Angels with bloody eyes

Домашний хаос.

За окном ругались соседи. Тётя Джонсон яростно выбрасывала вещи своего мужа за дверь, пока тот, стоя в одних "семейниках", пытался объяснить ей, что между ним и какой-то Лоренс ничего не было.

Это было довольно странное утро.

Рэйчел лежала на своей огромной кровати, что занимала почти всю комнату, и бесстрастно смотрела в потолок, потрескавшийся в нескольких местах.

Признаться, ей было неловко спускаться вниз и делать вид, что они — нормальная семья.

Ей казалось это странным.

Она всё ещё не могла свыкнуться с мыслью, что их мать вернулась домой. Кошмар закончился. Вот она, здесь, всего лишь этажом ниже, но Рэй настолько от неё отвыкла, что даже не знала, о чём поговорить...

* * *

Совершенно неудивительно, что эту ночь они провели за занятием сексом.
Они словно заново изучали тела друг друга, поддаваясь бешеной страсти. Они настолько увлеклись, что забыли о собственных детях, которые, безусловно, слышали, чем они занимались.

Она полночи не слезала с него, раз за разом доводя его чуть ли не до крика, когда оба взрывались от удовольствия. Ей нравилось, что он ей подчинялся. Раньше он не позволял ей командовать.

Затем он решил взять всё в свои руки и показать ей, кто здесь "папочка" в своих лучших традициях. Да так, что на утро она не могла ровно сидеть. Она с трудом сводила ноги, если ей всё же удавалось присесть.

— Доброе утро, сладенькая, — утренний шлепок заменил ей порцию кофе, — Как ты себя чувствуешь?

Харлин лениво перекатилась на другой бок и всё же открыла глаза. Губы мгновенно расплылись в улыбке, когда она поняла, что её окружают не зелёные стены. Рядом нет уставший от жизни медсестёр, которые считают, что она — глупая психопатка.

Она вернулась.

Никаких терапий. Уколов. Таблеток. Ничего.

Его голубые глаза буквально впивались в ее лицо. Её это даже смутило, о чём говорили пылающие щеки.

Боже, как же она по нему скучала.

— Чувствую, что не смогу нормально сидеть ещё неделю, — проскулила Квинн, вытянув губы, которые Джей-Джей мгновенно прикусил. Да так сильно, что она вскрикнула, — Эй, больно же!