в глаза Намджун, укрывая оголенные плечи одеялом.
Джин мотает головой, и прядка каштановых волос падает ему на глаза.
– Тогда в чем дело?
– Я..
– Джин? – Намджун пальцами поднимает лицо Джина к своему за подбородок. А у того в глазах домашнее какао и самая настоящая детская обида.
– Я.. ведь это я же должен был тебя защищать! а не наоборот.. – И прячет смущенные щеки в ключицы Намджуна.
Все это ночью.
А утром Намджун улыбается самой довольной улыбкой в мире, притягивает сонного Джина к себе под бок, целует в мягкую щеку и прячет шепот в спутанных волосах:
– Не беспокойся, принцесса, я смогу защитить нас обоих.
