Где бы ты ни был

Проигравшие

— Саске, ты веришь в реинкарнацию? — звонкий мальчишеский голос нарушил тишину.
Голубые глаза смотрят в черные с интересом.
— Хн, не знаю, Наруто, — отвечает собеседник, немного разворачивая голову к вопрошающему, — и не узнаю, пока не умру.
Светлые брови сходятся над переносицей, а весь вид показывает тяжелую умственную работу. Узумаки всего лишь двенадцать и он многого не знает о смерти, ведь родителей он даже не знал, а кого-то очень близкого у него, до команды номер семь, не было. В отличие от Саске, у которого на дне глаз плещется боль от потери, потому что он знает. Знает о том, как тяжело и о том, что костлявая всегда где-то рядом, а у шиноби и вовсе извечная спутница.
Они лежат на траве. Наруто поднимает глаза на солнце, пробивающееся сквозь листву деревьев, и довольно щурится. Да, он и вправду мало знает о смерти. И хорошо, если это неведение будет длиться как можно дольше.
***
Боль по всему телу разливается подобно лаве и покачивает на своих огненных волнах.
В тот день мы оба проиграли. Победителей не было. Были только мы и боль, разделенная на двоих.
Ты признал меня. Но не так, как я. Я не просто признал тебя когда-то, а полюбил. Боюсь, что это навсегда. И ничего ведь не поделаешь. Чувствую себя отвратительно беспомощным.
Я часто думал о том, как скажу тебе о своих чувствах. Десятки бессоных ночей и миллионы вариантов. Столько боли и слез. А теперь мы лежим тут и истекаем кровью. Знаешь, мы можем умереть. И что же тогда? Реинкарнация? Возможно. Но мы пока живы и я все еще люблю тебя.
Ты идиот. Очень умный, расчетливый. Но глупый.
Я бежал за тобой годы, а ты так и не понял ничего. Что ты видел, смотря в мои глаза? Потому что, смотря в твои, я видел боль, которой хотел забрать себе как можно больше. Мы смогли понять одиночество друг друга, но не поняли мои чувства к тебе, ведь я и сам то их не совсем понимаю.
Сейчас мы лежим в Долине Завершения, истекая кровью. С такими ранами не живут, нам осталось слишком мало, хотя чего там, когда ты рядом, мне всегда мало.
Ты спрашиваешь меня, почему. Почему? Да потому что ты единственный… Мой единственный.
Но все же отвечаю, кривя душой:
— Потому что ты мой друг.
Друг. Что это значит? Ты и правда мой друг. Я привык так считать. Но почему же при виде тебя сердце бьется чаще? Ну и ладно. Чёрт с ним. Лучше не думать, потому что каждый раз эти мысли сводятся к запретному, но очевидному выводу.
Мы лежим совсем рядом, Саске поворачивается ко мне и, трудом поднимая руку, кладет ее мне на щеку, стирая большим пальцем капельку, скорее всего крови, и улыбается. Нет, не ухмыляется. Улыбается. По-настоящему. Тепло и как-то немного грустно.
— Вот как. Друг. А я тебя, — хрипит и кашляет, а темно-алая струйка шустро сбегает из уголка рта вниз, — люблю.
Из единственного уцелевшего глаза стекает непокорная слеза, но улыбка не сходит с губ. Глаз все же закрывается, а ладонь безвольно съезжает вниз.
— Саске, — страх ударил в голову, — Саске!
Боль в теле становится острее, а во рту появляется металлический привкус. В глазах горячо и мутно, а в носу щиплет. Веки будто свинцовые.
Мне осталось где-то несколько минут от силы. Но смерть отчего-то не пугает. Она открывает истинную сущность и, лишь попав в ее объятия, вся наружная шелуха облетает, обнажая самую суть.
— Наруто! — раздается голос где-то на перефирии сознания. Сакура. Жаль, что уже ничего не изменишь. А впрочем, уже и не важно. Не плачь, милая Сакура. Прости, мы такие придурки.
В глазах нет фокуса, но все же видно очертания девушки. Тьма подбирается с краев поля зрения, медленно скрывая и их.
***
Сакура плачет, воет, безутешно и так безнадежно. И ведь ничего не изменишь и от этого горло раздирает крик. Она вцепляется руками в рваную и испачканную в крови одежду то одного, то другого.
Какаши пытается не смотреть, он понимает, что произошло, хоть где-то и теплится огонёк надежды на то, что все обойдется и один, улыбаясь, начнет рассказывать о том, что обязательно станет Хокаге, а второй лишь хмыкнет, глядя на непоседливого блондина. Но когда он вновь посмотрел на Харуно, которая, зажмурившись и закрыв рот дрожащей рукой, рыдает по двум близким людям, то понял, что чудо не произойдет.
Может, однажды они будут счастливы, в другом мире и жизни. По крайней мере, Хатаке очень на это надеялся.