Хранитель сердца фараона

1.

Намджун великий правитель. Намджун мудрый правитель. Намджун справедливый правитель. В эпоху его правления все междоусобные войны окончились, и песок перестал окропляться кровью. Древний Египет разросся и обогатился. Пик развития культуры, активное налаживание торговых связей и особое внимание к улаживанию проблем, касающихся сельского хозяйства. Народ живёт в достатке и процветании. Народ не опасается за свои жизни и благополучие. Народ возносит молитвы великому Ра за то, что ниспослал им такого правителя, верного сына своего. Намджуна восхваляют и почитают за пределами великого дворца, но мало кто знает о том, как много грязи кроется за массивными каменными блоками, украшенными резьбой, золотом и диковинными фресками. Сколько тайн, интриг и заговоров скрывают величественные залы, таящие за своими стенами множество скрытых ходов и комнат. Мало кто знает, даже просто задумывается о том, как на самом деле сложна жизнь фараона, выбравшего благо простого люда, а не знати. - Не нужно так сверкать глазами, Юнги. Я знаю всё, что ты хочешь сказать мне... В закрытых купальнях пусто и гулко. Слова едва слышным эхом отскакивают от стен, теряясь в густом паре, исходящем из широкой каменной чаши, смешавшей в себе воду и молоко. Лепестки цветов и масла розоватыми разводами расчерчивают молочную гладь, и Намджун ведёт по ним пальцами, придавая сходство с линиями, что увидел всего пару часов назад на чёрном полотне неба с россыпью ночных светил по бархату небосклона. Как раз перед тем, как на него в очередной раз напали. Взгляд тёмно-карих глаз поднимается на мужчину, застывшего прямо напротив него. Каменная чаша огромна, и между ними несколько метров, кажущихся огромной пропастью, но Намджун даже в неярком факельном свете видит Юнги невероятно чётко. Непослушные чёрные волосы, слипшиеся от пота и крови, украшены красными и фиолетовыми бусинами. Ожерелье из золота и драгоценных камней на шее - знак принадлежности фараону. Золотая охра покрывает тело мужчины, а поверх неё красуются причудливые узоры чёрных линий, покрывающие всё тело даже под набедренной повязкой, расшитой узорами и украшенной пластинами из золота на поясе, позвякивающими при каждом движении тела. На Юнги нет никаких украшений вроде браслетов на ногах или руках, что имеются у каждого наложника и наложницы фараона. Ему нравится свобода тела, и Намджуну нравится тоже. В конце концов, Мин не обычный наложник, и лишние украшения ему только мешали бы. Их встреча была случайна. Мальчишкой Юнги привели в стены великого дворца в качестве раба, подарка. Тогда во главе Древнего Египта стоял отец Намджуна, и подарок предназначался ему, но Намджун не был бы собой, если бы не добился того, чего желал. А возжелал он с первого же взгляда невысокого субтильного мальчишку, похожего на виноградную лозу и ярко выделяющегося среди остальных светлой молочной кожей, будто впитавшей в себя сияние небесных светил. Кожу эту Намджун приказал покрыть золотой охрой, чтобы скрыть от чужих глаз, а поверх приказал нарисовать изящные узоры, призванные защитить хрупкое тело от чужих прикосновений. Пара отрубленных конечностей наглецов после повреждения узоров стала доказательством серьёзности намерения Намджуна оставить Юнги только для себя. Много времени прошло с тех пор. Юнги стал его первым другом. Юнги стал его первым наложником. Юнги стал его первым защитником. Юнги стал его всем. И пусть боги не подарили ему возможность говорить, они всё равно общались между собой, понимая друг друга без всяких слов. Вот и сейчас Намджун по одному только потемневшему взгляду почти чёрных глаз понимает, что Юнги в ярости. В его руках уже не зажаты хопеши, оставленные среди горы трупов на балконе его покоев, на который пробрались наёмники, однако и без покрытых кровью мертвецов острых лезвий Мин выглядит угрожающе. Намджун может его понять. Он сам виноват в том, что узнал о заговоре и не отдал немедленный приказ о казни заговорщиков. Советники предложили, что те могут вывести их на сообщников, и это была довольно разумная мысль с учётом постов тех, кого удалось уличить в заговоре. Кто же знал, что те не будут тянуть время и решат мгновенно притворить свои кровавые планы в жизнь? Вероятно, Юнги. Он всегда был слишком настороженным, недоверчивым, подозрительным. Всегда смотрел на всех из окружения Намджуна взглядом дикого шакала, и фараон находил в этом свою прелесть. Было приятно видеть, что кто-то действительно переживает о нём. Не потому что должен или обязан. Не потому что так надо. А из-за личного отношения, симпатии, привязанности. Любви. Но в этот раз Намджун серьёзно оплошал. Если бы он не был хорошим воином, и если бы Юнги каким-то особым чутьём не ощутил грозящую фараону опасность, всё могло закончиться плохо. Охрана возле дверей его покоев была бесшумно убита ещё до нападения. - Иди ко мне, - зовёт Намджун и протягивает ладонь. Юнги медлит, но через несколько секунд начинает спускаться в чашу по вырубленным в ней широким ступеням. Горячая смесь из воды, молока и масла заставляет его поморщиться, но мужчина не останавливается. К розоватым разводам примешиваются золотые, чёрные и багровые. Юнги весь заляпан кровью и когда спускается до самого дна слишком глубокой чаши, то не пытается плыть. Вместо этого он задерживается дыхание и уходит с головой под воду, чтобы через несколько томительных мгновений воцарившейся тишины и окутавшего фараона одиночества показаться прямо перед ним. И как всегда Намджун невольно замирает в восхищении, когда охра перестаёт скрывать истинную красоту Юнги под слоем позолоты. Контраст после однотонности очень резкий. У Юнги бледная, будто прозрачная кожа и светло-розовые губы, напоминающие лепестки цветов. У него голубоватые жилки вен выступают на шее и запястьях, и Намджун касается их кончиками пальцев с трепетом. Будто это Юнги сын бога Ра с голубой кровью в жилах, а не Намджун. Мин всегда был особенным, и его внешность только подчёркивает его исключительность, что скрыта глубоко внутри. Намджун проводит по плечам мужчины и оглаживает шею. Касается пальцами застёжки ожерелья на шее и думает о том, что гораздо красивее оно смотрится именно на светлой коже Юнги, а не на золотой охре. Он мечтает видеть «настоящего» Юнги чаще, однако желание это борется в нём с жадностью. Никому другому он не позволит увидеть великолепие своего наложника и защитника. Все они там, за глухими стенами, болтают о том, какой Юнги уродливый, неправильный, бракованный, потому что не должно наложнику быть таким сильным и владеть оружием и не должно быть защитнику фараона его же наложником, но Юнги наплевать, и Намджуну наплевать тоже. Это только их дело, и пока никто не смеет коснуться Юнги, Намджун будет считаться с его просьбой о невмешательстве. - В конце концов, это выгодно для нас. Посмотри на меня. Кто из присланных наёмников заподозрит меня, пока я не возьмусь за оружие? - писал Юнги пальцами на его груди, лукаво сверкая глазами. Намджун был с ним полностью согласен, но никогда не говорил о том, что ничего не предпринимает и из-за того, что видит в том выгоду для себя. Он верит Юнги и в Юнги. Верит в его смелость, силу и стойкость. Однако глубоко внутри живёт знание, что однажды всё обернётся крахом. И если ему будет уготована смерть, Намджун не желает, чтобы Юнги последовал за ним в загробный мир. Если кто-то придёт по его душу под покровом ночи, и боги отвернутся от фараона, Юнги просто вырубят, посчитав ненужным свидетелем, но оставят ему жизнь. И тогда Мин сможет уйти из дворца и начать вольную жизнь. Намджун верит, что Юнги сможет не сломаться и найдёт своё счастье даже после его смерти. - Я знаю, о чём ты думаешь, - пишет на его коже Юнги. И больно впивается в грудь ногтями. Прямо над сердцем. Намджун усмехается и тянет беззвучно шипящего мужчину на себя, запечатывая его губы поцелуем. Юнги кусается и продолжает впиваться ногтями, но вскоре сдаётся, стекает ладонями на плечи, а после и вовсе обнимает за шею, прижимаясь всем телом. Такой сильный и крепкий на вид, как и положено воину, но настолько же мягкий, податливый, как виноградная лоза. Оплетает всем собой. Забивает в нос терпким ароматом крови, пота и масла. Оседает на языке кисло-сладким привкусом вина. Его светлая кожа в свете факелов приобретает эфемерный золотой оттенок. Бусины во влажных волосах с запутавшимися среди прядей лепестками цветов мерцают изнутри таинственным светом. Их Намджуну когда-то преподнёс жрец, сообщив, что бусины эти нужно подарить тому, кто заберёт сердце фараона. Якобы оградят, уберегут от беды. Может, и так. Даже получая серьёзные ранения, Юнги всегда выкарабкивается с того света, чтобы вновь продолжать защищать Намджуна. Чтобы стоять стеной между ним и множеством недругов, желающих смерти сыну божьему, посланному творить благие дела. - Я всегда буду с тобой. До самого конца, - губами выводит Юнги на его шее. Прижимается ближе. Притирается всем телом. Позволяет овладеть собой, с закушенной губой принимая в себя затвердевшую разгорячённую плоть. Не стонет и не скулит. Не кричит и не умоляет. Не смотрит жалобным или жадным взглядом. Юнги совсем не такой, как другие наложники и наложницы. Юнги не отдаёт себя, считая это само собой разумеющимся, должным. Юнги не роняет своей чести и достоинства. Юнги не стелется и не унижается. Юнги не считает, что отдаваться фараону его обязанность. Никогда не считал. Мин изначально держался если не равным, то не рабом уж точно. Намджун помнит, как мальчишкой Юнги с благоговением и трепетом смотрел на него и его отца. Помнит, с каким блеском в глазах и восторгом тот подглядывал за шествием жрецов между храмами, восхищаясь их одеяниями и ритуалами. Но на этом всё. Никогда Юнги не выказывал особого почтения или уважения прочим уважаемым высокопоставленным лицам. Никогда ни перед кем не лебезил и не подхалимничал. Намджун часто брал его с собой на прогулки по садам или дворцу, но Мин в такие дни делал вид, что для него существует только наследник фараона и никого более. Когда же Намджун сам стал фараоном после смерти своего отца в последней войне, мир Юнги и вовсе замкнулся на нём одном. «И это правильно. Так и должно быть. Моё сердце у него, но и он принадлежит только мне», - проносится в голове, пока ладони жадно оглаживают горячие крепкие бёдра. Юнги двигается на нём неторопливо. Прогибается в пояснице и спине. Постоянно касается, оглаживает ладонями по плечам и груди. Он выглядит так, будто танцует, двигаясь на крепких бёдрах. Вода вокруг волнуется, волнами наплывая на края чаши, и шепчущим плеском наполняет тишину купальни, глуша сорванные выдохи и всхлипы. Намджун всматривается в затуманенные возбуждением глаза, и ему чудится перезвон золотых пластин с повязки мужчины, снятой и откинутой ещё под водой. Чудятся вспышки света в радужке Юнги, будто тот и не человек вовсе, а существо из другого мира. Мин отклоняется назад и запрокидывает голову. Жмурится. Дрожит всем телом. Стонет беззвучно. Намджун дёргает его на себя и выпивает неслышимый стон до дна, жадно целуя, сминая мягкие губы и впиваясь пальцами в поджавшиеся ягодицы до синяков на бледной коже. Юнги внутри раскалённый, влажноватый из-за попавшей масляной воды и такой тугой, что Намджун просто не может сдерживаться. Вцепляется в бёдра и начинает вбиваться в податливое тело, не в силах выносить заданный Юнги тягучий неторопливый ритм, на что Мин несдержанно впивается ногтями в его лопатки и вжимается так тесно, что его член оказывается зажат между животами и трётся о них, заставляя своего хозяина беззвучно скулить. Вспышка удовольствия на мгновение слепит, и Намджуну кажется, он может видеть сияние ночных светил, озаривших на мгновение белым светом тёмные стены вокруг. Юнги в его руках обмякает вслед за ним и тычется лбом в плечо. Его сбитое дыхание холодит кожу, и мужчина выглядит совсем измотанным, даже слегка сонливым спустя пару минут, однако Намджун не может не замечать лёгкой улыбки, приподнявшей кошачьи уголки губ наконец-то расслабившегося и отпустившего недавно случившуюся резню Юнги. «Или не кошачьи», - вдруг думает Намджун, когда Юнги отстраняется и поднимает на него взгляд. В тёмной радужке на мгновение отражается оранжевый всполох пламени факела, и тень Юнги на стене из-за движения огня становится больше и темнее. Намджун вспоминает, как Юнги впервые появился во дворце. Как первым делом посмотрел не на фараона, а на его сына. Как пленил своим внешним видом. Как пленил после своим внутренним миром, незаметно для Намджуна овладев его сердцем. Как спасал раз за разом от наёмников, отравителей, предателей и интриганов. Как всегда стоял на его страже и как сам выкарабкивался из загробного мира, чтобы продолжать беречь покой наследника, а после и фараона. - И два лика есть у Анубиса: один чёрный, как ночь, другой золотой, будто день. Судья мира мёртвых, он несёт боль, приговаривая души умерших к каре за их грехи, и он же несёт покой и исцеление, проводя души праведников по пустыне Аменти к раю Осириса, - негромко цитирует Намджун. Юнги замирает на мгновение, а после усмехается и подаётся вперёд, касаясь его лица ладонями и втягивая в поцелуй. В его глазах больше нет ярких искр, и тень его вновь небольшая и светлая, но появившееся ощущение принадлежности Юнги к чему-то священному так и не пропадает. Намджун вспоминает жреца, что с довольным блеском в глазах поклонился ему, когда заметил священные бусины в волосах Юнги, и крепко обнимает льнущего к нему мужчину, позволяя себе позабыть обо всём кроме поцелуев. Утром «ночное сияние» Юнги будет вновь надёжно укрыто под золотой охрой и вязью узоров. Утром Намджун займётся привычными делами, и Мин либо исчезнет из его поля зрения, либо будет преследовать незримой бесшумной тенью. Днём будет найден тот, кто убил стражу, чтобы наёмники смогли беспрепятственно проникнуть в покои фараона. А на закате свершится кровавая прилюдная казнь, и после, вдали от чужих глаз, Намджун будет целовать покрытые багровыми разводами золотые пальцы палача, роль которого взял на себя Юнги. Тонкий металлический терпкий запах будет забиваться в нос, а Намджун будет смотреть на смешение алого и золотого на руках олицетворения своего мира и думать о том, что руки Юнги могли бы принадлежать богу Солнца, что раскрашивает закатное небо алым, малиновым и тёмно-синим. Но нет. Нет, этого никогда не будет, ведь стоит смыть с них кровь и охру, и глазам откроется сияние ночных небесных светил. «Он всегда будет со мной. И когда придёт время, именно он будет тем, кто возложит моё сердце на чашу священных весов», - подумает Намджун. И Юнги едва заметно ему улыбнётся. Как будто услышит его мысли. Как будто с ним согласен.

|End|