— Я? Да ты вообще сам понимаешь, что ты несёшь? — Юров очень сильно психовал и трясся от злости. — Ты сам себя понимаешь? Он подошёл к Сене и несильно толкнул того в грудь, продолжая оказывать невыносимое моральное давление, смотря ему в глаза: — Ты говоришь то, что берешь из воздуха, блять, абсолютно из нихуя. Ты надуваешь ебаную проблему, хотя на самом деле ее просто нет, сука, — с каждым словом Паша подходил всё ближе, заставляя Манукяна пятиться назад, чтобы попросту не схватить по ебалу, хоть Паша и навряд ли бы смог его ударить.
— Из воздуха, блять? Из воздуха значит, да? — Арсен презрительно посмотрел на него, — А то, что ты шляешься по ебаным казино днями и ночами, хуяря туда все деньги, пока я въебываю на работе, это, по-твоему, из воздуха взято? — он отчаянно смотрел на Юрова, который абсолютно не хотел признавать свою вину, и бесился все больше. — Да где ты въебываешь, блять, покажи мне! — он кричал настолько громко, что грубый бас отражался от стен комнаты и глушился в ушах. — То, что ты сидишь за своим ссаным ноутбуком, клацая по кнопкам, не называется въебывать, Арсен. — Я, блять, делаю хоть что-то для наших отношений, а все, что делаешь ты — это проебываешь весь бюджет, который у нас накапливается благодаря мне! — Сеню очень задели эти слова, и мысли о том, что Паша все это время не оценивал его труд, просто жрали изнутри. — Ясно, блять! — Юров резко выдернул из розетки зарядное устройство и кинул в рюкзак вместе с портативкой, расческой и прочими вещами, которые лежали под рукой, и резко направился к двери. — Работай на себя сам, хоть ферму биткоинов строй, до свидания. Арсен стоял посреди комнаты, не понимая, что произошло и пытаясь уловить суть. Он молча смотрел на входную дверь, понимая, что возможно, это конец. Конец всего, что было за последние два с половиной года. Он закинул голову назад, пожимая плечами, чтобы снять напряжение. Его давила огромная обида, которая за эти полчаса засела очень глубоко, и, кажется, уже никогда оттуда не вылезет. — Не въебываю значит, — Сеня пытался обмануть сам себя, доказывая, что ему все равно, но слезы подступали ближе, а голос дрожал все сильнее с каждой секундой: — Ну хорошо, хорошо, — он осторожно сел на край дивана, смотря на белый ламинат. — Посмотрим что ты есть будешь, утырок. — Да в натуре заебал потому что, — Паша возмущался, изредка облизывая губы от избытка напряжения. — То я дышу не так, то смотрю не туда блять, то моргаю слишком часто. — Паш, я, конечно, понимаю, — Тимур сидел на полу, облокотившись о край дивана. — Но тебе не кажется, что ты перегнул? — Да где я перегнул? Он вечно утрирует, обвиняя меня во всем на свете, с хуя ли я должен соглашаться с этим? — Ну, понимаешь, — Самедов смотрел на небольшие клубы пара, выходившие изо рта, разгоняя их рукой и изредка кашляя, — он нежный ведь, что пиздец. — Ну а что мне сделать теперь? — Юров отчаянно развел руками, смотря на Тимура. — На все кивать и подтверждать какой я хуевый? — Ну да, тоже не вариант, — Самедов перевернулся и закинул ноги на диван. — Блять, я не знаю, сам решай. — Да хуй с ним, — Паша приподнялся на локтях, смотря в потолок, — придёт, извинится, тогда посмотрим. В комнате повисла тишина. Где-то глубоко Юров понимал, что не прав, но одновременно с этим он был обозлен на Сеню, поэтому тут же отогнал мысли и предложил Тимуру выпить. Октябрь горел, а Сеня сидел на мягком диване и смотрел сериал на ноутбуке, медленно поедая ягодное мороженое из ведёрка. За окном было уже очень темно, шёл сильный ливень, и изредка, где-то вдалеке, мелькала молния. За эти две недели он вырыдал все что мог, поэтому сейчас, поправляя напульсник, тот не испытывал какой-либо ужасной тоски. Он страдал настолько сильно, что уже не чувствовал никаких эмоций. Каждый раз убеждая себя, что все «нормально», он наносил себе травмы и в истерике кидал вещи об стену. Двери открылись резко и без стука, что очень его насторожило. Арсен поднялся и босиком пошел по паркету, выглянув в проем. Юров мотылял так, что холодная дождевая вода с его волос летела во все стороны. С плаща капало, а рюкзак был мокрый абсолютно насквозь. Подняв голову, он молча посмотрел на Сеню и, отодвинув край плаща, достал небольшой букет пионов. Пионов, с большими красно-розовыми бутонами, которые вот-вот раскроются и будут пахнуть свежей весной. Пионы, которые цветут всего лишь неделю в год, и которые так любит Арсен. Юров медленно подошел к Сене и молча протянул цветы, растерянно улыбаясь и карая себя внутри за все поступки. Осторожно положив букет на пуф рядом, Манукян обнял холодного Пашу, прижимая к себе и перебирая руками его мокрые волосы. — Прости, — Юров смотрел на Сеню и хотел убить себя за свои же слова, — пожалуйста, Арсен, прости меня, — уткнувшись ему в шею, Паша тихо всхлипывал, что было редкостью — увидеть такие эмоции у него. — Пожалуйста… Манукян молчал, чтобы потянуть интригу, хотя на самом деле уже давно простил ему все, что только можно было. Простил то, как он съел его йогурт, о котором Арсен думал весь день, простил то, как он не давал ему кусочек пледа ночью на садовой качели. Простил, что тот пожрал всю землянику, которую он растил на подоконнике, и то, что они с Тимуром взяли его кальян без спроса. Все простил. Все на свете. — Ну все, не ной, — Сеня улыбнулся и поцеловал того в щеку. — А то ещё тушь потечет. — Очень смешно.
