я больше не пишу тебе.
отправленные на несуществующий номер сообщения загораются красным восклицательным знаком. кажется, будто ещё немного, и юнги позвонит оператор с просьбой оставить в покое рандомный набор цифр. набери, наконец, правильный номер. юнги обещал себе, что не сделает этого. прятаться в делах, работе, встречах с друзьями и случайными людьми в барах и кафе получается с переменным успехом. он может месяц жить, погруженный в реальность так, что даже вздохнуть некогда, и даже словить себя на мысли, что наконец отпустило. может, даже порадоваться — юнги не помнит. а потом его в один момент снова кроет. просто так, без особой на то причины типа случайной встречи или найденных совместных фото. в фильмах всегда есть причина.
а в реальности ты выходишь из вагона метро, тебя толкают и сдавливают люди, а в нос забивается запах стали, пыли, смесь чужих парфюмов и тел. и вдруг — ты останавливаешься, потому что блять, я так больше не могу.
я обещал, что не напишу тебе. но я невозможно скучаю.
или ты заказываешь большую пиццу для себя и друзей, пьёшь пиво и рассказываешь, какой начальник козёл. а потом отрываешь треугольный кусок пепперони и — грёбаная безвкусная резина. как же я скучаю.
я всего лишь снова хотел сказать, что без тебя пицца на вкус — дерьмо. любая еда без тебя — помои. моя жизнь без тебя — мусорный бак.
или ты знакомишься с красивым парнем — даже совсем не похожим, и потому думаешь попробовать с ним хоть что-нибудь, а вдруг. проходит пара весьма удачных свиданий перед тем, как он тянется поцеловать тебя — а вместо волнения или предвкушения начинает тошнить, потому что это не он.
я обещал, что не напишу. но я так скучаю, что не могу целовать других. кстати, твои зубы прикольно стукались о мои. я смеялся, но это было так очаровательно. мне не хватает этого всего.
он поливает комнатный цветок с большими плоскими листьями, и его кроет снова, когда он пытается вспомнить название. чонгук всегда напоминал, а юнги каждый раз забывал опять. вода переливается за край горшка — юнги замирает с банкой в руке на долгую минуту. растение ни в чём не виновато, но в этих зелёных листьях столько воспоминаний, они впитали чонгуков голос, его касания и чувства. юнги думает, что ведёт себя как конченная фанатка, когда гладит листья пальцами — их ведь касался чонгук. всё, чего он хочет сейчас — свернуться на полу в тоскливый комочек, а в идеале сжаться до маленькой точки. чтобы чувствовать уже какую-то иррациональную боль было невозможно. не должно быть так, не спустя столько времени. всё забывается, разве нет? тогда почему юнги скучает настолько сильно, что тянется к телефону, чтобы отправить ещё одно сообщение на несуществующий номер? после каждого он думает, что этот раз точно последний. что теперь он отпустил окончательно. он желает чонгуку счастливой жизни, потому что любил его так сильно, что с их расставанием смириться трудно до сих пор. в его новой съёмной квартире их цветок и ещё пара общих вещей, были даже какие-то лично чонгуковские. от них до сих пор пахнет им, и от того ощущается его незримое присутствие, хотя годовой контракт с хозяином этой квартиры вот-вот закончится. юнги боится признаваться даже себе, что чонгука он любит слишком сильно и уже как-то иррационально. признать это означает принять эти чувства и тот факт, что теперь его любовь никому не нужна. он упорно живёт дальше и отрицает, что раз в пару месяцев изливать чувства на несуществующий номер — это всё ещё любовь. так, на самом деле, будет проще всем: ему, чонгуку, их друзьям, тому по-дурацки счастливому (счастливчику) пареньку, которого юнги видел на фотках вместе с чонгуком. (пару раз он случайно встретил их на улице, но об этом лучше никому не знать). всё проходит. всё заканчивается. у всего есть срок годности. никто не виноват, что чонгук перелюбил чуть раньше. юнги тоже перелюбит, переболит, вновь ощутит вкус пиццы, будет целоваться и никогда больше не напишет.
я больше не напишу. на этот раз точно.
