Однажды мы с Энди пили всю ночь напролет, тусуясь с нашими друзьями в университете. Мы тогда сидели в чьей-то комнате, ели вредную еду и каждые пять минут чокались хрустальными бокалами, которые наш знакомый стащил из супермаркета. Тогда играла та песня, в которой поется о люстре, а меня уже тошнило, так что я заблевала весь ковер под Сию. Я помню, Энди тогда вытер мои губы рукавом своей спортивной куртки и произнес: «это то, ради чего стоит жить». Вообще Энди умел говорить всякие штуки в абсурдные моменты. Я как-то застукала их с Сарой, вернувшись раньше положенного времени, которое мы обговаривали, составив расписание «свидание с девушками». И вот Энди вылезает из-под одеяла и говорит: «лучше прийти рано и подождать, чем прийти поздно и все упустить». Я тогда громко смеялась, а Сара на нас обиделась за эти дружеские глупости.
Я вспомнила Энди, потому что тогда, стоя в этом темном гараже, свет в который поступал только через открытую в дом дверь, я ужасно начала по нему скучать. Я вспоминала, что Энди всегда спасал меня в самых неловких ситуациях, в самых глупых происшествиях и грустных моментах. Он был рядом все два года колледжа, и я уже не помню, как жила до него. И тогда, оцепенев, смотря на плачущую передо мной сумасшедшую девчонку, я поняла, что нет больше никакого Энди. Точнее, нет меня для Энди. Он-то до сих пор жив, наверное все еще не подозревает о моей смерти, а может уже звонит моим родителям, чтобы сообщить ужасную новость. И моя мама плачет, а отец злится. Но рядом со мной нет Энди, он слишком далеко, а даже если я примчусь к нему, то он меня уже не увидит, мы с ним в разных измерениях. И вот, в чем истина — мы умираем в одиночку. И когда мы откроем глаза после целой секунды вечности, мы будем одни. Всего лишь ветер, сталкивающий прохожих с ног. И даже если меня видит эта девчонка, что кажется совсем невозможным, я все равно чувствую себя одиноко, как никогда.
Девушка вытирает слезы кулаками, возвращает биту на место на полке, оценивает урон, который я причинила гаражу — всего лишь разбросанное содержимое нескольких коробок, и начинает медленно убирать все вещи, тихо всхлипывая. Я стою, будто мои ноги приросли к полу, молчу, будто мой язык отрезали, и моргаю, как идиотка, потому что мне больше ничего не остается делать.
— Ты не первая, кто является сюда.
— Что? — речь возвращается ко мне так же неожиданно, как она пропала. — Этот дом — место ритуальных услуг или что?
