Бегущий за банши

Без названия, Часть 1

  Как же меняют людей испытания. Медь обращается в ржавчину и запекшуюся кровь, изумруды — в осколки пивных бутылок, а лепестки роз — в истерзанную плоть.

Лидия смотрела на Стайлза невероятным взглядом. О подобном внимании к своей персоне парнишка не мог и в пятом классе вообразить, не то что сейчас. Но спасенная от трепанации девушка раскрыла веки широко-широко, являя Тео и Стилински крайнее удивление присутствию друга.

— Ты должен был уйти, — едва шевелит окровавленными губами девушка. И вся она в крови. Волосы, лицо, голова, тело. Она измученная и уставшая.

Будто Ариэль выловили из океана и желают узнать, легкие у нее или жабры, и что за ткань выстилает хвост цвета весенней травы.
Мартин для психиатра, умыкнувшего от Докторов — русалка. Изведанное в мифологии чудо, да только никто их силу не трогал. И Лидия — полотно, механизм. Бомба внутри нее вот-вот взорвется.

Только Стайлзу все равно. Он хватает ее на руки и лишь потом уходит. Ноги его заплетаются, но он ни разом не тряхнул ношу в своих руках. Но падает, когда его перехватывает цербер.

Вновь Стилински пересекается взглядом с Лидией только в собственном джипе. Она мнет губы, сдерживая предсмертный крик. Ей это трудно дается, Стайлз видит. Мутные глаза Мартин загораются, как фитиль.

Тик-так

И бомбу охватывает пламя, стон железа стекает наружу, надрывая связки.

— Беги, Стайлз! Беги!

И он готов бежать, но только за ней. Стайлз не оставит ее здесь. В одиночестве она сломается. Парень знает. Но он лишь успевает моргнуть, как все меркнет.

Темнота объяла тело парня. Он лежит в глухом помещении. Стараясь подняться, чувствует, что места совсем нет. Сердце душит ритмом. Душно. Ничего нет, одно имя обжигает язык и раздирает нёбо.

Когда глаза адаптировались к темноте, земля под ногами затряслась. Не хватает лишь тектонических толчков.
Молодой человек старается поддеть низкий потолок руками, но ничего не выходит. Он лишь слышит шум с той стороны. И продолжает раскрывать верхушку. Парень чувствует, что он нужен, и не прерывает попыток.

Солнечные лучи выжигают белки глаз. Вокруг него группа людей. Детей. Его ровесников, но взгляд их в разы старше. И хоть парень не помнит самого себя, уверен, что не переживал таких испытаний.

Его зовут странным словом «кланк». А он знает свое имя. Томас. Оно горчило во рту, стоило постараться произнести. Собственно, сладости нет и в окружении. Он никому не интересен и не нужен.

О месте, залитом солнцем, он узнает от разговорчивого пухлого мальчика. Он гордый и несколько хвастливый, но добродушный. Таких мало, уверен Томас. Особенно в Глэйде — так зовется это место.

Здесь гордый Минхо, самостоятельный, но добрый Ньют, жесткий и решительный Алби и чертова задница Галли, а еще куча парней.
Не пробыв в Глэйде и двух дней, Томас все нарывается на драки с Галли. Так выходит. Не сошлись характерами, то ли человек этот мальчишка плохой. Но факт остается фактом. В первый раз Томас укладывает ударом кулака парня на траву, и кровь с его рта капает на зелень. Не будь адреналина в крови худосочного парня, он бы и не смог оттолкнуть от себя Галли. Однако гормон пылает ярким пламенем, выжигая кислород и оставляя после себя жар, от толчков ладоней в спину. После Галли старается отомстить, и рассеченная губа и вся в родинках шея, испещренная синяками, становятся подтверждением его удачи. Его неудача горит во тьме огненно-красным следом вокруг глаза. Томас не остается в долгу.

Новый глэйдер вырастает в глазах подростков. Чак с восторгом хохочет, изображая злобного Галли.

— У него фингал на пол-лица, представляешь! И ходит такой хмурый, как последний кланк, — Томас едва заметно улыбается. А в душе у него гуляет теплый летний ветерок. И так хорошо. Его поддерживают.

Смелость его проявляется, когда Алби атакует гривер. Тогда же проявляются смекалка и ум. Первый глэйдер смотрит на Томаса иначе, а Ньют с одобрением называет бегуном. Отчего-то именно его признание кажется неожиданным и до боли знакомым. Как и теплота в глазах.
Если бы Ньют в тот момент показал невероятно острый ум, Томас бы, наверное, понял, откуда взялось дежавю. Но блондин являет свои умственные способности многим позже, когда глэйдеры делятся на группы. Одна из них под руководством Галли, и эти подростки остаются в лабиринте. Томас и остальные — бегут.

Томас не знает, зачем бежит. Опасность гриверов и разрушающийся Глэйд — само собой. Но он ведь будто всю жизнь тратил на это...
Воспоминания противоречат: Тереза, люди в белом. И он не может понять, чей взгляд напомнили теплые карие глаза Ньюта. Чьей же поддержки он столь удивился?
Стены лабиринта движутся, зажимая в тонкой щели аппараты Порока. Думать ведь нет времени — он сам может оказаться расплющен. И все же что-то терзает его.

Ньют прихрамывает, и Томасу хочется его подогнать, чтобы он не был схвачен. Но в его голове вдруг мелькает медь, мягкая и расплавленная на солнце. И два изумруда многогранных. Рычит машина, не похожая на гривера, голубого цвета.
Голова его кружится, а думает он, от бега это и недостатка кислорода. Но понимает, что это не так, стоит услышать крики со стороны Глэйда и последний хрип гривера. В черепной коробке бьют молотки и кувалды, кровь сочится из уха. Друзья смотрят на него с беспокойством, он и не старается улыбнуться им. Больно. Тяжело. Но путь наружу открыт, он прыгает в неизвестность, падает в бассейны меди. И понимает, откуда там изумруды, отчего покрылся солнечный металл ржавчиной. Лидия, его милая и чуть стервозная Лидия столько всего испытала. А он все это время бежал за ней. К ней. Его прекрасной банши.

Крик ее взрывает стекла в джипе, когда она не удерживает его губами. И он прислоняет Мартин к плечу, крепко обнимает.

— Я — монстр. Ты погибнешь, — отчаянно шепчет Лидия. Не отстраняется при этом.

— Самый прекрасный монстр, — уверяет ее Стайлз, убирает скомканную медную прядь длинными пальцами и целует в макушку. На губах тяжелеет металл. Банши будто состоит из одной лишь крови. Стилински уверен: из мягкой души, аккуратных ладоней и теплых глаз — тоже.

Иллюзии, сотканные его разумом, хранили в себе образ мальчишки с хромотой и нежным взглядом, обращенным к нему. Крик Лидии заставил его мозг отключиться на мгновение. И в это мгновение он прожил будто бы целую жизнь.

Сейчас ее надо увезти к Диттену. Спасти и образумить. Клокочет крик в стенках желудках, в обоих предсердиях. Лидия держится. Губы, все в крови — засовы смертоносной силы. Ей тяжело, она сгибается пополам, сдерживая силу. Мартин помогают лечь на кушетку, Диттен быстро носится по кабинету. Знает, что одна секунда равняется атомному взрыву. Ветеринар едва не успевает. Засовы не выдержали. Стекла взорвались опасным фейерверком. Лидия чувствует лишь вибрацию. И жжение в голове от омелы. Веет легким теплом и запахом грецкого ореха. Она не открывает глаз.

Стайлз думает, сейчас она очнется.

— Лидия! — изумруды прикрыты веками, а Стилински необходимо взглянуть на них. Физически нужно — все равно что не чувствовать печени, легкого и сердца разом. — Открой глаза, ну же! Лидия!

Стилински хлопает ее по осевшим и впалым щекам. Трясет. Его самого трясет от страха. Он бежит за ней по жизни и не может остановиться. Лидия глубоко вздыхает и смотрит удивленно. Улавливает аромат ореха, видит россыпь родинок на шее и следы от чьих-то ударов. Понимает, что ему из-за нее досталось. Догадывается, что прозрачные осколки впились ему в лопатки. Чувствует, что ни одной такой крепкой спины, которая бы ее прикрыла, у ее парней не было. И смотрит пораженно. Что-то в ней ломается и меняется местами. Должно быть, стены лабиринта.

И когда Натаниэль сокрушается, что довела до этого дочь, Лидия мотает головой. Не обвиняла мать. И говорит тихо:

— Они спасли меня, мама, — чувствует на ночной рубашке запах ореха и, видя, как Стилински не поворачивается спиной, добавляет: — Стайлз спас.

Лидия наконец дома. Она чувствует силу от стаи. Ей легко. Стилински ведет ее до самой комнаты.

— Ты мог бы не провожать меня до постели, — украдкой улыбается девушка.

— Я и не стал бы. В смысле, я бы хотел этого. Но ты того не заслуживаешь. Я не стал бы, да, — он, растерянный и застигнутый врасплох, выглядел как ее одноклассник. Еще с младшей школы. Но эта сторона вязалась у Лидии с той сильной и смелой, что внезапно предстала.

Мартин поправляет себя. Не внезапно. Он все время был с ней отважным.

— Останься со мной, мне непривычно быть одной, — Стайлз ширит губы в улыбке, и его карие глаза горят. Мартин не сожалеет о сказанном.

Он — бегущий за банши. Он ее догнал.