Счастье

В тот день я пересмотрела всю свою жизнь - от самого рождения до последней секунды настоящего. Я шла по подземному переходу, полному людей. Меня окружала куча разных запахов, лиц, шума, гама, фигур. Я уверена, что именно в такой толпе прячется всякая нечисть или иные диковинные и волшебные существа не из мира сего. Здесь редко кого заметишь или узнаешь. Огромный рой, муравейник, несущийся извне, хаотично движущийся. Неразбериха полная, и почти это же на улицах. Да что уж там молчать, даже в жизнях людей.

Тогда я сильно спешила, опаздывала на работу. Я любила свой офис. Изо дня в день я приходила туда, садилась на любимое скрипучее кресло, включала доисторический компьютер, обменивалась парой фальшивых улыбок с коллегами и принималась шуршать бумажками. Еще лет в пятнадцать я поняла, что моя жизнь должна быть связана с книгами. Я никогда бы не смогла написать какой-нибудь рассказ, не говоря уже о романе. Зато с ранних лет любила читать. Я утопала в книгах, наверное, поэтому у меня тогда особо и не было друзей. Из-за этой самой любви к книгам, я четко поняла для себя, что хочу заниматься издательским делом. В поте лица я заканчивала выпускной класс, сдавала все экзамены, готовилась к поступлению. И вот я здесь, в своем офисе, с кружкой чая, на которой написано "лучший работник года".

Так вот, я сильно спешила, спотыкаясь на каждом возможном для этого месте, зачастую даже за свою ногу (мое тело частенько становилось на сторону зла и предавало меня), (а может я была на стороне зла, а мое тело на стороне добра, но это, думаю, лишь условности). Я никак не могла опоздать на работу, поэтому мчалась по шумным улицам, расталкивая всех в стороны, слыша обиженные и раздраженные возгласы, извиняясь, проклиная все те помехи, которые не дают мне приобрести машину. Я бы взлетела, если бы не родилась человеком. Я пробежала целый квартал, приняв решение оставить в покое весь общественный, трясущийся и молящий о помощи, набитый вклинь людьми и не людьми транспорт и пройтись (пронестись сломя голову) пешочком. И добираясь до злосчастного подземного перехода, я начинала понимать, что ситуация там будет намного хуже, нежели в автобусах или в метро. Но деваться было уже некуда, потому что после этого перехода была финишная прямая к огромному, полностью застекленному зданию, где на его мансарде и таилось мое издательство. Я набралась смелости, мужества и воздуха в легкие и нырнула в бесконечную кутерьму хаоса из голов и беспорядочных тел людей. Я пробивалась, пропихивалась, усердно работая локтями. Я завидовала жителям маленьких городов, где нет этих огромных пробок, подземных переходов, толкучки на улицах, а общественный транспорт не знает слова "дефицит". Но сама понимала, что как только выберусь на улицу, вмиг снова полюблю мегаполис, в котором живу сейчас.

Мой взор был устремлен либо в потолок, либо вдаль, будто я хотела разглядеть зеленую вспышку на закате у горизонта, где сливается море с небом. На самом деле мой внутренний навигатор пытался определить безопасный, а желательно и быстрый, маршрут. Чувствуя себя гусихой с невероятно длинной шеей, я услышала звуки гитары и приятное пение мужского тембра ей в аккомпонимент. Я подумала: "От этих бродяг и создаются пробки", а потом еще: "Им тут не место! Бездарности, даже минуты наверняка не учились и, уж точно, не работали! Неудачники!". Мечтавшая о своем крутом кресле и кружке лучшего работника года, я все ближе и ближе приближалась к гитаре и тембру. Играл и пел мужчина вовсе не дурно, очень даже хорошо. Однако сейчас был не очень подходящий момент для наслаждения акустической музыкой, поэтому я все так же упорно расталкивала себе путь, словно Моисей воду. Наконец я нашла самый безопасный маршрут возле кафельной желтоватой стены и, стараясь её не касаться, что было невозможно, продолжила свой путь вперед. Через несколько минут на нем оказался мужчина с каштановой копной волос по плечи, милой бородкой, в желтоватой толстовке, чуть потертых джинсах и массивных ботинках. Вся эта неопрятность выглядела очень гармонично. Мужчина сидел прямо на полу, на расстеленном разноцветном балахоне, рядом лежала потертая равно так же, как и джинсы, косуха. В руках у него была гитара, сплошь уклеенная марками. Он бренчал проигрыш какой-то песни, а на его лице виднелось несказанное и непередаваемое удовольствие. Но как бы ровно и правильно мужчина не смотрелся на полу перехода, он был моим несомненным препятствием, которое мне нужно было преодолеть. Я, уж было, начала его обходить, как вдруг игра гитары прекратилась, а приятный тембр окликнул мое имя:

-Хейли?

Я повернулась и озадачено взглянула на мужчину.

-Хейли Стивинсон? Хейл!

"Господи боже, - подумала я, - быть того не может".

-Оскар? - ответила я, делая пару шагов к знакомому, все так же распихивая людей локтями.
-Черт подери, как такое возможно? - Оскар соскочил с места и подлетел ко мне, - Хейли Стивинсон! - он крепко обнял меня, а потом добавил: - Черт, черт, вот это да!

Мы стояли, как два взрослых дурня посреди бесконечного потока людей, и обнимались. Потом Оскар собрал свой балахон с пола, накинул на одно плечо косуху, на другое гитару и, ухватив меня за локоть, умело и без особого труда вывел на нужную мне сторону. Выйдя на поверхность, он громко расхохотался и еще раз обнял меня, немного похлопав по спине. Мой шок и перемешанные чувства, немного приходили в равновесие и спокойствие.

Оскар Пинч был моим одноклассником с самых младших классов. У нас была компания из нескольких человек, которая, конечно же, после выпускного полностью распалась. Все мы разъехались по разным городам, позабыли друг друга, словом, начали новую жизнь. Наша былая компания отличалась своей заумностью. Мы не считали себя друзьями, нас объединяло лишь одно - мы были самыми, что ни на есть, настоящими ботанами. А Оскар был самым сексапильным ботаном из нас всех. Он был нарасхват: отличник, лидер, красавец, при деньгах. Конечно же, он мне нравился, и он знал об этом, но мы оба были слишком увлечены учебой, потом экзаменами, поэтому нам совсем было не до этого. Оскар несомненно становился гордостью школы, он с отличием закончил её, сдал все экзамены, очень много университетов были открыты перед ним с самой лучшей программой. На выпускном мы поцеловались, но на этом все и закончилось. Все распрощались, начали взрослую жизнь. И никто ни о ком уже не вспоминал.

Прокручивая все воспоминания об Оскаре Пинче, я с трудом верила, что стоящий передо мной, лохматый мужчина - и есть он. Мы все расспрашивали как дела у каждого из нас, стараясь вкратце пересказать о новостях, прошедших за эти годы, но время не резинка, поэтому тянуть его не стоит.

-Боюсь, что мне пора, - огорчила я бывшего одноклассника. - Я счастлива, Оскар, что встретилась именно с тобой в это утро...
-Не хочешь выпить кофе?
-Я тороплюсь, - я обернулась на стеклянное здание и окинула его взглядом, - работа.
Оскар недоверчиво улыбнулся, потом тоже осмотрел здание и с тем же непроницанием в глазах сказал:
-Так что насчет кофе?

И я согласилась. Не потому что я плохой работник, не потому что я безответственный человек, не потому что я до сих пор влюблена в Оскара Пинча. Я согласилась, потому что за долгое время проживания в этом огромном и шумном городе, общаясь с разными людьми, я впервые почувствовала рядом с собой что-то теплое и родное.
Оскар вел меня в какое-то кафе, о котором, как он утверждал, я однозначно еще не знаю. Мы шли через сквер. Над нами раскидывались рыжие кроны деревьев, колыхающиеся на ветру. Всё было покрыто золотом осени, пахло сырой землей и дождем. В это время года всё вокруг оживало, и, клянусь, что это было лучшим моментом, чтобы встретиться с Оскаром Пинчем.

Мы шли, совсем не торопясь. Я даже уже думать забыла о том как бешено неслась по прямым и людным улицам, спеша на работу. Я рассказывала о своей работе, о том, как живу здесь, и что вообще интересного могло со мной произойти. Но всё это никак не могло превзойти моего любопытства, касающегося того, как самый успешный парень школы стал петь в переходе. Он, конечно, это понимал.
Когда мы пришли и заказали кофе, я старалась держаться прилично и не задавать вопросы типа: "Как ты докатился до такой жизни?" или "Что с тобой случилось?". Потому что понимала, что через какое-то время Оскар сам мне все расскажет, что он и сделал:

-Ты, наверное, сразу и не поняла, что это я, - он смущенно покосился на свои ладони.
-Да, честно говоря, в это было трудно поверить.

Оскар поднял сияющие глаза и заулыбался во весь рот. Он провел ладонью по краю стола, а в конце пробарабанил пальцами какой-то ритм.

-На самом деле, все до ужаса просто и глупо, - его улыбка ослепляла своей лучезарностью, - впрочем, так, как я люблю. Ты же помнишь, что я был без ума от музыки... - он вопросительно выгнул бровь.
-Но твои родители этого не одобряли, - продолжила я.
-Так точно, - Оскар хмыкнул. - Они никогда этого во мне не любили. В их глазах я всегда был архитектором, юристом, инженером, математиком, но не музыкантом, нет, ни в коем случае. Они даже в начале выпускного класса уже знали, куда я буду поступать учиться - скандал тогда был неимоверный. Я, вообще, очень часто ссорился с семьей из-за музыки и моего будущего в целом, но в каждой ссоре проигрывал, ведь "они желают мне лучшего, и я должен к ним прислушиваться".

Я так и делал на протяжении всей своей жизни. А после экзаменов меня замкнуло. Я сидел за своим столом в комнате, передо мной были разложены одобрительные письма из самых разных университетов. Я сидел. Долго сидел. А потом я встал и сбросил их все на пол. Сначала я хотел убежать из дома, но потом подумал, что это будет неправильно. Поэтому наутро следующего дня, я спустился на первый этаж с сумкой, курткой и гитарой. Я сказал, что уезжаю немедленно на заработанную стипендию в любой город, который только захочу, бросая учебу, калеча свое будущее тем, что буду строить его сам. Мама, конечно, впала в истерику, отец, успокаивая её, орал на меня во все горло, но меня это не остановило. Я извинился, обнял их, сказал, что люблю и благодарен им за все, а потом навсегда исчез из того дома. Я приехал сюда, и, знаешь, ни о чем не жалею. Я счастлив. Я играю в переходах, на улицах, у меня есть друзья, скромная квартирка. Каждую среду и пятницу я выступаю в двух пабах, мне за это достаточно платят. Ну, для меня достаточно. Раз в полгода я накапливаю денег и еду в любой город, который только увижу на табло в аэропорту. Денег хватает на дня три, с учетом обратного пути, но для меня сойдет.
Я смотрела на Оскара, допивая свой кофе, и понимала, что он прав. Все, кого я сейчас знала, пыхтели на заводах, в офисах, стараясь добиться повышения или премии. Они стерегли каждую копейку, считали расходы, в то время как те, кого они считают неудачниками, просто остаются счастливыми. Они богачи? Нет. Они волшебники? Нет. Они счастливы. Они находят счастье именно в этом и им больше ничего не нужно. Конечно, если ваше счастье - сидеть в пыльном офисе, то я должна за вас порадоваться. Но большинство людей не живут ради счастья. Они ошибочно полагают, что их удел - много денег, но, Иисусе, как же они неправы.

 В тот день я впервые прогуляла свою работу, потому что весь день провела с Оскаром. Мы много разговаривали, он рассказывал невероятнейшие истории, показывал на своей гитаре марки из разных стран, а я слушала, казалось, с вечно открытым ртом от удивления и нескончаемого впечатления. На следующий день я позвонила в офис и взяла отгул на неделю. Все эти семь дней я просыпалась, гуляла с Оскаром, смотрела на мир его глазами и понимала, что могу все. Я могу уволиться, покинуть этот фальшивый милый коллектив, могу перестать испытывать трудности, чтобы добраться до стеклянного здания, могу выбросить кружку лучшего работника, могу создать что-то сама.
Я бросила издательское дело, начала своё. У Оскара оказалось очень много знакомых, он во многом мне тогда помог. Я перестала снимать квартиру, взяла ипотеку на другую, более маленькую, но уютную. Каждый вечер среды и пятницы я ходила на выступления Оскара. Пару раз летала с ним в его незамысловатые путешествия. Он научил меня играть на гитаре. Вскоре он продал свою квартиру, и мы начали жить вместе. Мы не обручились, просто жили и живем до сих пор бок о бок. И мы счастливы. Мы не большие шишки, мы не богачи, мы обычные люди, испортившие свое будущее тем, что обрекли его на вечное счастье.