Они зашивали друг другу раны, которые сами же себе причинили. Словом, ножом... не важно. Они никогда не были осторожны в поступках по отношению к друг другу, и делали больно не только себе. Не обдумывали каждое слово, кричали, а потом брали иглу, алкоголь и начинали знакомый процесс.
— Моё сердце, — Тускло проговорил Боря, касаясь кончиками пальцев середины грудной клетки. — Оно так сильно болит, кажется опять швы разошлись.
— Зашьем, — Ответил Гоша сквозь зубы, крепко стискивая ими ржавую иголку. — А тебе придётся склеивать куски моего разбитого сердца, оно вновь раскололось на части.
— Паршиво, — Грустно произнёс Боря, — Извини.
— И ты меня, — Промолвил Гоша, так как не менее сильно ощущал свою вину.
Гоша заливал свою рану на руке чистым спиртом, так как слова были слишком ядовитыми и острыми, и приходилось терпеть безумную боль, чтобы очистить её от яда. В обычные дни обходись простым пивом или, как по-человечески, перекисью, так как и раны были обычные, не такие смертельные, как сейчас. Но сегодня они слишком сильно пренебрегли жизнью друг друга и наговорили слишком много гадких слов, последствия которых они теперь стягивали нитками и склеивали по частям.
Гоша шипел и плевался, потому что было больно, и он так и не научился достойно терпеть боль и страдания. Но больнее было оставлять на коже дыры, протыкать их сотню раз, искусным узлом вновь притянуть плотно, будто резиновые куски кожи и мяса к друг другу.
— Может, давай я? — Предложил Боря свою помощь, желая хоть как-то загладить свою вину.
В это же время Гоша думал и изъедал себя. Так бывает всегда, когда люди необдуманно совершают абсурдные действия, кидаются грубыми словами, а потом ненавидят себя за это и останавливают друг друга от того, чтобы не отрезать себе язык. Не будь у них этой острой части тела, не было бы большинства рубцов и шрамов на их израненных телах, не пришлось бы из пепла лепить массу, хоть отдалённо похожую на сердце.
— Лучше вытащи из моей спины ножи, — Мрачно проговорил Гоша, дрожащей рукой продолжая сшивать кожу.
Боря неосознанно потянулся к своей спине, но не мог дотянуться так, чтобы вытащить из плоти острые предметы, которые ещё час назад они словесно метали друг в друга. Пальцы могли добраться до рукоятки, но недостаточно для того, чтобы обхватить и вынуть. Хотя лишь лёгкие прикосновения причиняли жгучую боль.
Поднявшись со скрипом с дивана, Боря обошёл Гошу и теперь стоял у его спины, смотря на десятки ножей, воткнутые по самую рукоять.
Один за одним Боря вытягивал ножи и выбрасывал их в сторону. А крови становилось все больше и больше, и вскоре вся рубашка пропиталась кровью, и запах железа был на всю квартиру. Они оба понимали, что этот раз был последний, смертельный, но все равно старались стянуть раны нитями, которые никак им не помогут, не в этот раз. Они лишь обыгрывали иллюзию, что по прежнему все в порядке и они будут жить. Но уже они и так еле дышали.
Разрывали грудную клетку и щупали внутри, ища сердце. А оно на деле почти не билось.
— Совсем затвердело, — Сухо проговорил Гоша, держа в руках расколотые куски камня, которые когда-то были единым, тёплым и полным жизни сердцем. — Такое уже не сшить и не склеить.
— У меня тоже, — В ужасе произнёс Боря, сжимая в ладони израненное подобие сердца, которое уже было совсем на себя не похоже. Кровь капала с пальцев на пол, как и время.
Осталось совсем чуть-чуть до конца.
Спустя мгновения силы все-таки иссякли и игла выпала из рук Гоши. А ещё через несколько мгновений они сидели уже на полу у стены и молчали. Но первым тишину нарушил Гоша.
— Всё же сегодня мы убили друг друга словом, — Сказал он и расхохотался.
— Убили, — Повторил Боря и тоже захохотал, отбрасывая кусок сердца в сторону.
И сидели они, и смеялись. Это был не весёлый смех. А может даже и не грустный. Это была их последняя нота жизни. И даже когда они замолчали, умерев, этот смех все ещё эхом звучал в квартире. Они считали, что слово не способно ранить или убить, но привели друг друга к печальному исходу. К смерти.
